Историко-культурная самобытность Латинской Америки: идея и се эволюция

Сегодня уже не вызывает сомнения, что латиноамериканская литература обрела новую функцию в системе мировой литературы и стала одним из влиятельных факторов ее развития. Последние десятилетия ознаменовались несомненным воздействием художественных открытий Пабло Неруды на поэтическую продукцию многих наций, небывалой популярностью латиноамериканских прозаиков, которых переводят и экранизируют во многих странах Нового и Старого Света. Велик интерес к латиноамериканской литературе и в нашей стране, где он распространяется вширь – в среде читательских масс, и вглубь, вызывая творческий отклик у самих писателей. «Вероятно, – пишет Чингиз Айтматов, – после «Ста лет одиночества» Маркеса многие писатели задумались над тем, как они недостаточно тонко работали до сих пор». В чем сущность самобытного новаторства латиноамериканской литературы, в чем ее вклад в мировую литературу? – эти вопросы привлекают пристальное внимание и профессионалов-литераторов, и широкую читательскую аудиторию.

В рассмотрении этой проблемы правомерны и плодотворны самые разные ракурсы исследования: и соотношение художественного новаторства с историческими процессами, и рассмотрение жанровой оригинальности латиноамериканской поэзии и прозы, и, наконец, попытки увидеть в этой литературе художественное выражение самобытного сознания народов Латинской Америки, несомненно отличного от того, которое выражает современная западная литература. Но во всех случаях так или иначе неизбежно встает вопрос о специфике той историко-культурной почвы, на которой выросла литература и которую она на свой лад исследует и изображает. Такой подход тем более необходим, что литературный процесс Латинской Америки всегда был неразрывно сплетен с развитием общественной мысли. Именно поэты и писатели брались решать те проблемы, которые в странах с давними культурными традициями были достоянием смежных отраслей духовной культуры. Внутренний же стержень этого процесса на всем протяжении его вплоть до сегодняшнего дня составляют поиск, исследование и утверждение своей самобытности, так называемая «идея Америки».

Проблематика историко-культурной самобытности Латинской Америки обусловлена особенностью ее исторической судьбы. Колониальное завоевание Америки испанцами и португальцами явилось исходным пунктом развернувшеюся здесь процесса взаимодействия разнородных этнических и культурных начал, во многом определившего специфику образования смешанных наций. А вместе с тем именно колониальная система, сложившаяся в американских владениях Испании и Португалии, стала главным препятствием на пути формирования наций. Борьба с нею привела в начале XIX века к освободительной войне, так называемой «индепенденсии», в итоге которой была достигнута независимость колоний (позже произошло отделение мирным путем Бразилии от метрополии).

Характерно, что уже идеологи борьбы за независимость, провозглашая права молодых наций на государственную, экономическую и духовную самостоятельность, апеллировали к их этнической и культурной многосложности, в ней они усматривали существенный признак, отличающий эти нации от всех остальных и в то же время определяющий их континентальную общность. «Все мы зачаты в лоне одной матери, меж тем как отцы наши различны по происхождению и по крови» – так определил особость этнического состава Латинской Америки Симон Боливар, первый вождь борьбы за независимость, блестящий полководец, мыслитель, человек редкого художественного таланта. И он же позднее развил эту мысль, охарактеризовав значение беспрецедентного – во всяком случае, в истории Нового времени – этнического и культурного смешения, совершавшегося на территории Латинской Америки: «Мы – это весь род человеческий в сжатом виде». Лаконичная формулировка Боливара убедительно свидетельствует о той масштабности, которой еще в зачатке обладала идея историко-культурной самобытности Латинской Америки. Эта идея и легла в основу специфической системы взглядов, получившей название американизма.

Завоевание политической независимости положило начало приобщению народов бывших испанских и португальских колоний к мировому историческому процессу. Однако в течение первых ста лет их независимого существования приобщение это тормозилось, с одной стороны, грузом неизжитого колониального наследия: господством феодализма, отсталостью во всех сферах социально-экономической жизни, а с другой – экспансией развитых капиталистических держав. Так, взаимодействие обоих факторов надолго повергло страны Латинской Америки в состояние зависимости нового типа – полуколониальной.

