Писатели о традициях и новаторстве

Состоявшаяся в декабре прошлого года встреча руководителей Коммунистической партии и Советского правительства с деятелями литературы и искусства явилась новым ярким свидетельством того внимания, с каким наше общество относится к развитию искусства социалистического реализма. Активное участие в строительстве коммунистической нови, бескомпромиссная борьба с буржуазной идеологией, решительное преодоление последствий культа личности, показ духовного величия советского человека – вот те главные задачи советского искусства, о которых шла речь на этой встрече, ставшей большим событием для всех деятелей литературы социалистического реализма. Советские писатели с чувством большого удовлетворения встретили критику формалистических выкрутасов и зауми, проявившихся в работах некоторых художников, и горячо поддержали призыв партии создавать произведения, возвышающие и облагораживающие человека, помогающие народу строить и жить. Твердость в защите основополагающих принципов социалистического гуманизма и реализма, непримиримость к буржуазной идеологии и формализму открывают перед художником самые широкие возможности для творческих исканий, для подлинного новаторства.

Новаторские поиски советских писателей опираются на незыблемый фундамент реалистических традиций – об этом неоднократно напоминала партия.

Определяя те большие задачи, которые встают перед советской литературой в период строительства коммунистического общества, Программа КПСС, принятая XXII съездом партии, подчеркивает: «В искусстве социалистического реализма, основанном на принципах народности и партийности, смелое новаторство в художественном изображении жизни сочетается с использованием и развитием всех прогрессивных традиций мировой литературы».

Проблема, сформулированная в этих словах Программы, сегодня на практике решается нашей литературой. Остро стоит она и перед нашей литературной критикой и наукой. Вот почему журнал «Вопросы литературы» статьей С. Гайсарьяна «Смелее!» (1961, N 11) начал широкое обсуждение проблемы традиций и новаторства. В дискуссии приняли участие В. Панков и А. Турков (1962, N 3), А. Караганов (N 5) и А. Марченко (NN 5, 12), В. Гусев и К. Ковальджи (N 6), С. Агабабян и А. Урбан (N 9), В. Перцов, Б. Сарнов и И. Гринберг (N 10), Ст. Рассадин и В. Кубилюс (N 11), И. Чичеров (N 12).

В ходе обсуждения определился и круг вопросов, вызывающих споры, требующих глубокого исследования. Их можно было бы – в самой общей, конечно, форме – изложить следующим образом:

1. Как развитие жизни (социальные изменения, научный и технический прогресс и т. д.) влияет на характер художественного творчества? Как в произведениях литературы материал определяет выбор художественных средств?

2. Как сочетаются традиции и новаторство в творчестве советского писателя? Какие традиции берутся на вооружение, от каких мы отталкиваемся? Как изменяются национальные художественные традиции под влиянием жизни и других литератур?

3. Какие средства поэтической изобразительности наиболее перспективны для изображения нашего современника? В каких произведениях последнего времени они проявились наиболее ярко и талантливо?

4. Стремится ли современная литература, независимо от рода и жанра, к более лаконичным, емким, экспрессивным формам? В чем проявляется прогресс художественных форм и средств?

В дискуссии на страницах журнала выступили главным образом критики и литературоведы, но вопросы, о которых здесь идет речь, имеют самое непосредственное отношение к творческой практике наших прозаиков, поэтов, драматургов, – они решают их ив своих произведениях, и своими произведениями. Поэтому сейчас, когда обсуждение подходит к концу, перёд тем, как подвести итоги, редакция решила обратиться к писателям с просьбой высказать свои соображения о проблеме традиций и новаторства, как она встает сегодня перед советским художником.

Само собой разумеется, что выступления писателей, которые мы начинаем публиковать в этом номере и закончим в следующем, ни в коей мере не исчерпывают проблемы. Больше того, они сами потребуют внимательного рассмотрения и осмысления. Писатели рассказывают о своих литературных взглядах, вкусах, о том, что им эстетически близко, а что для них неприемлемо, – это не теоретические исследования.

