Кормчие звезды

Лена Силард

доктор филологических наук Венгерской Академии наук

литературовед

(1051, Венгрия, Будапешт, пл. Иштвана Сечени, д. 9;

email: szilard.lena@gmail.com)

Когда я размышляю о Сереже и Ирочке Бочаровых, мне почти всегда вспоминается звучная формула Вяч. Иванова: «Кормчие звезды»…

До поступления в МГУ центром моей жизни был один из останкинских двухэтажных (фанерных) бараков (так называемого Пушкинского студенческого городка), обитатели которого, невольные отщепенцы, включая нашу семью, сплотились в многоязычное содружество, где люди посильно помогали друг другу то рублевкой или трешкой, а то и тетрадкой, или сахаром к чаю для неожиданного гостя. Выходить из этого тесного круга солидарности изгоев было нелегко, хотя мы с детских лет усвоили, что в «Правде» нет правды, а в «Известиях» нет известий, и внутренне были далеки от жизни столицы. Так, до сих пор не могу забыть потрясения, пережитого мной в десятилетнем возрасте, когда однажды в трамвае моим родителям, полушепотом говорившим между собой по-татарски, одна дама, возле которой мы стояли, назидательно прокричала: «Ла-ла-ла! Говорили бы по-человечески!»

В 1950 году я была принята на русское отделение филологического факультета МГУ, и я очутилась в мире противонаправленных устремлений, среди которых господствовала, разумеется, официозная линия, утверждаемая стенной газетой «Комсомолия», где особенно подвизались будущие подмастерья инженеров человеческих душ. И вот в 1953 году меня настигло здесь еще более сильное потрясение: мне бросилась в глаза разносная статья «О чем думает доцент Белкин», где утверждалось в качестве одного из главных пунктов обвинения, что доцент Белкин недооценивает деятельность революционных демократов. Я восприняла этот пункт обвинения как омерзительную ложь: дело в том, что я начиная с 1-го курса ходила вольнослушательницей на многие очень интересные спецкурсы, в том числе и на спецкурс Абрама Александровича Белкина, и могу засвидетельствовать, что вступительная и заключительная лекции этого спецкурса представляли собой, на мой взгляд, даже преувеличенные реверансы в сторону революционных демократов, хотя в целом задачей спецкурса, очевидной по его названию, был анализ прозы середины ХIХ века (на основе теперь уже общеизвестного метода «медленного чтения»), а не рассмотрение литературной критики.

К сожалению, ни в этом, ни в других подобных случаях (хотя и не такого возмутительного уровня) я не видела путей для возможности опровержения, хотя, судя по реакции на лицах многих старшекурсников (и аспирантов), многие не принимали этой «системы разносов». Среди них, людей «с лица не общим выраженьем», мне бросилась в глаза особенно привлекательная пара, которая показалась мне наглядным воплощением принципа «единства противоположностей». Он – высокий и худой, она – маленькая и кругленькая.

Я не могу припомнить, когда именно Бочаровы пригласили меня к себе на чай, но начиная с этого момента я почти регулярно бывала у них. У них я погружалась в мир настоящей русской культуры, который открывался мне теперь уже не из книг, а из простой жизни (как несколько позднее – в семье Аверинцевых и немногих других). А после лекции С. Бочарова «Мир в романе Л. Толстого «Война и мир»», которая оказалась для меня путеводной, я положила себе за правило читать все, публикуемое С. Бочаровым, и по мере сил вникать в ход его мысли. Но когда я при встрече задавала ему в связи с этим вопросы, иногда провоцируя на возражение мне, он чаще всего только молча задумчиво смотрел, словно бы советуя мудро-размышляющим взглядом не превращать разговор в поспешное словопрение, а молча продолжить диалог и искать ответ внутри себя¹. Но мне, конечно, всегда припоминалось (как категорический императив) толстовское «не могу молчать», да и процитированные С.

1. Вполне разумеющимся явился для меня тот факт, что предисловие к вышедшей в свет много позднее книге М. Виролайнен, с особым акцентом на зоне молчания, принадлежит перу С. Бочарова, см.: [Виролайнен 2003: 8]. [↩]