Германн, Пестель и мнимые открытия
В 2011 году в «Новом литературном обозрении» (№ 111) была опубликована статья Ольги Эдельман «Незнакомый Пестель»1, в которой приводятся новые сведения о руководителе Южного тайного общества Павле Пестеле. Это письма родителей Пестеля к сынуофицеру, при цитировании которых акцент (порою излишний) сделан на экономности и бережливости всей семьи Пестелей, а также дана полная опись вещей Пестеля при аресте, рассмотренная с тем же уклоном, что и письма. Все это было обнаружено в архивах Следственного комитета по делу декабристов.
Указанные материалы (и в этом заслуга автора) действительно публикуются впервые. Однако, дополняя наши знания о Пестеле некоторыми бытовыми деталями и фактами, они, вопреки амбициозному названию статьи, никак не меняют нашего общего представления о фигуре одного из вождей декабризма. Особенно в той части, которая касается порой довольно нелицеприятных свидетельств декабристов о нем. Эти отзывы известны нам еще по книге Н. ПавловаСильванского «П. И. Пестель»2.
Но не это заставило нас взяться за перо.
Наше изумление вызвал внезапный переход в заключительной части статьи от описания бытовых частностей из жизни Пестеля к пушкинской «Пиковой даме», не обоснованный какимлибо литературоведческим анализом самой повести. И даже не столько этот легковесный переход, сколько оправдывающее его в представлении автора скоропалительное заверение, что до нее якобы «прототип Германна не был определен и даже не очень обсуждался» (с. 145).
Здесь особенно характерно определение «не очень», если учесть, что за двадцать два года до статьи Ольги Эдельман в нашей работе «Исторический подтекст «Пиковой дамы»», опубликованной в журнале «Вопросы литературы», утверждалось: «Фанатическая преданность идее, чрезмерно развитое честолюбие, подчеркнутое наполеоновским профилем, — такие качества Германна могли быть почерпнуты Пушкиным из реальной жизни, у реальных людей, составлявших его окружение, у знакомых. Например, у Пестеля, который также, кстати сказать, имел немецкое происхождение»3.
И далее, после перечисления соответствий между героем пушкинской повести и одним из вождей декабризма, следовало:
Но помимо указанных соответствий Германн имеет с Пестелем еще и портретное сходство. Известно несколько пушкинских рисунков Пестеля. Самый ранний из них, относящийся к марту — маю 1821 года (профиль на полях рукописи «Кавказского пленника»), долгое время принимался за профиль Наполеона <…> Характерно воспоминание о Пестеле декабриста Лорера: «Небольшого роста, брюнет, с черными, беглыми, но приятными глазами… Он и тогда и теперь, при воспоминании о нем, очень много напоминает мне Наполеона I» <…>
Все это, как уже было отмечено выше, способствует нашему восприятию пушкинского Германна как личности пестелевского типа4.
Работа «Исторический подтекст «Пиковой дамы»» позже вошла в нашу книгу «Царственное слово»5, а затем в книгу «Пушкин в зеркале мифов»6, на которую имеются десятки ссылок в интернете…
Утверждение, что «прототип Германна не был определен и даже не очень обсуждался», несправедливо еще и потому, что он не только «был определен» в нашей давней работе, но и обсуждался в самом прямом смысле этого слова. Статья «Исторический подтекст «Пиковой дамы»» была изъята в 1984 году7 из готового апрельского номера «Вопросов литературы» советской цензурой именно за параллель между Пестелем и Германном, а тогдашнему заместителю главного редактора Л. Лазареву в Главлите, по его словам, «устроили головомойку».
Подобное же изумление пришлось испытать по поводу другого заявления Ольги Эдельман: «Нет также объяснения ироничному и загадочному эпиграфу: «А в ненастные дни / Собирались они / Часто»» (с. 146).