Но их выступления характеризуют некоторые очень важные черты современного литературного развития, показывают, что нашему искусству глубоко чужд путь формалистических вывертов. Говоря о решающем влиянии социальных изменений на судьбы литературы, писатели единодушно подчеркивают историческое значение XX и XXII съездов КПСС для подъема искусства социалистического реализма. Восстановление ленинских норм общественной жизни дало огромный толчок для совершенствования таких качеств литературы, как идейность, партийность, народность, художественность. Отбросив навязанное Сталиным определение строителя нового мира, как «винтика», литература стремится в полный голос рассказать о трудах и днях нашего современника. В связи с этим писатели отмечают более глубокий и зрелый социалистический гуманизм, отличающий создающиеся ныне произведения. Новаторский поиск, имеющий своей целью раскрыть духовный мир нашего современника – строителя коммунизма, рассматривается ими как закономерное явление сегодняшней жизни литературы. При этом они подчеркивают, что подлинное новаторство предполагает единство содержания и формы, что нельзя новаторство сводить к одному приему, к одному стилю, например лаконичному, к одной художественной форме, – надо остерегаться узости.

Вместе с тем в выступлениях писателей есть и субъективные оценки, противоречивые высказывания, противоположные точки зрения.

Одни, например, считают, что лаконизм, краткость и простота выражения мысли, динамичность в развитии действия характерны лишь для современной литературы, другие утверждают, что лаконизм, подтекст – качества, присущие многим классическим произведениям, восходящие чуть ли не к античной литературе. Одни пишут, что обновление литературы вызывается исключительно новым материалом, другие убеждены, что движение искусства вперед зависит не только от нового материала, но и от совершенствования изобразительных средств. Одни думают, что научно-технический прогресс не вносит в искусство ничего принципиально нового, другие уверены, что в той мере, в какой прогресс науки и техники влияет на человеческую личность – а это влияние существенно, – он воздействует и на искусство, хотя и те и другие отмечают, что пути искусства в первую очередь определяются социальными изменениями. Говоря о плодотворных и многообразных поисках в современной литературе новых средств поэтической изобразительности и выразительности, писатели называют очень широкий круг имен – здесь, быть может, отчетливее всего проявляется субъективность высказанных мнений.

По такой сложной проблеме, как традиции и новаторство, необходимы споры, обмен мнениями. В спорах рождается истина. Подготавливая для одного Из ближайших номеров статью, заключающую обсуждение проблемы традиций и новаторства, редакция вернется к вопросам, затронутым как в ранее напечатанных статьях критиков и литературоведов, так и в публикуемой анкете писателей.

Антанас ВЕНЦЛОВА

Мы вступили в замечательный период развернутого строительства коммунизма. И нам нужно, как говорил Н. С. Хрущев на декабрьской встрече с деятелями искусства, тщательно выверять свое оружие, чтобы оно надежно служило великой цели. Нужно продолжать и развивать замечательные реалистические традиции боевого, народного искусства, неустанно бороться против буржуазной идеологии, формализма. Размышляя о новаторских путях нашего искусства, нужно поддерживать тех, кто ищет наилучшие средства для изображения новой жизни, нового человека, отвергая всякого рода трюкачество абстракционистов.

В дискуссии о традициях и новаторстве подняты очень интересные и очень сложные вопросы. Ими, безусловно, интересуются не только критики, но и писатели; однако должен откровенно признаться, что я, как, по-видимому, и некоторые другие писатели, еще не продумал ответов на эти вопросы или по крайней мере точно и окончательно еще не сформулировал их для себя. И все же постараюсь ответить, хотя знаю, что мои ответы не будут исчерпывающими, а в чем-то, быть может, будут выглядеть даже наивно.

1. Литовские писатели моего поколения пережили в 1940 году величайший перелом в жизни своего народа. Был свергнут буржуазный строй, при котором они росли и формировались как писатели. Это были литераторы различных политических убеждений и эстетических взглядов. Если не считать тех, кто теснейшим образом связал свою судьбу с буржуазным строем и враждебно встретил провозглашение советской власти (после войны большинство из них очутилось в эмиграции), то можно смело сказать, что лучшая часть писателей честно и искренне приняла новый, социалистический строй.

