Германн, Пестель и мнимые открытия

В 2011 году в «Новом литературном обозрении» (№ 111) была  опубликована  статья  Ольги  Эдельман  «Незнакомый Пестель»¹, в которой приводятся новые сведения о руководи­теле Южного тайного общества Павле Пестеле. Это письма родителей Пестеля к сыну­офицеру, при цитировании кото­рых акцент (порою излишний) сделан на экономности и бе­режливости всей семьи Пестелей, а также дана полная опись вещей Пестеля при аресте, рассмотренная с тем же уклоном, что и письма. Все это было обнаружено в архивах Следствен­ного комитета по делу декабристов.

Указанные материалы (и в этом заслуга автора) действи­тельно публикуются впервые. Однако, дополняя наши знания о Пестеле некоторыми бытовыми деталями и фактами, они, вопреки амбициозному названию статьи, никак не меняют на­шего общего представления о фигуре одного из вождей декаб­ризма. Особенно в той части, которая касается порой доволь­но  нелицеприятных  свидетельств  декабристов  о  нем.  Эти отзывы известны нам еще по книге Н. Павлова­Сильванского «П. И. Пестель»².

Но не это заставило нас взяться за перо.

Наше изумление вызвал внезапный переход в заключи­тельной части статьи от описания бытовых частностей из жиз­ни Пестеля к пушкинской «Пиковой даме», не обоснованный каким­либо  литературоведческим  анализом  самой  повести. И даже не столько этот легковесный переход, сколько оправ­дывающее его в представлении автора скоропалительное заве­рение, что до нее якобы «прототип Германна не был определен и даже не очень обсуждался» (с. 145).

Здесь особенно характерно определение «не очень», если учесть, что за двадцать два года до статьи Ольги Эдельман в на­шей работе «Исторический подтекст «Пиковой дамы»», опуб­ликованной в журнале «Вопросы литературы», утверждалось: «Фанатическая преданность идее, чрезмерно развитое често­любие, подчеркнутое наполеоновским профилем, — такие каче­ства Германна могли быть почерпнуты Пушкиным из реальной жизни, у реальных людей, составлявших его окружение, у зна­комых. Например, у Пестеля, который также, кстати сказать, имел немецкое происхождение»³.

И далее, после перечисления соответствий между героем пушкинской повести и одним из вождей декабризма, следовало:

Но помимо указанных соответствий Германн имеет с Пес­телем еще и портретное сходство. Известно несколько пушкин­ских рисунков Пестеля. Самый ранний из них, относящийся к марту — маю 1821 года (профиль на полях рукописи «Кавказ­ского пленника»), долгое время принимался за профиль Напо­леона  <…>  Характерно  воспоминание  о  Пестеле  декабриста Лорера: «Небольшого роста, брюнет, с черными, беглыми, но приятными глазами… Он и тогда и теперь, при воспоминании о нем, очень много напоминает мне Наполеона I» <…>

Все это, как уже было отмечено выше, способствует наше­му восприятию пушкинского Германна как личности пестелев­ского типа⁴.

Работа «Исторический подтекст «Пиковой дамы»» позже вошла в нашу книгу «Царственное слово»⁵, а затем в книгу «Пушкин в зеркале мифов»⁶, на которую имеются десятки ссылок в интернете…

Утверждение, что «прототип Германна не был определен и даже не очень обсуждался», несправедливо еще и потому, что он не только «был определен» в нашей давней работе, но и обсуж­дался в самом прямом смысле этого слова. Статья «Историче­ский подтекст «Пиковой дамы»» была изъята в 1984 году⁷ из го­тового апрельского номера «Вопросов литературы» советской цензурой именно за параллель между Пестелем и Германном, а тогдашнему  заместителю  главного  редактора  Л. Лазареву  в Главлите, по его словам, «устроили головомойку».

Подобное же изумление пришлось испытать по поводу другого заявления Ольги Эдельман: «Нет также объяснения ироничному и загадочному эпиграфу: «А в ненастные дни / Собирались они / Часто»» (с. 146).

