Прозрение наступает, но всегда запаздывает. К 80-летию Игоря Дедкова

В апреле 2014 года исполнилось бы 80 лет литературному критику Игорю Александровичу Дедкову (1934-1994). Москвич по прописке, именной стипендиат факультета журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова, Игорь Дедков волею судьбы (а точнее — всесильного ведомства, глядящего на мир из-под голубого околыша) был распределен на работу в Кострому рядовым журналистом в областную партийную газету «Северная правда». Фактически это была административная ссылка. Правда, жандармы не сопровождали его к месту назначения, а ноги его не были закованы в кандалы. Но органы госбезопасности сразу же взяли его на карандаш и не обходили своим вниманием в течение 20 лет его работы в газете.

Дедков отдал Костроме 30 лет жизни, и костромичи, его новоявленные земляки, считают Дедкова «гением места» — genius loci Костромы. Не одно поколение костромичей формировало свой вкус, свое восприятие явлений художественной культуры благодаря кино- и театральным рецензиям Дедкова, благодаря его статьям о литературе. Кроме того, Дедков руководил секцией критиков в Костромском театре им. А. Н. Островского, руководил творческой студией «Молодые голоса» для начинающих поэтов, прозаиков и журналистов, вел занятия в Костромском пединституте им. Н. А. Некрасова, готовил обзоры современной прозы для преподавателей и студентов, читал лекции по линии общества «Знание» (и делал это не формально). Сказанному им верили, знания ценили, мыслям внимали. По слову поэта, Дедков «привлек к себе любовь пространства», сумел передать ощущение особой энергетики костромской земли. Более того: он научил нас по-новому увидеть наш восьмисотлетний город, оценить несуетность провинциальной жизни, учил любить и беречь своих умников.

В Костроме проходило становление Дедкова как литературного критика, костромичи с гордостью и восторгом (а кое-кто с тайной завистью) следили за его статьями, которые одна за другой появлялись в лучших центральных журналах: «Новом мире» (1969, № 3; 1984, № 7; 1985, № 8; 1986, № 10), в «Неве» (1972, № 11), в «Дружбе народов» (1972, № 4; 1975, № 4; 1977, № 3; 1978, № 12; 1986, № 12), в «Нашем современнике» (1976, № 7; 1977, № 6), в «Знамени» (1987, № 4) и, наконец, в «Вопросах литературы» (1977, № 6; 1982, № 7; 1986, № 7). Отдавая свои статьи в журналы, условно говоря, славянофильской или прозападной ориентации, Дедков держался в стороне от журнальной политики. Ему это удавалось — вот счастье провинциала. Дедков осознавал свою удачу. Читая отчет о партсобрании писателей Москвы, помещенный в «Московском литераторе», Дедков с облегчением констатировал: «Бог помиловал меня и дозволил мне все это только читать, да еще в изложении, а не видеть и не слушать, не участвовать во всем этом нервном, подпольно злобном словопрении»¹. Как литературный критик, он находил упоение не в бою, а в пристальном исследовании текста, в поисках адекватного слова для выражения мысли, в желании угадать, что нового несет в нашу общую жизнь тот или иной автор, каков его пафос. И рецензируемые авторы были благодарны Дедкову.

Дедков не был единственным честным, умным, ярким литературным критиком, но, безусловно, он был неповторимым: независимым и неподкупным. И то, и другое качество идет от личности, но оберегается «гением места», то есть удаленностью от столичных распрей, знакомств, соблазнов и прельщений.

Когда времена изменились и Дедкова вновь пожелали видеть в столице, предложения следовали одно за другим. «Журналист», «Литературное обозрение», «Огонек» приглашали Дедкова в качестве руководителя отдела критики, а в «Дружбу народов» даже главным редактором. Наиболее лестным было приглашение в «Новый мир» — первым заместителем главного редактора. Сергей Залыгин сделал ему это предложение, Дедков дал согласие. Весть об этом еще не состоявшемся назначении разнеслась далеко.