Этот факт был чрезвычайно важен для творчества таких известнейших писателей, как Пятрас Цвирка и Саломея Нерис, талант которых в советских условиях раскрылся во всей полноте. Писатель старшего поколения Антанас Венуолис, автор многих томов превосходной прозы, создал в советское время целый ряд высокохудожественных произведений, свидетельствующих о победе социалистического реализма. Это относится в первую очередь к его самому значительному роману «Усадьба Пуоджюнасов», широко известному у нас и за рубежом. В советское время создал немало значительных произведений Винцас Миколайтис-Путинас; из них самое известное – исполненный идей интернационализма роман «Повстанцы», с новых позиций трактующий историю литовского народа, в частности – восстание 1863 года.

За двадцать с лишним лет, которые отделяют нас от социалистического переворота в Литве, невиданно выросла литовская литература. И выросла не только в количественном отношении – некогда занятая только собой, она вышла к широким общесоюзным и даже мировым проблемам, стала смело осваивать опыт русской и прогрессивной зарубежной литературы, литератур других советских народов.

Несомненно, что научный и технический прогресс оказывает влияние на литературу. Каждому писателю становится ясно, что все труднее писать на темы современности, имея лишь слабое представление о достижениях и перспективах науки и техники последних лет. Если в нашей художественной литературе теперь и трудно усмотреть отчетливое влияние новейших достижений науки, то существенно уже то, что тему наших разговоров часто составляют космические полеты, кибернетика, проблемы атомной энергии. Новые научные открытия неизбежно меняют мировоззрение и мировосприятие всех людей, а значит – и писателей. И все же я не думаю, что научно-технический прогресс должен внести в литературу нечто принципиально новое. Изобретение паровоза, автомобиля и самолета, кино и радио, – каждое из них было событием в истории человечества, но эти изобретения, как известно, не совершили переворота в психологии людей или их мировосприятии.

Правда, новые открытия нашего времени столь велики и значительны, что их, возможно, и нельзя сравнивать с упомянутыми выше, но мне представляется, что, эти открытия дают гораздо больше новых тем, в первую очередь – создателям фантастической литературы, но едва ли они существенно повлияют на всю литературу, в центре которой и впредь будет стоять не научно-технический прогресс, а прежде всего – человек, его переживания, стремления, мечты.

Мне немало довелось работать и в поэзии и в прозе. Разумеется, многое зависит от требований жанра. Скажем, в моей лирике военных лет чрезвычайно важную роль играло чувство, эмоциональная реакция. После войны я долго работал над романом «День рождения», в котором стремился воспроизвести 1940 год в Литве – сложнейший период в истории нашего народа. Мой замысел изобразить судьбу представителей различных классов, различных слоев общества в конкретных исторических условиях обусловил многоплановость романа, а также введение» в него в качестве эпизодических персонажей некоторых реальных лиц и подлинных исторических сцен, в которых мне самому пришлось участвовать. Я понимал, что это рискованно, что роман грозит перерасти в серию исторических иллюстраций, однако я стремился создать как можно более убедительную картину эпохи и потому не устоял против этого искушения. Все же я увидел, что многоплановой роман с множеством персонажей распыляет материал, не позволяет сконцентрировать его и вместить в строго продуманную конструкцию. Вот почему во второй части трилогии, над которой я сейчас работаю, я отказался от некоторых персонажей и стараюсь сконцентрировать действие вокруг главных героев.

Конечно, опыт Льва Толстого, Шолохова и других реалистов ни в коей мере не устарел, надо учиться у них быть естественным, простым, доступным. Как можно глубже понять изображаемую эпоху, ее движущие силы и как можно глубже проникнуть во внутренний мир людей – вот направление моих главных усилий. Какая бы то ни было стилистическая изощренность и композиционные ухищрения чужды мне – быть может, потому, что в своих ранних прозаических произведениях немало этих вещей я испробовал. Теперь они не увлекают меня, так как я считаю, что не это важно в литературе. Однако я не противник новых исканий других писателей в области стиля и формы, особенно когда эти искания дают что-то действительно новое.

