Лексический комплекс хандра в текстах Пушкина

Нельзя сказать, что знаменитые строки первой главы «Евгения Онегина», посвященные «русской хандре» («Недуг, которого причину / Давно бы отыскать пора, / Подобный английскому сплину, / Короче: русская хандра / Им овладела понемногу; / Он застрелиться, слава богу, / Попробовать не захотел, / Но к жизни вовсе охладел»), были обойдены вниманием исследователей, однако предлагаемые комментарии и интерпретации опускают некоторые детали, без учета которых теряются важные для Пушкина смысловые обертоны.

Если обратиться к двум наиболее полным комментариям к «Евгению Онегину», написанным Ю. Лотманом и В. Набоковым, то Лотман оставляет эти строки без специального анализа и ограничивается общим замечанием к строфам XXXVII–XXXVIII, касающимся темы «байронического разоча­рования Онегина» [Лотман 1997: 579]. Набоков же дает развернутое сопоставление хандры со сплином, однако его комментарий оставляет много вопросов. Во-первых, автор по умолчанию отождествляет хандру с ипохондрией и исходит из того, что слово хандра не является чем-то новым и не­обычным для русского языка 20-х годов XIX века. Во-вторых, он объединяет в своем анализе английское spleen и французское ennui с ипохондрией, тоской и скукой, замечая в итоге, что «вокабуляр, обслуживающий ennui, включает также «тоску» и «скуку», которые Пушкин, из просодических соображений, часто использует как синонимы к «хандре»» [Набоков 1998: 180].

Рассмотрим эти утверждения более подробно. Большинство исследователей сходятся в том, что слово хандра изначально представляло собой разговорный вариант ипохондрии и в письменном языке пушкинского времени было довольно редким (см., например: [Отин 1997: 105; Алексеев 2000: 108]). В данном контексте важен вопрос о роли Пушкина в семантической эволюции хандры. Можно, наверное, согласиться с П. Черных, что «именно автор «Евгения Онегина» способствовал популяризации этого слова, но, конечно, не он его придумал» [Черных 1993: I, 332], хотя обосновывающий вторую часть данного тезиса аргумент не выглядит убедительным. Черных ссылается на комедию Шаховского «Не любо не слушай, а лгать не мешай», появившуюся в 1818 году, и утверждает, что фамилия главного персонажа — Хандрина — происходит от слова хандра. Соглашаясь с распространенным возведением хандры к ипохондрии, он замечает, что при такой модели мы должны были бы ожидать варианта хόндра, но объясняет перенос ударения влиянием слов на –á, особенно слова тоскá, а замену о на а — влиянием «акающего» произношения.

Прежде всего, вызывает сомнения тезис о происхождении фамилии Хандрина от слова хандра. Хандрин является весьма распространенной греческой фамилией [Сказкин 1967: III, 94], которая, видимо, проникает на юг России вместе с обрусевшими купцами-греками задолго до 1818 года. Так, в Таганроге известна купеческая династия Хандриных, одна из богатейших в городе [Гаврюшкин 2000: 200; Греки… 2000: 138]. Также недостаточно убедительно утверждение о влиянии слова тоска на фонетический сдвиг от гипотетического хόндра к хандра¹.

Обратимся к фактам. Первое письменное употребление слова хандра, которое мне удалось зафиксировать, относится к ноябрю-декабрю 1822 года и встречается в черновике письма Пушкина П. Плетневу:

Ты конечно б извинил мои легкомысленные строки, если б знал, как часто бываю подвержен так называемой хандре. В эти минуты я зол на целый свет, и никакая поэзия не шевелит моего сердца [Пушкин 1977: 53].

Письмо написано в Кишиневе и относится к периоду южной ссылки. Обратим внимание на конструкцию, с помощью которой Пушкин вводит это слово: так называемая хандра. В дальнейших письмах и текстах подобный оборот отсутствует. О чем данная конструкция говорит? Во-первых, о том, что это слово непривычно для адресата и требует специального комментария. Во-вторых, что Пушкин, вероятно, слово это не придумал сам, но услышал недавно, и оно показалось ему интересным². В-третьих, следует отметить отсутствие явно обозначенной связи между хандрой и ипохондрией, что, скорее всего, имело бы место, если бы для Пушкина эта связь была актуальной.

Исходя из сказанного выше, можно сделать (не менее, впрочем, гипотетическое, чем у П. Черных) предположение, что слово хандра возникло как разговорный эквивалент ипохондрии на юге России (в частности, под влиянием фамилии Хандрин) и там было услышано Пушкиным, который подхватил его и ввел в русский литературный язык.

Итак, ко времени написания первой главы «Евгения Онегина» слово хандра почти не встречалось в литературном языке и было плохо знакомо потенциальным читателям романа. Это порождает естественный, но, насколько мне известно, еще не исследованный в должной мере вопрос: зачем Пушкин, при наличии понятий скука и тоска с уже устоявшимися к началу XIX века значениями, вводит новое, незнакомое или мало знакомое его аудитории слово?

Действительно, характеризуя эмоциональные переживания Онегина в первой главе, Пушкин активно использует лексический комплекс скука ³ («Ему наскучил света шум…»; «Читал, читал, а все без толку: / Там скука, там обман иль бред»). Более того, в написанной приблизительно в те же годы «Сцене из Фауста»⁴ состояние Фауста, близкое по внешним признакам состоянию Онегина, описывается словом скука, причем Мефистофель использует это слово как объясняющую модель для подобных состояний в целом:

1. Ср. также цепочку ипохондрия—похондрия—похандрить—хандра в уже упомянутых работах Отина и Алексеева, которая, впрочем, тоже носит умозрительный характер и не обосновывается кон­кретными примерами.[↩]
2. Когда Пушкин в письме А. Дельвигу (4 ноября 1830 года, Болдино) придумывает  производное  от  хандра  прилагательное  хандрлив, он вводит его следующим образом: «Отец мне ничего про тебя не пишет. А это беспокоит меня, ибо я все­таки его сын – т. е. мните­лен и хандрлив (каково словечко?)» [Пушкин 1977: 342].[↩]
3. Лексическим комплексом называется упорядоченная пара <лек­сическое гнездо; соответствующее этому гнезду концептуальное содержание>. В случае лексического комплекса скука основными лексемами, его составляющими, являются скука, скучать, скучный, скучно, соскучиться, наскучить, заскучать. О лексических ком­плексах см.: [Глебкин 2014: 207–319].[↩]
4. Первая глава «Евгения Онегина» написана в 1823 году и опублико­вана в 1825­м, «Сцена из Фауста» также датируется 1825 годом.[↩]