В тот период первостепенное значение для национального самосознания имела борьба с колониальным наследием, выступавшим в идеологической сфере под именем так называемого испанизма. Сознание молодых наций, продолжая традицию, сложившуюся в период подготовки и проведения войны за независимость, опиралось на завоевания общественной мысли передовых стран Западной Европы, прежде всего Франции и Англии. Усвоение их философских и художественных концепций, применение их к собственному опыту явилось прямой антитезой реакционному испанизму.

На протяжении определенного периода именно европеизм стал исторически необходимой формой американизма, орудием национального самоутверждения. Выдающийся поэт и мыслитель Аргентины первой половины XIX века Эстебан Эчеверриа был одним из тех, кто наиболее отчетливо осознавал и формулировал диалектику взаимодействия латиноамериканской и европейской культур, единство национального и универсального начал: «Америка… должна изучать прогрессивное Движение европейской мысли, но не подчиняться слепо ее влияниям… Америка должна заимствовать все то, что может содействовать удовлетворению ее потребностей; чтобы познать саму себя и освещать себе дорогу, она должна идти с факелом человеческого разума» ¹.

Неред мыслителями и писателями Латинской Америки, стремившимися осознать характер и место своей культуры в мировом контексте, стоял целый комплекс проблем: с одной стороны, многосложность Элементов собственной действительности, включавшей традиции европейской, аборигено – индейской и ввезенной африканской культур, а с другой – внутренняя противоречивость взаимоотношений Латинской Америки со странами Западной Европы, включавших в себя и борьбу против капиталистической экспансии государств Старого Света, и плодотворность ориентации на их научные и художественные достижения. Уловить историческую диалектику в процессе «европеизации» Латинской Америки, в понимании синтетичности собственной историко-культурной действительности – вот в чем состояла трудность общественного развития.

АМЕРИКАНСКОЕ «ВАРВАРСТВО» И ЕВРОПЕЙСКАЯ «ЦИВИЛИЗАЦИЯ»

На протяжении нескольких десятилетий – вплоть до конца XIX века – идея американизма развивалась на основе позитивистской философии. Став «первым моментом самопознания, процесса поиска самих себя» – так охарактеризовал латиноамериканский позитивизм испанский исследователь Хосе Абельян, – эта философия поначалу была реальным противовесом идеологической системе, традициям схоластики и метафизики, доставшимся в наследство от колониальной системы. На основе позитивизма рождались первые концепции латиноамериканской самобытности.

Первое литературно-социологическое исследование действительности Южной Америки – «Факундо». Цивилизация и варварство» (1845) – с предельной наглядностью воплотило эту неизбежную внутреннюю противоречивость латиноамериканской мысли той поры.

Творчество автора «Факундо» Доминго Фаустино Сармьенто, выдающегося аргентинского писателя, мыслителя и государственного деятеля, – целый этап формирования идеи американизма. «Факундо» выразил характерные идейные устремления эпохи позитивизма – яростный антииспанизм, доходивший у Сармьенто до тотального отрицания культурного богатства Испании вообще, безоглядную ориентацию на опыт молодой процветающей капиталистической страны Нового Света – США. «Факундо» являл собой образец синтетического изображения действительности, включающего в себя и собственно художественный, и сугубо социологический аспекту, что характерно в целом для литературного процесса Латинской Америки. Начиная с «Факундо» мы и далее будем сталкиваться с тем, что идея самобытности Латинской Америки, будет выступать по преимуществу как художественная концепция, а ее авторы – как писатели и мыслители одновременно.

Основополагающая концепция Сармьенто, вынесенная им в подзаголовок книги – «Цивилизация и, варварство», – охватывает собой, характеристику всех, сторон жизни. Борьбой двух этих сил – варварства и цивилизации – объясняет он, все экономические» исторические процессы, совершающиеся в Южной Америке. Первоисточником стихии «американского варварства» для Сармьенто является сама природа – пустынная, дикая степь – пампа. Она сводит на нет все цивилизаторские усилия города – центра торговли, просвещения, социальной организации. Оба полюса предельно разведены, они в состоянии непримиримой вражды.