2. Пожалуй, в наше время невозможно быть сколько-нибудь серьезным писателем, не зная мировой и своей родной литературы, важнейших течений, авторов, проблем. Только при этом условии можно рассчитывать на открытие в литературе чего-то нового. Мне кажется, что литература прошлого оставила нам целый ряд традиций, следовать которым стоит и современному писателю. Это прежде всего великая реалистическая традиция, идущая от Бальзака, Флобера, Льва Толстого, Горького и других корифеев мировой литературы. Суть ее – любовь к жизненной правде и верность ей, стремление ставить, главные вопросы эпохи и отвечать на них, видеть в жизни и любить все новое, здоровое, честное и ненавидеть то, что отжило, прогнило и держится только в силу инерции. Вот традиции, которые мы перенимаем у литературы прошлого и которые считаем живыми и действенными и в наше время.

Общеизвестно, что ничто не стоит на месте, что все, а значит, и литература, движется вперед, что одни ее элементы отмирают, а другие, напротив, растут и развиваются. Мне представляется, что обновление литературы совершается прежде всего благодаря тому новому материалу, который вводит писатель в произведение.

Молодые же писатели зачастую принимаются сначала за «обновление» формы. Я это говорю и на основании собственного опыта. Однако форма, по-моему, очень «склонна» к традиционности, и частенько на поверку оказывается, что «новации» уже давно известны.

Еще в первые века нашей эры написан роман, во многом близкий к роману в современном его понимании, – «Золотой осел» Апулея. Некоторые наши поэты считают, что они открывают нечто новое, когда пишут вольным, нерифмованным стихом, а между тем такого рода стих был известен еще в средние века, прежде всего в итальянской и испанской литературе. Кое-кому у нас в Литве сегодня кажется новой та форма, которой уже давно писал Уолт Уитмен. Другие полагают, что самые характерные черты современной прозы – лаконичность, подтекст, лиризм. Возможно, это было бы и верно, если б мы не знали таких образцов лаконичной прозы, как знаменитый роман мадам де Лафайет «Принцесса Клевская», написанный еще в XVII веке, «Адольф» Бенжамена Констана или «Евгения Гранде» Бальзака (умышленно беру примеры только из французской литературы).

И подтекст – дело тоже не очень новое, он был известен уже Шекспиру, не говоря о Флобере или Льве Толстом. А что до лиризма, то разве мало его в рассказах Чехова и в романах Гамсуна? Почему же именно подтекст и лиризм – характерные свойства современной советской литературы? Мне это не совсем ясно. Мне ясно лишь то, что во все времена были писатели, отличительной чертой творчества которых являлась лаконичность. Мне ясно, что как подтекст, так и лиризм не чужды творчеству ни одного хорошего прозаика, однако они ни в коем случае не составляют каких-то исключительных особенностей стиля современной прозы.

Если говорить о традициях, которые мы отвергаем, то это, во-первых, все традиции реакционной литературы (я имею в виду таких авторов, как Баррес, граф Гобино, Леон Доде и др.) – национализм, шовинизм, расизм, человеконенавистничество, пропаганда войны и многие другие «традиции», которые с величайшим удовольствием используют империалисты в своих подлых целях. Впрочем, в лагере певцов шовинизма и бесчеловечности никогда не было крупных художников. И это естественно.

В недоброй памяти годы культа личности стало традицией все втискивать в прокрустово ложе мертвых схем, застывшего мышления. К сожалению, эта «традиция»нет-нет да и оживает в статьях некоторых критиков, которые стремятся навязать всем свои собственные теории как единственно приемлемые и правильные, представить тот или иной пример в качестве «вечного» эталона, проявляют нетерпимость к исканиям и экспериментам.

Длительное время в литовской литературе существовала «традиция» изображать исключительно деревню, и лишь в последние десятилетия городская тематика обрела все права гражданства в нашей литературе. Долгое время считалось, что литовцы – народ исключительно поэтов-лириков и создать эпическое произведение, скажем, роман, – чуждое для них дело. Не приходится и говорить о том, что эта «традиция» уже давно взорвана.

