Хорошая традиция

«Л. Н. Толстой. Статьи и материалы», VI, «Ученые записки Горьковского университета им. Н. И. Лобачевского», 1966, 357 стр.

Структура и характер издаваемых за последнее время высшими учебными заведениями многочисленных научных сборников неоднородны. Горьковский университет предпочитает тип специальных тематических изданий и прочно его придерживается. Об этом свидетельствует цифра – VI, которая стоит на титульном листе рецензируемой книги «статей и материалов», посвященных Л. Толстому. Все вышедшие сборники связаны между собой не только тематическим единством (изучение творчества Л. Толстого), но и тем, что в каждом из них, как об этом предупредила редакция, сохраняется «известная традиционность в своих разделах». Разумеется, с некоторыми вариантами. Так, в предыдущем томе был раздел «Толстой и зарубежная культура», в настоящем он отсутствует, но зато появился новый – «Толстой и русская литература». Как известно, многообразные и сложные связи Толстого с литературой его эпохи, с ее художественными исканиями и решениями, с писателями-современниками изучены недостаточно. Поэтому самой положительной оценки заслуживает замысел редакции опубликовать работы, где «в сопоставительных характеристиках творчества Толстого, Тургенева, Чехова, Карамзина выясняются особенности реализма этих писателей, черты их творческой манеры».

Повышенный интерес к романной форме, к типологии романа, который характерен для современного этана литературного развития, сделал особо актуальной и привлекательной проблему «Толстой – Тургенев», писателей, создававших романы, столь различные по своей структуре, по стилю, по всему своему строю.

«Записки охотника» Тургенева и творчество Толстого. К спорам об изображении характеров» – такое емкое и обязывающее название дал Г. Краснов своей работе. Однако содержание ее значительно скромнее, чем можно было предположить. В сфере внимания автора отнюдь не все «творчество Толстого» и даже не весь цикл «Записок охотника». Он действует на весьма маленькой рабочей площадке. Принципы изображения «народного характера», особенности «речевой характеристики», композиционные приемы исследуются преимущественно на материале двух рассказов – «Рубки леса» и «Бежина луга». Другой раздел статьи Г. Краснова посвящен «теме смерти», но здесь тургеневский аспект проблемы автор оставляет в стороне и весь разговор сводится к анализу философского, социального, нравственного смысла смерти в ранних произведениях Толстого – «Как умирают русские солдаты», «Три смерти», «Севастопольские рассказы». Поэтому, в общем, неоспоримый вывод, высказанный в связи с повестью «Три смерти»: «Смерть у Толстого проверяет ценность прожитой человеческой жизни. Тема смерти сливает, превращает в органическое целое художественное и философское, она координирует сюжетные нити произведения… она связывает в единое изображение разных характеров», – не обретает своего полного смысла, потому что отсутствуют развернутые аналогии с творчеством сопоставляемого художника. О «Записках охотника» говорится вскользь – буквально в двух словах.

В статье имеются интересные соображения о творческой манере обоих художников, но тем не менее «спор о народном характере» не получился и «особенности реализма» намечены весьма контурно.

В какой-то мере не оправдывает ожиданий читателя и статья Н. Фортунатова «Пейзаж в романах Толстого и Тургенева. Эстетические функции и художественная структура». Уже во втором абзаце автор счел нужным предупредить, что «основное внимание в этих наблюдениях сосредоточено на анализе творчества Толстого-романиста и даже на одном из его романов – «Войне и мире». Пейзажная живопись Тургенева становится здесь нередко лишь отправной точкой для рассуждений о другом мастере, другой манере письма». Действительно, эту «манеру письма»»другого мастера» Н. Фортунатов выявляет обстоятельно и весьма успешно. Он широко использует рукописные и печатные варианты романа, шаг за шагом прослеживает работу великого мастера, его поиски образа, слова, место пейзажа в общей концепции и структуре всего произведения. Он вводит нас в лабораторию художника, погруженного в искания «специфических законов выражения поэтической мысли» и предлагает выводы и обобщения, которые создают представление о специфике эстетики автора «Войны и мира». Но, увы, предупреждал он не напрасно – тургеневская тема в его статье дана лишь как фон, как отправная точка. Потому, быть может, не вполне правомерна публикация работы Н. Фортунатова именно в этом разделе, да и само ее название обязывало, чтобы оба писателя в равной степени присутствовали здесь. Несомненно, что вся статья в целом от этого выиграла бы, тем более что даже по тем замечаниям о Тургеневе, которые автор делает мимоходом, чувствуется, что он владеет этим материалом и ему есть что сказать.