Дело в том, что эпиграф написан на размер декабристской агитационной песни К. Рылеева, созданной совместно с А. Бестужевым. Наш пестелевед объявляет этот факт «общепризнанным»8. Но не грех было бы и тут сослаться на работы предшественников: давнюю статью Натана Эйдельмана9 (или ее позднейшую редакцию10), который впервые попытался осмыслить такое совпадение в связи с содержанием «Пиковой дамы», а также и на нашу упомянутую уже работу. А иначе получается то, что получилось и отчетливо проступает при сопоставлении текстов:
Натан Эйдельман: «Пушкин, конечно, все это понимал, и если воспользовался «легким размером Рылеева», то совершенно сознательно. Зачем же? Простая пародия была бы невозможным кощунством»11.
Ольга Эдельман: «Однако задумаемся об этической стороне дела: Рылеев казнен, Бестужев в ссылке, а Пушкин насмешливо перепевает одно из их крамольнейших произведений, превращая его в стишок про игроков, которые «занимались делом». Как это совместить с нравственной щепетильностью поэта?» (с. 146).
Виктор Есипов («Исторический подтекст»Пиковой дамы»»): «А если это «не простая пародия», а указание на то, что картежная игра в повести помимо выполнения основной, сюжетной, функции является еще и развернутой метафорой? Что за ней скрывается другая игра, по мнению Пушкина, еще более азартная? <…> В составлявшей некогда вместе с эпиграфом одно целое агитационной песне — борьба за трон, в эпиграфе — картежная игра. Не в этом ли ключ к историческому подтексту повести?»12 «В свете всего отмеченного картежный поединок Германна ассоциируется с решимостью участников восстания на Сенатской площади. В утро присяги новому императору они, если прибегнуть к картежной терминологии повести, собрались, чтобы бросить в лицо будущему монарху свое дерзкое «атанде»»13.
Ольга Эдельман: «Быть может, эпиграф как раз и намекал на связь между «Пиковой дамой» и делом декабристов? Тогда сходство Германна с Пестелем выглядит тем более неслучайным» (с. 146).
Не правда ли, похоже? Соображения, содержавшиеся в статье Натана Эйдельмана и в нашей статье, Ольга Эдельман пересказывает, как говорится, своими словами.
Ту же особенность работ Ольги Эдельман, ее, так сказать, индивидуальный почерк, недавно отметил С. Эрлих:
…в который раз, делая свои «открытия», уже остепененный ученый почемуто забывает справиться с литературой по теме.
Если бы автор последовал обязательному даже при написании курсовых работ правилу изучать «историю вопроса», то он мог бы убедиться, что пушкинист В. М. Есипов более двадцати лет назад на страницах далеко не маргинального издания «Вопросы литературы» «застолбил» параллели Пестель — Германн14.
В той же статье, отмечает С. Эрлих, Ольга Эдельман, отвергая существующую характеристику отца Павла Пестеля, генералгубернатора Сибири И. Пестеля, как тирана и казнокрада, забывает упомянуть, что «до нее об этом писала доктор исторических наук О. Киянская». «Почему же тогда, — задается вопросом автор, — Ольга Валерьевна молчит по поводу совпадения своих выводов с выводами Оксаны Ивановны? Или она считает, что в науке следует придерживаться поговорки: молчание — знак согласия?»15
Но вернемся к нашей давней работе, в которой параллель между Пестелем и Германном возникла не вдруг, не на основании двукратного упоминания чайных ложечек (представлявшихся, видимо, Ольге Эдельман особо выигрышными деталями), а в результате тщательного анализа пушкинской повести. Такая параллель позволила сделать не менее значимые сопоставления. Так, в заключительной части нашей работы указывалось, что Обуховская больница, куда попадает Германн после проигрыша, ассоциируется с Петропавловской крепостью, а точное указание «нумера» (17), в котором он сидит, провоцирует сопоставить этот «нумер» с номерами камер декабристов. В результате выясняется, что в номере 17 Алексеевского равелина содержался другой вождь декабризма, Кондратий Рылеев16.