Долгое время писатели Литвы изображали жизнь и проблемы своего народа, даже не пытаясь связывать их с жизнью других народов. Надо сказать, что теперь в этом отношении в нашей литературе многое изменилось. Литовские писатели все смелее обращаются к проблемам, волнующим сегодня всех советских людей и, больше того, – все человечество. Это особенно характерно для творчества Э. Межелайтиса. И это, безусловно, верный путь, на котором литературу ждут большие победы. К сожалению, это пока еще гораздо меньше проявляется в прозе. Литовские критики тоже еще редко пытаются рассматривать факты своей родной литературы в связи с явлениями всесоюзной и тем более мировой литературы, а это необходимо, если мы хотим открыть для своей литературы более широкие горизонты мысли.

3. Очень трудно ответить на вопрос, какие средства литературной изобразительности и выразительности наиболее перспективны для изображения современного советского человека. Я полагаю, что наш современник, обладая некоторыми новыми чертами, множеством нитей связан с человеком вчерашнего дня, если под этим вчерашним днем подразумевать хотя бы Октябрьскую революцию. Едва ли средства изображения нашего современника могут быть принципиально отличны от тех, которыми пользовались писатели-классики. Мне кажется также, что поэтические средства, применяемые Твардовским, нисколько не хуже тех, которыми пользуются Евтушенко и Вознесенский. Мне кажется также, что литературная манера Аксенова ничем не превосходит испытанную манеру Федина или Паустовского. Было бы большой ошибкой отдать предпочтение средствам поэтической изобразительности и выразительности того или иного писателя – и только его одного. Главное здесь в том, кому удается глубже проникнуть в жизнь, кто точнее и вернее постигает действительность и происходящие в ней процессы и кто талантливее выражает все это языком поэзии, прозы или драматургии. А ярких и талантливых произведений в многонациональной советской литературе сейчас больше, чем когда-либо раньше.

В современной мировой литературе, несомненно, оживились всякого рода поиски. Возможно, что некоторые из этих исканий внесут немало нового в средства литературной изобразительности и выразительности. Недавно я прочел «Бильярд в половине десятого» Г. Бёлля, и мне показалось, что эта книга, приемлемая для нас по своей концепции, не могла бы появиться на свет без «Улисса» Джемса Джойса. Ведь внутренний монолог, столь характерный для нового романа Г. Бёлля, композиционный «сумбур», неожиданные психологические повороты, которых так много в этой книге, едва ли были бы возможны, если б всего этого еще раньше не «нашел» Джемс Джойс.

Такие талантливые писатели, как Г. Бёлль, А. Моравиа или В. Борхерт (я уж не говорю о Хемингуэе и Ремарке), неизбежно оказывают влияние на других (и в литовской литературе есть молодые писатели, которые учатся у этих авторов). Может быть, я недостаточно хорошо знаком с современной литературой народов Советского Союза, но мне кажется, что в ней, особенно в прозе, все еще недостаточно исканий. Но они есть, и, безусловно, их будет больше, и надо их не сдерживать, а, напротив, поощрять.

4. Заметно ли в нашей современной литературе стремление к более лаконичным, емким, экспрессивным формам? Не знаю. Об этом, правда, немало пишут, но разве во все времена писатели не стремились говорить как можно более емко и экспрессивно? В какой мере это им удавалось, зависело от таланта и его особенностей. Что же касается лаконичности, то, как я говорил, не только в наше время, но уже, к примеру, в XVII веке (а возможно, и раньше) были писатели, стремившиеся писать, лаконично, и это им удавалось.

В русской литературе одним из величайших мастеров прозы, который писал лаконично и других призывал к этому, был А. Чехов. Но тогда же творил и Лев Толстой, автор «Войны и мира», «Анны Карениной» и других, далеко не лаконичных произведений. Какому из этих двух гениев отдать предпочтение?

Мне кажется, что для нашего времени характерны как «лаконичные» книги, так и произведения, подобные «Тихому Дону», трилогии Федина или «Семье Тибо» Роже Мартен дю Тара и романам Томаса Манна. И в будущем, я полагаю, будут создаваться произведения как лаконичной, так и широкой, эпической формы.