Дело в том, что эпиграф написан на размер декабристской агитационной  песни  К. Рылеева,  созданной  совместно  с А. Бестужевым. Наш пестелевед объявляет этот факт «обще­признанным»⁸. Но не грех было бы и тут сослаться на работы предшественников: давнюю статью Натана Эйдельмана⁹ (или ее позднейшую редакцию¹⁰), который впервые попытался ос­мыслить такое совпадение в связи с содержанием «Пиковой дамы», а также и на нашу упомянутую уже работу. А иначе по­лучается то, что получилось и отчетливо проступает при со­поставлении текстов:

Натан Эйдельман: «Пушкин, конечно, все это понимал, и если воспользовался «легким размером Рылеева», то совер­шенно сознательно. Зачем же? Простая пародия была бы не­возможным кощунством»¹¹.

Ольга Эдельман: «Однако задумаемся об этической стороне дела: Рылеев казнен, Бестужев в ссылке, а Пушкин насмешливо перепевает одно из их крамольнейших произведений, превращая его в стишок про игроков, которые «занимались делом». Как это совместить с нравственной щепетильностью поэта?» (с. 146).

Виктор Есипов  («Исторический подтекст»Пиковой да­мы»»): «А если это «не простая пародия», а указание на то, что картежная игра в повести помимо выполнения основной, сю­жетной, функции является еще и развернутой метафорой? Что за ней скрывается другая игра, по мнению Пушкина, еще более азартная? <…> В составлявшей некогда вместе с эпиграфом одно целое агитационной песне — борьба за трон, в эпиграфе — картежная игра. Не в этом ли ключ к историческому подтексту повести?»¹² «В свете всего отмеченного картежный поединок Германна ассоциируется с решимостью участников восстания на Сенатской площади. В утро присяги новому императору они, если прибегнуть к картежной терминологии повести, со­брались, чтобы бросить в лицо будущему монарху свое дерзкое «атанде»»¹³.

Ольга Эдельман: «Быть может, эпиграф как раз и намекал на связь между «Пиковой дамой» и делом декабристов? Тогда сходство Германна с Пестелем выглядит тем более неслучай­ным» (с. 146).

Не правда ли, похоже? Соображения, содержавшиеся в статье Натана Эйдельмана и в нашей статье, Ольга Эдельман пересказывает, как говорится, своими словами.

Ту же особенность работ Ольги Эдельман, ее, так сказать, индивидуальный почерк, недавно отметил С. Эрлих:

…в который раз, делая свои «открытия», уже остепененный ученый почему­то забывает справиться с литературой по теме.

Если бы автор последовал обязательному даже при написании курсовых работ правилу изучать «историю вопроса», то он мог бы убедиться, что пушкинист В. М. Есипов более двадцати лет назад на страницах далеко не маргинального издания «Вопро­сы литературы» «застолбил» параллели Пестель — Германн¹⁴.

В той же статье, отмечает С. Эрлих, Ольга Эдельман, от­вергая существующую характеристику отца Павла Пестеля, генерал­губернатора Сибири И. Пестеля, как тирана и казно­крада, забывает упомянуть, что «до нее об этом писала доктор исторических наук О. Киянская». «Почему же тогда, — задает­ся вопросом автор, — Ольга Валерьевна молчит по поводу сов­падения своих выводов с выводами Оксаны Ивановны? Или она считает, что в науке следует придерживаться поговорки: молчание — знак согласия?»¹⁵

Но вернемся к нашей давней работе, в которой параллель между Пестелем и Германном возникла не вдруг, не на основа­нии двукратного упоминания чайных ложечек (представляв­шихся, видимо, Ольге Эдельман особо выигрышными деталя­ми), а в результате тщательного анализа пушкинской повести. Такая параллель позволила сделать не менее значимые сопос­тавления. Так, в заключительной части нашей работы указы­валось, что Обуховская больница, куда попадает Германн по­сле проигрыша, ассоциируется с Петропавловской крепостью, а точное указание «нумера» (17), в котором он сидит, прово­цирует сопоставить этот «нумер» с номерами камер декабри­стов. В результате выясняется, что в номере 17 Алексеевского равелина содержался другой вождь декабризма, Кондратий Рылеев¹⁶.