Мог ли Пушкин знать об этом?
Автор «Пиковой дамы» общался со многими интересными ему людьми и имел с ними приватные беседы, в ходе которых узнавал те или иные исторические подробности. В частности, с конца 1820х он общался с М. Сперанским, который бы членом Верховного суда по делу декабристов. О встречах с ним в 1833 и 1834 годах говорят дневниковые записи поэта. А дело и казнь декабристов были для него, как говорится ныне, больной темой. И вот это действительно «общеизвестно»!
Но мы отвлеклись от сочинения нашего автора.
Если предположить, что Ольга Эдельман не читала нашей работы «Исторический подтекст «Пиковой дамы»», статьи Натана Эйдельмана «А в ненастные дни…» (или ее позднейшей редакции), статьи Сергея Бочарова «Случай или сказка», где он, в частности, тоже размышляет о прототипе Германна: «Но он (Германн. — В.Е.) недаром в тексте Пушкина окружен титаническими проекциями: Мефистофель, Наполеон и даже жених полунощный. Проекциями, подтверждающими его как «лицо колоссальное». В бытовой фигуре — «идеи времени», в историческом укрупнении и дающие такие параллели, как Наполеон или, по догадке одного исследователя (Виктора Есипова), Пестель, которого Пушкин близко наблюдал и о нем заинтересованно размышлял»17, — если предположить, что ничего такого Ольга Эдельман не читала и не слышала от коллег, то нужно признать, что у нее потрясающая интуиция.
А что же в таком случае редакторы «НЛО», готовившие ее текст к печати? Они читают только свой журнал и книги, выходящие в их издательстве? Но и тут тоже имеется небольшая неувязка: в их журнале в 2007 году (№ 85) была опубликована рецензия на нашу неоднократно упомянутую выше книгу «Пушкин в зеркале мифов». Публикуя рецензию на книгу, кажется, следовало бы и книгу хотя бы пролистать. Но, видно, было недосуг.
Признаемся, что мы всегда с уважением относились к журналу «НЛО» и считали его весьма авторитетным изданием. И вдруг такой казус!
- Далее ссылки на статью даются в тексте с указанием в скобках страницы. [↩]
- Павлов-Сильванский Н.П. П. И. Пестель. Пг.: Госиздат, 1919.[↩]
- Есипов В. Исторический подтекст в повести Пушкина «Пиковая дама» // Вопросы литературы. 1989. № 4. С. 203.[↩]
- Там же.[↩]
- ЕсиповВ.М. Царственное слово. М.: Сампо, 1998. [↩]
- ЕсиповВ.М. Пушкин в зеркале мифов. М.: Языки славянской культуры, 2006.[↩]
- И вышла в свет, как уже указано, только в 1989 году, в пору перестройки.[↩]
- Соображения Ю. Лотмана, которые цитирует автор, тоже ведь являются общепризнанными, однако их она удостаивает ссылки.[↩]
- Эйдельман Н.Я. «А в ненастные дни…» // Звезда. 1974. № 6. [↩]
- Эйдельман Н.Я. В пушкинском зеркале // Знание — сила. 1986. № 6. [↩]
- Эйдельман Н.Я. «А в ненастные дни…». [↩]
- Есипов В.М. Пушкин в зеркале мифов. С. 211—212.[↩]
- Там же. С. 222. [↩]
- Эрлих С.Е. Декабристы и их шоколадный заяц // http://enews. md/articles/view/3346/ [↩]
- Там же. [↩]
- Об этом см.: Пругавин А. Петропавловская крепость. РостовнаДону: изд. Н. Парамонова «Донская речь», 1906. С. 13—15.[↩]
- Бочаров С.Г. Случай или сказка? // Литература. 2000. № 3. Были и другие отзывы, которые мы не брали себе за труд отслеживать.[↩]
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №4, 2014