Кое-кто утверждает, что существует непосредственная связь между темпом жизни нашей эпохи и литературой, что одна из причин, стимулирующих «лаконизм» литературы, в том якобы и заключается, что у современного человека нет времени читать «толстые» книги. Но если присмотреться к современной американской литературе (Фолкнер, Стейнбек и др.), то трудно или даже совсем невозможно провести параллель между лихорадочностью темпа жизни в США и стилем произведений этих писателей, где так много длинных описаний, рассуждений, разговоров – всего того, что «противопоказано» лаконичности.

Что же касается нехватки времени для чтения, то ведь по мере приближения к коммунизму высвободится больше времени для удовлетворения культурных потребностей человека, а значит, и для чтения книг. Читатель будет брать в руки прежде всего талантливые произведения, не ломая головы над тем, написаны ли они по рецептам поклонников «лаконичности» или это «крупноформатные» романы.

Литература будущего отразит не только бесконечно выросшие производительные силы коммунистического общества, но и новые отношения между людьми, новое сознание, обогащенное опытом построения коммунистического мира и проникновения в » тайны природы, и прежде всего в тайны космоса. Какие формы, однако, обретет эта литература, чем она будет отличаться от современной нам литературы – относится уже к области догадок. Какие-либо прогнозы здесь едва ли возможны, если, конечно, мы не хотим погружаться в область чистой фантазии.

г. Вильнюс

Ион ДРУЦЭ

Поставленные вопросы настолько различны по степени таинственности и смысловой нагрузке, что я позволю себе несколько перемонтировать их, сосредоточившись на том круге проблем, который меня особенно волнует.

1. Влияние технического прогресса на характер художественного творчества.

Когда-то в старину смысл любого труда оценивался в перерасчете на хлеб. Говорили, например, – легкий хлеб, трудный хлеб, горький хлеб. Причем имелась в виду не только экономическая сторона дела, то есть вознаграждение за затраченные усилия, но и моральная – удовлетворение, получаемое от той или иной работы. Конечно, в этих единицах измерений есть много условного, но если мерить ими труд современного писателя, то я бы сказал, что хлеб его становится все более труднодобываемым. Современный писатель не столько творит, сколько ищет.

Развитие физики за последние четверть века – явление по своим масштабам невиданное. Физика молниеносно проглотила массу смежных научных дисциплин, поставила немало острых вопросов перед гуманитарными науками. Физика в этой лихорадке не поспевает сама за собой, и многие величайшие открытия не имеют еще твердого научного обоснования.

Человечество веками билось над проблемой будущего. Физика в баснословно короткий срок предложила миру два варианта будущего – бесконечные просторы космоса или ядерное уничтожение всего живого. А тут еще «подоспела» кибернетика и возгласила: «Человек – это всего лишь кибернетическая машина, не очень усовершенствованная, но это, говорят, в скором времени можно будет поправить. Белковая форма жизни – не единственная».

Со мной, конечно, будут спорить, но все же я рискну утверждать, что литература, если мерить ее по конечным результатам влияния на умы людей, уступила львиную долю своей власти физике. Литература, даже в самые счастливые эпохи своего расцвета, не производила атомных бомб и не запускала спутников. Художественное мышление гадало над будущим человека, но конкретных вариантов не предлагало, тем более с такой категоричностью.

Сегодня литература – на положении царствующей, но не правящей английской королевы. Конечно, будем надеяться, что со временем она вернет себе часть своего утраченного влияния.

2. Как материал определяет выбор формы в творчестве писателя?

Гармоническое соответствие формы и содержания – одно из тех чудес, которые, к счастью, еще невозможно изобразить математическими формулами. Насколько щедра природа восприятия прекрасного, настолько скрыты принципы самого созидания этой красоты. Единственно возможную форму для того или иного материала может найти только одухотворенный художник. А одухотворенность – это максимальная мобилизация всех творческих начал личности. Что же касается истоков этой одухотворенности, я позволю себе привести слова молдавского писателя А. Лупана, который говорил, что действительность питает искусство так же, как кровь всего организма питает зрение.

3. О традициях и новаторстве в литературе.

Самая древняя и святая традиция русской и многих европейских литератур – это способ чередования букв, слева направо в одну строчку. Все остальное рано или поздно стареет, нуждается в новаторском обновлении. Это знает почти каждый литератор, выпустивший хотя бы одну книгу, и вместе с тем мало кто из них рвется к новаторству, предпочитая давно канонизированные нормы.