Н. Фортунатов по-прежнему упорно отстаивает свою концепцию зависимости творческой мысли художника от законов читательского восприятия. Поскольку она уже подвергалась критическому разбору Я. Билинкисом в рецензии на предыдущий сборник, я не буду на ней останавливаться, хотя и мне эта концепция представляется спорной, смещающей законы эстетического освоения, воспроизведения действительности.

Тургеневско-толстовская тема завершается статьей Н. Артемьевой «Сатирическая характеристика в произведениях Толстого и Тургенева». Автору пришлось решать трудную задачу, так как о сатире Толстого, а в особенности о сатире Тургенева не очень-то много сказано его предшественниками. Н. Артемьева наметила грани, четко характеризующие функции, особенности сатирических приемов у автора «Войны и мира» и у его старшего современника, автора «Отцов и детей», «Дыма» и других произведений, в которых проявлялась тенденция к сатирической характеристике персонажей, жизни. Она не отрывает «особенность структуры сатирического образа», чисто формальные моменты от того, как художник воспринимает мир в целом, от его социально-нравственного идеала. Она не ограничивается только сообщением, что «Тургенев не деформирует внешний облик своих сатирических персонажей… Но каждой деталью внешнего облика своих героев… с большим художественным тактом указывает на их внутреннее безобразие», а стремится обнаружить в частном общее, связь его с нравственно-эстетической системой писателя. Н. Артемьева сделала много заслуживающих внимания наблюдений над творческой индивидуальностью обоих авторов, которым она посвятила свое исследование.

Формально работа А. Виноградова «Композиционно-образные связи в повестях Толстого и Чехова («Детство» и «Степь»)» отвечает той задаче, которую он себе поставил в названии статьи. Он действительно в поле своего зрения все время держит обоих писателей и особенно занят выяснением «особенностей» их «реализма». Но главная посылка автора не может не вызвать решительного возражения. С его точки зрения «жизнь, в частности, социальная, как объективная реальность, по Толстому, не существует. Поэтому современная Толстому эпоха и нашла только опосредствованное отражение в повести». Анализ образа главного персонажа «Детства» Николеньки Иртеньева приводит автора к более чем странному умозаключению об этом произведении: «не жизнь как объективная реальность, предопределяет свойство человеческого характера, а жизнь развивается так же, как человеческая душа». За этим следует еще более парадоксальное рассуждение о том, что «конфликтные ситуации индивидуального сознания (Николеньки), проектируясь в обстоятельствах, упоподобляют их, навязывая читателю иллюзию, что внешний мир- продолжение и отражение воли, отдельной личности». А. Виноградов решительно спорит с теми, кто считает, это повесть Толстого – это «повесть о том, как формируется под влиянием окружающей среды характер человека». Однако, борясь с прямолинейно-вульгарными взглядами, автор противопоставляет им свои не менее вульгарные, смещающие истину положения. Вся его система сопоставления двух повестей, созданных в разное время, разными художниками, кажется надуманной, умозрительной, ибо она призвана утвердить недоказуемое, а именно, что один из них был писателем, давшим почувствовать «дыхание русской жизни», а другой, наоборот, абстрагировался от эпохи, от «русской жизни». Излишне доказывать, насколько превратно представлено здесь «Детство», произведение, которым писатель открыл себе путь в русскую литературу.

В следующем разделе сборника – «Роман «Война и мир» – внимание авторов привлекают по преимуществу сугубо частные факты, отдельные моменты, но тем не менее они прокладывают путь к уяснению общего замысла романа, позволяют проникнуть в его общую художественную атмосферу.

В этом отношении характерен этюд Э. Бабаева «Пролог «Войны и мира». Автор сумел интересно прочесть один, на первый взгляд, не самый значительный эпизод – разговор Пьера Безухова с аббатом Морио «о равновесии Европы» и найти в нем «завязку важнейших сюжетных идей», антинаполеоновский план романа.

