Герои романа «Обрыв» на фоне экономической истории России

В романе И. Гончарова «Обрыв» мы не найдем панорамы масштабных исторических процессов, происходивших в современной автору России. Вместе с тем эпохальный рубеж 50-60-х годов XIX века не мог не попасть — так или иначе — на страницы романа. Внимание Гончарова к общественному устройству проявляется в описании образцового хозяйства помещика Ивана Ивановича Тушина.

Реальное село Тушино располагалось в двух станциях от Симбирска. Оно наделало шуму, попав в книгу «Исследование внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России»¹ прусского экономиста Августа Гакстгаузена, путешествовавшего по России в начале 1840-х годов. Книга увидела свет по-немецки спустя несколько лет, а русский перевод вышел (с некоторыми сокращениями) в 1869 году. Предварившие отдельное издание фрагменты книги в журнальной периодике вызвали оживленную полемику. Не заметить книгу Гакстгаузена было невозможно. И сама поездка, и издание труда поощрялись российским правительством и были поддержаны материально.

Вряд ли почти полное совпадение названия села Тушина и фамилии персонажа — помещика Тушина — было случайным. Используя топоним в имени персонажа, Гончаров, скорее всего, отсылает читателя не к самому населенному пункту, а к хорошо известному современникам труду исследователя, обратившего внимание на русскую систему хозяйствования, и прежде всего — на крестьянскую общину.

Описанное Гакстгаузеном село Тушино было удельным, то есть принадлежало императорской фамилии. Оно насчитывало 490 дворов и 1446 мужских душ. Крестьяне сеяли рожь, пшеницу, овес; во дворах держали скот и выращивали овощи на огородах. Лесное хозяйство села Тушина располагало 36 тысячами десятин леса, и, как утверждал автор, в нем наблюдался «некоторый порядок» (очевидно, в условиях бесконтрольной вырубки леса по всей России это можно считать положительной оценкой). Некоторую неловкость у читателя могли вызвать упомянутые Гакстгаузеном большие навозные кучи и «в самой деревне и впереди ее».

В романе «Обрыв» Гончаров это «исправит» — посещая хозяйство Тушина, Райский удивится чистоте, отсутствию куч навоза и вообще признаков нищеты и упадка:

В деревне он не заметил пока обыкновенных и повсюдных явлений: беспорядка, следов бедного крестьянского хозяйства, изб на курьих ножках, куч навоза, грязных луж, сгнивших колодцев и мостиков, нищих, больных, пьяных, никакой распущенности.

Когда Райский выразил Тушину удивление и удовольствие, что все строения глядят, как новые, свежо, чисто, даже ни одной соломенной кровли нет, Тушин, в свою очередь, удивился этому удивлению.

Райский не зря обратил внимание на отсутствие соломенных крыш — это значит, что Тушин не жалел леса на крестьянские нужды. «Лесная усадьба и село, а крыши соломенные — это даже невыгодно! Лес свой: как же избам разваливаться!» — так понимал дело Тушин. В реальной жизни господствовала противоположная тенденция.

И в годы подготовки аграрных преобразований, и в пореформенное время лесной вопрос стоял очень остро. Из-за хищнической распродажи леса всего за полстолетия к 1850-м годам родная Гончарову Симбирская губерния превратилась из лесистой в почти степную. Не желая сокращать свои доходы от торговли лесом, помещики пытались экономить за счет крестьян (не давали лес на строительство и отопление, ужесточали надзор за самовольными порубками)².

Тушин решает проблему сохранения леса не стеснением нужд работников, а научным подходом к его воспроизводству. Гончаров обращает особое внимание на бережное обращение помещика с лесными ресурсами: «…он сам занимался с любовью этим лесом, растил, холил, берег его, с одной стороны, а с другой — рубил, продавал и сплавлял по Волге». В деревенской глуши Тушин упорно занимался самообразованием — «читал увражи по агрономической и вообще хозяйственной части», «держал сведущего немца, специалиста по лесному хозяйству».

Упоминание немецкого специалиста вполне оправданно — русская сельскохозяйственная наука переживала период становления и ориентировалась на западный опыт. Основателем отечественной школы лесоустройства считается Федор Карлович Арнольд (1819-1902), русский немец во втором поколении (его отец, начав с должности бухгалтера в Риге, основал в Москве коммерческий пансион, а затем сделал блестящую карьеру в Петербурге). Федора Арнольда называли «дедушкой русского лесоводства»; к моменту создания романа «Обрыв» он уже был автором нескольких пособий («Руководство к лесоводству», «Справочная книга для земледельца и лесничего», «Лесной товар» и др.); к его заслугам относится также составление карты лесов Европейской России.

В тексте романа проскальзывает оттенок недоверия к иностранному специалисту — Тушин, хотя и нанял немца, «но не отдавался ему в опеку, требовал его советов, а распоряжался сам». Эти слова, безусловно, имеют патриотический пафос — автор проявляет веру в самостоятельное будущее России³.

Тушин показан не только как знаток агротехники, но и как талантливый управленец. Гончаров в общих чертах набрасывает принципы устройства его усадьбы «Дымок». Помещик использует труд как своих крестьян, так и вольнонаемных; при этом и те и другие получают жалование. В имении устроены больница, школа, банк, заведено «что-то вроде исправительной полиции».