Произведение Сармьенто проникнуто глубочайшим драматизмом: пламенная, страстная мысль писателя, обрушивающегося на косность, отсталость жизни людей Нового Света, оказывается закованной в жесткую, неподвижную антиномию. Он беспощаден в критике тех социальных зол, которые препятствуют историческому становлению этих наций; но он уязвим в своей абсолютной вере во всесилие западной науки и техники, привнесение которых в действительность Латинской Америки для него панацея от всех бед; уязвим он и в своих расистских предрассудках. И еще одно противоречие заложено в «Факундо»: противоречие между Сармьенто – идеологом, ненавидящим «варварство», и художником, который находит в нем мощный источник для своего воображения. Автор «Факундо» – вдохновенный живописец хаотичного, бурлящего мира «дикой пампы». Кстати, именно в «варварской» природе Южной Америки он видит важнейший фактор самобытности формирующейся литературы континента: «Если гению национальной литературы предстоит вдруг неожиданно заблистать в новых американских странах, то возникает этот блеск в описаниях грандиозных естественных пространств и прежде всего в описаниях борьбы между европейской цивилизацией и туземным варварством, между разумом и материей. Величественна эта борьба в Америке, и рождает она необыкновенные специфические ситуации, выходящие из круга идей, в которых воспитан европейский ум» ².

Внутренне противоречивая философия позитивизма утратила к концу XIX века свой поначалу новаторский, прогрессивный характер. Все более заметную роль стали играть реакционные течения, характерные для позднего позитивизма, – те, что опирались на социал-дарвинистские принципы рассмотрения общественных проблем и на постулаты таких европейских этнологов-расистов, как Гобино, Гумплович. Именно под влиянием этих теорий возникли мрачно-фаталистические концепции, утверждавшие врожденную неспособность латиноамериканских народов к прогрессу; в соответствии с этим и все составные части смешанных наций континента рассматривались как неполноценные. Запоздалым горчайшим плодом подобного рода расистского фатализма было, например, эссе известного боливийского романиста и социолога Альсидеса Аргедаса, характерно озаглавленное: «Вольной народ». Автор подвергает уничижительной характеристике все этнические группы, составляющие население страны. Уступка биологическому детерминизму – таков ядовитый продукт латиноамериканского позитивизма в момент его вырождения.

Четыре с лишним десятилетия спустя после «Факундо» на другом конце Латинской Америки появилось произведение, которое прозвучало как вызов пессимистическому детерминизму Сармьенто и его эпигонов. Этим произведением было небольшое эссе Хосе Марта «Наши индейцы» (1891), которое вызвало коренной поворот в развитии идеи американизма. Решительно выступая против тех, кто догматизировал всесилие западной цивилизации, кто отдавал дань расизму, автор статьи «Наши индейцы» утверждал самоценность историко-культурного опыта Латинской Америки.

Хосе Марти был фигурой исключительной, соединившей в себе поэта, мыслителя и революционного деятеля. Хотя он и не оставил каких-либо масштабных философских трудов об историко-культурной самобытности Латинской Америки, именно его мысли легли в основу современной интерпретации идеи американизма.

Хосе Марти заново ставит вопрос об этнической специфике Латинской Америки. Слияние и сосуществование в ней разных расовых потоков он рассматривает не как негативный факт, а, наоборот, как залог будущего расцвета: «…Косностью страдает не молодая страна, которая требует соответствующих форм государственного устройства и подлинного величия, а те, кто хочет править народами Америки, не считаясь с их национальными особенностями, своеобразным этническим составом… управлять при помощи законов, унаследованных от четырех веков свободного предпринимательства в Соединенных Штатах или девятнадцати веков монархии во Франции». Хосе Марти связывает между собой две традиции, оставшиеся от прошлого, которые, как он считает, более всего мешают прогрессивному движению «нашей Америки»: «пристрастия к чужестранным идеям и формулам» и «несправедливое и оскорбительное презрение к туземной расе». Еще ранее Марти бросил крылатую фразу: «Пока не придет в движение индеец, Америка не сможет выровнять свой шаг» ³. Примечательно, что первым, кто так отчетливо представил роль коренного населения Америки в ее историческом развитии, был уроженец одного из Антильских островов, где индейцы были практически давно истреблены. И он же первым наиболее остро и проницательно сформулировал другой важнейший компонент проблемы американизма – единство латиноамериканских народов перед лицом грозной опасности, реально обозначившейся для них к концу XIX века в лице США.