Сложность здесь в том, что нельзя построить храм из десятка кирпичиков, как бы ловко и остроумно вы их ни складывали. Проблема «строительства» – для современных писателей – проблема первостепенной важности. Но для соединения разной крепости пород в одно гармоничное целое мало одного дарования. Тут нужен титанический труд, нужны специальные знания, а, к сожалению, многие наши писатели, учась в первом классе, взбунтовались против своих учителей. Помотавшись по белу свету и хлебнув горя сполна, они теперь стучатся в дверь яснополянского педагога и просят: «Отче, просвети…»

Безусловно, мы часто остаемся в плену заведомо устаревших литературных канонов. Но изменить существующую уже много сотен лет форму европейского романа можно, только предложив нечто гениальное, а это редко кому дано.

4. О перспективах средств поэтической изобразительности.

По правде говоря, я не знаю других литературных средств, кроме поэтических. Долговечность прозы, драмы, даже кино определяется их поэтичностью и глубиной. «Ромео и Джульетта», «Анна Каренина», «Тихий Дон» – это прежде всего поэмы, а уж потом трагедия, роман и эпопея. Поэтические средства перспективны, на мой взгляд, в той же степени, в какой перспективна сама литература.

Стремится ли литература к лаконичности?

Огромный, почти необъятный материал нашей эпохи может быть художественно осмыслен только при условии крайней лаконичности, емкости и экспрессивности. Но, мне кажется, пока что стремятся к лаконичности в основном читатели. Писатели же стараются, в меру своих сил, «избежать» этого классического мастерства, что, в общем, понятно при существующей оплате писательского труда.

Дагния ЗИГМОНТЕ

1. Стремительное развитие нашей жизни заставляет и писателя идти в ногу с жизнью. «Держать руку на пульсе жизни» – так было названо это чувство современного, столь необходимое для каждого писателя. Само собой разумеется, что, скажем, в романе, где от замысла до последней страницы пройден путь, измеряемый годами, могут быть соединены все проблемы нашей жизни. Но «новое», искусственно вогнанное в произведение, будет лишь компрометировать высокий смысл нового в жизни.

Но это никак не значит, что можно считать второстепенным то, что волнует сердца и умы всех людей. Гражданское убеждение, чувство долга заставляет писателя сделать свой вклад в решение важных жизненных проблем. Здесь уместно вспомнить слова великого немецкого поэта И. Бехера: «Мы часто ошибаемся, не рассматривая исторические процессы как таковые, а как требования текущего дня, или же мы не умеем уловить в этих требованиях их исторический смысл, то есть не умеем связывать их с ходом исторического развития». Продолжая мысль Бехера, можно сказать: нельзя разделять исторический процесс на «мелкие актуальности» – тогда мы сами запутаемся и не сможем отличать важное от второстепенного. А это абсолютно необходимо для писателя, ибо только так он сможет найти свою тематику, свой подход к ней.

Форма определяется содержанием – это особенно отчетливо видно в поэзии, где автор сам не может «выдумывать» форму, а должен найти такую, которая лучше всего соответствует высказываемой мысли. Может быть, многие затруднения в процессе работы, поиски подхода к теме – это и есть неотступное требование содержания найти настоящую, единственно верную форму.

Иногда молодые литераторы заявляют: литература наших дней должна стать лаконичнее, экспрессивнее. Не нужно слишком обобщать некоторые тенденции молодой литературы. Разве манера письма иных авторов – нечто совершенно новое, прыжок в новую эпоху литературы? Немало примеров лаконичной, экспрессивной манеры письма можно найти в произведениях писателей дореволюционного и послереволюционного периодов.

Сколько авторов – столько и стилей, к этому как раз надо стремиться. Нельзя определять ценность какого-либо произведения по одному лишь признаку – на скольких страницах удалось автору раскрыть содержание. Нас всех глубоко взволновала повесть Чингиза Айтматова «Джамиля», в которой очень коротко, но эмоционально, по-настоящему убедительно описаны переживания людей, их душевная красота, раскрыт их внутренний мир.

Много спорили о «Звездном билете» В. Аксенова.