Мог ли Пушкин знать об этом?

Автор «Пиковой дамы» общался со многими интересными ему людьми и имел с ними приватные беседы, в ходе которых узнавал те или иные исторические подробности. В частности, с конца 1820­х он общался с М. Сперанским, который бы чле­ном Верховного суда по делу декабристов. О встречах с ним в 1833 и 1834 годах говорят дневниковые записи поэта. А дело и казнь декабристов были для него, как говорится ныне, боль­ной темой. И вот это действительно «общеизвестно»!

Но мы отвлеклись от сочинения нашего автора.

Если предположить, что Ольга Эдельман не читала нашей работы «Исторический подтекст «Пиковой дамы»», статьи На­тана Эйдельмана «А в ненастные дни…» (или ее позднейшей редакции), статьи Сергея Бочарова «Случай или сказка», где он, в частности, тоже размышляет о прототипе Германна: «Но он (Германн. — В.Е.) недаром в тексте Пушкина окружен тита­ническими проекциями: Мефистофель, Наполеон и даже же­них  полунощный.  Проекциями,  подтверждающими  его  как «лицо колоссальное». В бытовой фигуре — «идеи времени», в историческом укрупнении и дающие такие параллели, как На­полеон или, по догадке одного исследователя (Виктора Есипо­ва), Пестель, которого Пушкин близко наблюдал и о нем заин­тересованно размышлял»¹⁷, — если предположить, что ничего такого Ольга Эдельман не читала и не слышала от коллег, то нужно признать, что у нее потрясающая интуиция.

А что же в таком случае редакторы «НЛО», готовившие ее текст к печати? Они читают только свой журнал и книги, вы­ходящие в их издательстве? Но и тут тоже имеется небольшая неувязка: в их журнале в 2007 году (№ 85) была опубликова­на рецензия на нашу неоднократно упомянутую выше книгу «Пушкин в зеркале мифов». Публикуя рецензию на книгу, ка­жется, следовало бы и книгу хотя бы пролистать. Но, видно, было недосуг.

Признаемся,  что  мы  всегда  с  уважением  относились  к журналу «НЛО» и считали его весьма авторитетным издани­ем. И вдруг такой казус!

1. Далее ссылки на статью даются в тексте с указанием в скобках страницы. [↩]
2.  Павлов-Сильванский Н.П. П. И. Пестель. Пг.: Госиздат, 1919.[↩]
3.  Есипов В. Исторический подтекст в повести Пушкина «Пиковая дама» // Вопросы литературы. 1989. № 4. С. 203.[↩]
4. Там же.[↩]
5. ЕсиповВ.М. Царственное слово. М.: Сампо, 1998. [↩]
6.  ЕсиповВ.М. Пушкин в зеркале мифов. М.: Языки славянской культуры, 2006.[↩]
7. И вышла в свет, как уже указано, только в 1989 году, в пору пе­рестройки.[↩]
8. Соображения Ю. Лотмана, которые цитирует автор, тоже ведь являются общепризнанными, однако их она удостаивает ссылки.[↩]
9. Эйдельман Н.Я. «А в ненастные дни…» // Звезда. 1974. № 6. [↩]
10. Эйдельман Н.Я. В пушкинском зеркале // Знание — сила. 1986. № 6. [↩]
11. Эйдельман Н.Я. «А в ненастные дни…». [↩]
12.  Есипов В.М. Пушкин в зеркале мифов. С. 211—212.[↩]
13. Там же. С. 222. [↩]
14. Эрлих С.Е. Декабристы и их шоколадный заяц // http://enews. md/articles/view/3346/ [↩]
15. Там же. [↩]
16. Об этом см.: Пругавин А. Петропавловская крепость. Ростов­на­Дону: изд. Н. Парамонова «Донская речь», 1906. С. 13—15.[↩]
17.  Бочаров С.Г. Случай или сказка? // Литература. 2000. № 3. Бы­ли и другие отзывы, которые мы не брали себе за труд отслеживать.[↩]