Куба – единственная страна Латинской Америки, где испанское иго сохранилось на протяжении всего XIX века. В самом его конце, в 90-х годах столетия, там создалась совершенно особая историческая ситуация: последний этап борьбы с испанским владычеством хронологически и фактически совпал с началом борьбы против империалистических притязаний США. То, что в остальных странах региона было разделено десятками лет, здесь совместилось в одном отрезке времени. На земле Кубы непосредственно столкнулись два колониализма – одряхлевший и умирающий колониализм Испании и молодой, набирающий силы империализм США. Хосе Марти был как раз тем исключительным человеком, кто увидел эту драматическую встречу двух исторических эпох. Куба должна освободиться как от Испании, так и от Соединенных Штатов – так определил он эту ситуацию. Исторический опыт Кубы сделал ее авангардной силой в процессе формирования политического и духовного единства Латинской Америки. Потому-то Хосе Марти мыслил не только национальными, но и континентальными масштабами. Как предостережение потомкам звучат слова Марти, написанные им накануне гибели: «Мы должны добиться независимости Кубы, иначе Соединенные Штаты захватят Антильские острова и отсюда обрушатся на земли нашей Америки» ⁴. Через три года произошло то, что предвидел Марта: на острове Куба, на земле «нашей Америки», разразилась испано-американская война, гром которой возвестил наступление эры империализма. На повестку дня перед странами Латинской Америки встали новые исторические задачи.

Отныне в общественной мысли континента формируется и укрепляется концепция двух Америк как принципиально отличных, противостоящих друг другу типов историко-социального, этнокультурного развития. Идея единства Латинской Америки складывается из осознания общности ее прошлого и нынешней судьбы, общности языкового, культурного наследия. Вслед за Хосе Марти идею единства «нашей Америки» развивает уругвайский писатель и мыслитель Хосе Энрике Родо.

Его эссе «Ариэль», появившееся и 1900 году, через два года после испано-американской войны, нагляднейшим образом отразило сложившуюся в ее результате ситуацию. Поражение Испании на Кубе, последнем ее оплоте на землях Нового Света, с запозданием и, в сущности, символически закрепило то, что уже произошло в реальности: как идеологическое, политическое наследие колониального прошлого испанизм перестал играть былую роль. Наоборот, выдвигалась новая острейшая и главная проблема, связанная с империалистической угрозой со стороны США. Перед лицом этой угрозы народы Латинской Америки нуждались в выработке идейных основ своего единства. Одним из факторов этого единства для мыслителей нового поколения становится как; раз унаследованная от Испании общность исторических, языковых, культурных традиций. Происходит своеобразное возрождение и переосмысление испанизма, вписывающиеся в круг новых исторических задач. Все это и отразилось в «Ариэле» Родо.

«Ариэль», содержание которого гораздо сложнее и богаче, нежели антитеза двух Америк, – это Попытка преодолеть инерцию позитивистской интерпретации материального прогресса как единственно определяющего жизнь общества. Родо ведет бой против бескрылого буржуазного утилитаризма, убогого меркантилизма, бездуховности, то есть против того, что он считал главным в общественной жизни Соединенных Штатов. Наоборот, Латинская Америка, как полагает Родо, устремлена к духовным идеалам, ее культура, коренящаяся в иберийской почве, зиждется на основах гуманизма, Родо провозглашает в качестве движущей силы истории Латинской Америки духовный импульс, отсутствующий в жизни США, Поэтому только Латинской Америке дано осуществить на практике идею братства и любви, недоступную Соединенным Штатам: «В утилитаризме- противнике всякой идеальности, нам не найти достаточно сильного вдохновения, чтобы вскормить чувство солидарности» ⁵.

Устремленность к будущему – важнейшая часть и итог ариэлизма. Родо бросал вызов пессимистическим концепциям неполноценности, обреченности латиноамериканских народов, и в этом его решающая заслуга в развитии общественной мысли континента. При всей своей очевидной идеалистической ограниченности формула Родо, как подчеркивает кубинский критик и поэт Р. Фернандес Ретамар, «оказалась привлекательной для разных слоев нашей Америки, как для тех, в ком она подогревала их буржуазные, но по-настоящему национальные устремления и, следовательно, неизбежно антиимпериалистические, так и для тех, кто, отталкиваясь от этого антаимпериализма, развивался в сторону социалистических идеалов и в момент своего становления находил стимул в проповеди Родо» ⁶.