Работники хозяйства объединены в артель. Гончаров пишет о рабочих Тушина с явной симпатией: «Артель смотрела какой-то дружиной. Мужики походили сами на хозяев, как будто занимались своим хозяйством». Для сравнения отметим, что артель упоминалась Гончаровым и раньше, но в другом контексте — в романе «Обломов» деревенские мужики находят в канаве у моста пьяного (по всей видимости) артельщика, отставшего от своих. Перекличка деталей в двух романах и явная смена акцентов заставляют задуматься об уточнении позиции писателя по ключевым политико-экономическим вопросам.

После 1861 года в артели многие видели единственный механизм организации трудовых отношений, разрушенных реформой. Один из первых исследователей артели Н. Калачов (1819-1885) был убежден, что лишь с ее помощью «становится возможным для помещиков в настоящее время успешное занятие вольнонаемным хозяйством»⁴.

В описании лесничества Тушина чувствуется влияние европейских мыслителей-утопистов; сам Гончаров прямо ссылается на Роберта Оуэна («Овена») в тексте романа. Однако еще в большей степени в предложенной идеальной экономической модели угадывается охвативший Россию середины XIX века интерес к традиционным национальным формам хозяйства. В 1850-1860-е годы много говорили о русской общине, артели, крестьянском самоуправлении. Народная экономическая инициатива воспринималась как важный ингредиент в рецепте процветания России.

Не случаен выбор сферы занятий Тушина — лесное хозяйство. Оно позволяет сочетать преимущества сельской жизни с достижениями крупной промышленности. Гончаров обращает внимание читателя на технологические новшества, которые использует Тушин, — на лесопильном заводе применяется паровая машина. Иными словами, писатель предлагает особую модель индустриализации России — промышленный переворот без подрыва традиционного деревенского уклада и без развития городской культуры (о ее развращающем влиянии на население много писали в то время — в том числе славянофилы).

В реальности локомотивом промышленного переворота в России стала текстильная промышленность. Дешевые хлопчатобумажные ткани, рассчитанные на массового потребителя, быстро завоевали внутренний рынок. Низкая цена — огромное преимущество для крестьянской страны, где большинство населения имеет очень низкий уровень доходов.

Постепенно стали проявляться неизбежные последствия «текстильной» модели развития национальной промышленности. Хлопчатобумажное производство работало на привозном сырье и на английских машинах, что делало его зависимым от мировой конъюнктуры. Особенно очевидной уязвимость национальной экономики стала в начале 1850-х годов, когда обострился так называемый восточный вопрос, упомянутый Гончаровым в романе (его пытаются обсуждать гости Татьяны Марковны Бережковой). В ходе Крымской войны Россия оказалась в состоянии конфликта с ведущими европейскими державами. Современники событий всерьез опасались, что Англия способна причинить вред России блокадой портов и пресечением внешней торговли⁵. Вторым катастрофическим последствием развития хлопчатобумажного производства стало массовое разорение предприятий традиционного русского промысла — льнопрядения и ткачества.

Гончаров отметил новые промышленные тенденции еще в романе «Обломов», где ситцевые ткани упоминаются в нескольких эпизодах. Главный подразумеваемый признак — дешевизна; ситец противопоставляется более дорогим тканям (шелку, кисее). В квартире на Гороховой мы видим шелковые занавесы. В доме на Выборгской стороне окна драпированы полинявшими ситцевыми занавесками; а в период достатка (к концу романа) они сменяются кисейными. В другом эпизоде Обломов, выражая благодарность Пшеницыной, собирается накупить ее дочке шелковых платьев. Хозяйка скромно возражает: «Что вы? Что за благодарность? Куда ей шелковые платья? Ей и ситцевых не напасешься».

В романе «Обрыв» коннотация ценовой доступности ситцевых тканей сохраняется, но отступает на второй план. Главным становится противопоставление хлопчатобумажных тканей (ситец, нанка) льняному полотну в оппозициях «свое — покупное», «традиционное — новое, модное», «деревенское — городское».

Тит Никоныч Ватутин носит нанковые панталоны (нанка — ткань из китайского хлопка желтоватого цвета).

1. Гакстгаузен А. Исследование внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России / Перевод с нем. и изд. Л. И. Рагозина. М.: Тип. А. И. Мамонтова и Ко, 1869.[↩]
2. Игнатович И. И. Помещичьи крестьяне накануне освобождения. Л.: Мысль, 1925. С. 95. [↩]
3. Замечание об иностранном специалисте, рассмотренное в контексте всей трилогии Гончарова, порождает вопрос: как соотносится настороженное отношение к «сведущему немцу» с образом Андрея Штольца в романе «Обломов»? [↩]
4. Русская артель / Сост., автор предисл., отв. ред. О. А. Платонов. М.: Институт русской цивилизации, 2013. С. 50.[↩]
5. Тенгоборский Л. В. Об англо-французской политике в восточном вопросе. СПб.: Тип. Штаба воен.-учеб. заведений, 1854. С. 44.[↩]