«Литературным реминисценциям», зарубежным литературным источникам, которыми пользовался Толстой, создавай сцену встречи «русского Безухова и француза Рамбаля», посвятил свою работу Г. Краснов. Интересный вклад в разработку декабристского аспекта романа внес В. Пугачев, автор содержательной статьи «К историческому фону «Войны и мира» (Масоны в России первой четверти XIX века)». В. Пугачев показывает, нисколько точно отразилась в толстовской эпопее картина духовного состояния общества начала века, идейные искания «многих людей из дворян». Существенно, например, рассуждение В. Пугачева о том, что «Пьер высказывает идеи наиболее умеренной части Союза Благоденствия. Ему трудно будет понять и Рылеева и Сергея Муравьева-Апостола». Такая конкретизация имеет принципиальное значение, она позволяет с большой точностью выявить «концы и начала» духовной биографии Пьера, суть его идеологической позиции в канун 1825 года. Это весьма важный момент, так как в литературе о Толстом наблюдается тенденция отнести Пьера к самому радикальному флангу декабристского движения. Разыскания В. Пугачева по истории масонства в России как определенном общественном течении, подготовившем восприятие идей декабризма, служат убедительным доказательством того, насколько исторически достоверен во всем – в главном и второстепенном – был автор «Воины и мира».

Завершается сборник традиционным отделом «Проблемы мастерства и творческой истории». По своему составу он весьма пестр и неоднороден, в нем нет единого стержня. Что касается «проблемы мастерства», то она представлена небольшой статьей Г. Краснова о народных рассказах Толстого 70-х годов и работой Г. Егоренковой «Структура характера в романе «Анна Каренина». Ключ к этому роману, в котором параллельные сюжетные линии, различные человеческие судьбы, разные пласты народной жизни «сцеплены» глубокой авторской мыслью, вобравшей в себя целую эпоху, найти нелегко. Г. Егоренкова стремится прорваться к этой основе, цементирующей всю архитектонику произведения, обнаружить в ядре характера биение толстовской мысли. Но не всегда это ей удается. Она легко переходит от размышления к изложению, пересказу, а анализ структуры характера подчас подменяет социально-нравственной оценкой персонажа, его действий, психологии, этических принципов.

Благополучнее обстоит дело с «творческой историей». Работа В. А. Жданова «Судебное дело Гимеров и пьеса Л. Н. Толстого «Живой труп» представляет интерес и как исследование удивительных обстоятельств, повлиявших на судьбу художественного произведения, и как увлекательный рассказ о драме человеческой жизни. Новый документальный материал – письма, воспоминания современников – позволяет убедиться в справедливости тезиса автора о том, что «личная жизнь и судьба Е. П. и Н. С. Гимер неотделимы от творческой истории толстовской пьесы». Вот эта сложная связь судьбы драмы с ее реальными прототипами, подсказавшими автору сюжетную коллизию произведения, выяснена В. Ждановым досконально. Несомненно, пьеса осталась незавершенной, потому что и сам писатель отдавал себе отчет, что ее появление в печати внесет смятение в жизнь Е. Гимер, ее сына, ее семьи, может побудить судебные органы вновь вернуться к делу о «живом трупе», мнимом самоубийце. Е. Гимер умоляла Толстого не оглашать ее «драмы», и он внял ее просьбе. Статья В. Жданова, пожалуй, единственная в сборнике, которая с увлечением будет прочтена читателем-неспециалистом. Рядом с научными изысканиями в ней развертывается новелла о драматических перипетиях одной семьи, раздавленной, сломленной «законом», «процессом».

Редакция сборника делает одно чрезвычайно полезное и необходимое дело – она систематически публикует библиографию литературы о Л. Толстом. В рецензируемом сборнике два библиографических указателя: «Литература о Л. Н. Толстом за 1962 – 1963 годы» (подготовил А. Зайдман) и «Творческая история произведений Л. Н. Толстого» (подготовил Н. Пиксанов). Для удобства пользования оба они сопровождены специальными именными указателями. Непонятно только, почему один из них называется «Именной указатель», а другой «Указатель имен авторов», а главное, они поданы так, что неясно их целевое назначение и как ими пользоваться. Предложен ребус, над которым нужно ломать голову.

Редакция адресует свое издание «широкому читателю». Не будем спорить с этой, ставшей сакраментальной, формулой. Нам же кажется, что это издание не для «широкого читателя».