Как концепция латиноамериканского единства и своеобразия ариэлизм представляет интерес еще и тем, что он одновременно вызревал и в творчестве поэтов, представлявших так называемый «испано-американский модернизм». Причем речь идет отнюдь не о том, что мотивы Родо прямо влияли на их творчество – оно началось задолго до появления «Ариэля», – а о совпадении внутренних эстетических тенденций. Поэты-модернисты оказывались ариэлистами и потому, что апеллировали к духовности, элитарности как антитезе грубому буржуазному прагматизму, и потому, что наиболее прозорливые из них смутно чувствовали, что самая мощная страна капитализма – США – является очагом антигуманистических тенденций. Признанный вождь модернизма Рубен Дарио с полным правом может быть причислен к числу тех, кто участвовал в формировании самосознания Латинской Америки, идей континентальной солидарности,. Как и Родо, он видел общий знаменатель ее духовного единства в принадлежности к испанской и – шире – романской традиции. В этом черпал веру в ее творческий потенциал.

«Сын Америки и внук Испании» – так именовал себя поэт. В общности происхождения латиноамериканских стран («О великие расы, кровь от крови Испании щедрой! Вы прославлены разумом, сестры по духу!»), в сплаве ее культурных и этнических потоков («Америка Инки, великого Монтесумы, Христофора Колумба душистый цветок») видел Дарио залог будущего величия своей большой родины.

Видел он также и конкретную, грозную силу, направленную против ее духовной и политической независимости:

США, вот в грядущем

захватчик прямой

простодушной Америки нашей…

Примечательно, что Алехо Карпентьер, весьма сурово осудивший гражданскую пассивность поэтов-модернистов, увидел при этом главное содержание той поэтической эпохи – пафос любви к большой континентальной родине перед лицом империалистической угрозы. «Никогда столь часто и с такой лирической силой не употреблялось слово «Америка», как в начале нашего столетия. И выражение «наша Америка» («нуэстра Америка») превратилось тогда… в целую концепцию «нуэстроамериканизма» ⁷.

Первая мировая война и Великая Октябрьская революция обозначили наступление новой эпохи и в судьбе Латинской Америки. Соответственно возникали и новые ориентиры в развитии американизма.

Уходили в прошлое концепции ариэлизма и «нуэстроамериканизма», – их идеалистическая, эстетическая основа теперь представлялась совершенно недостаточной. Не опора на европейское наследие, а поиск внутренних факторов, управляющих историческим процессом Латинской Америки, – такова в целом доминанта в развитии ее общественно-литературной мысли 20 – 30-х годов. На повестку дня встал другой подход к проблеме единства и своеобразия континента, тот, что определяют такими формулами, как «новое открытие Америки», «назад к корням», «возрождение американизма».

«НАЙТИ СОБСТВЕННЫЙ МЕРИДИАН»

В 1927 году мадридский еженедельник «Литературная газета» обратился с призывом к латиноамериканским писателям объединиться вокруг духовного наследия матери-родины и провозгласить «Мадрид в качестве интеллектуального меридиана для Испанской Америки». В ответе редактору газеты Асвару Алехо Карпентьер писал: «Тридцать лет назад это предложение еще и могло бы дать плоды. Но сегодня Америка все более и более отходит от Европы, сосредоточиваясь на собственной творческой энергии. Америка, если она вообще нуждается в каком-либо меридиане, должна найти его в себе самой» ## A.

1. »Прогрессивные мыслители Латинской Америки», «Мысль», М. 1965, стр. 50. [↩]
2. D. F. Sarmiento, Facundo. Barbarie у civilisacion, Buenos-Aires, 1949, p. 66.[↩]
3. Хосе Марти, Избранное, «Художественная литература», М. 1974, стр. 150, 153.[↩]
4. Хосе Марти, Избранное, стр. 179.[↩]
5. J. E. Rodо, Ariel, Montevideo, 1947, p. 139.[↩]
6. R. Fernandez Retamar, Nuestra America у Occidente, «Casa de las Americas», 1976, N 98, p. 50.[↩]
7. A. Carpentier, Tientos у diferencias, La Habana, 1966, p. 66.[↩]