А потом началась история, напрямую связанная с журналом «Вопросы литературы», для которого Дедков писал статью о романе Ю. Бондарева «Игра»: критический смысл статьи угадывался в самом названии — «Перед зеркалом, или Страдания немолодого героя». Но об этом чуть позже.

Между «святым Карлом» и «неприемлемым Розановым»

В 60-е годы Игорь Дедков впервые открыл для себя произведения Василия Розанова. Интересно пронаблюдать за тем, как под влиянием идей Розанова и философской плеяды авторов «Вех» менялось мировосприятие Дедкова. Материалом данного исследования являются дневники, критические статьи, письма, а также рукописи из личного архива автора.

Выражение «святой Карл», принадлежащее Дедкову (с. 117), в тексте его дневника имеет целый ряд коннотаций: благоговейное отношение к идеологии марксизма, революционный романтизм, увлеченность Э. Ильенковым, М. Лифшицем — популяризаторами идей марксизма. За словосочетанием «неприемлемый Розанов» (с. 75) встает круг идей религиозно-философского содержания и круг людей, их разделявших. Это авторы сборников «Вехи» и «Смена вех». Часть из этих философов прошла школу марксизма (С. Булгаков, Н. Бердяев, С. Франк), тем не менее (стоит напомнить реалии советской жизни), чтобы прочитать их статьи, нужно было или иметь разрешение спецхрана, или обладать авторитетом и пытливостью Дедкова.

Первое упоминание Дедкова о Василии Розанове относится к декабрю 1963 года. И пусть нас не удивляет столь раннее знакомство выпускника факультета журналистики МГУ, лидера студенческого комсомола, а ныне — журналиста областной партийной газеты «Северная правда» с творчеством Розанова, которого Ленин относил к числу «известных своей реакционностью (и своей готовностью быть прислужниками правительства) писателей»², а советская официальная традиция обвиняла во всех смертных грехах и не печатала вплоть до 80-х годов. Живя в Костроме в течение тридцати лет, Дедков всегда пользовался особыми привилегиями в областной научной библиотеке: по межбиблиотечному абонементу ему присылали из Ленинки философскую литературу, даже разрешали брать ее домой. В интервью доктору исторических наук Е. Зубковой Дедков прямо сказал: «Для меня вся эта философия была открыта. Я всех их знал: Ильина, всех»³.

Однако чтение Розанова, Бердяева, Ильина, сборников «Вехи» и «Смена вех» вовсе не означало антисоветской или диссидентской направленности интересов Дедкова. Как представитель гуманитарной культуры, Дедков не мог жить в соответствии с одиозной советской формулой «не читал, но скажу», он хотел получать информацию из первых рук. И еще. Дедков — это нужно сказать сразу — был приверженцем идей социализма, внимательным читателем молодого Маркса, которого шутливо в переписке с друзьями называл «святым Карлом». Дедков был уверен, что литература, искусство должны последовательно отстаивать демократические и нравственные принципы социализма, защищать права и достоинства личности.

О приверженности Дедкова идеям марксизма приходится говорить отдельно, потому что ни в одной из своих критических статей, книг, ни в одном из своих публичных выступлений доперестроечного периода Дедков не цитировал классиков марксизма-ленинизма, как это было повсеместно принято. Напротив, в его пристальном, пытливом взгляде на советскую действительность чувствовалась характерная для интеллигента отстраненность от риторики власть имущих, ироничное отношение к представителям власти разных уровней. В окружающем интеллектуальном пространстве такие знающие и независимые люди были очень редки. Поэтому к нему тянулись, поэтому слову его верили. По сути дела, в Дедкове жила не оппозиционность, а здравомыслие. Он и классиков марксизма не цитировал не потому, что не верил им, а потому, что мог аргументировать свои суждения без опоры на авторитеты, и в этом случае его мысль обретала искомую весомость. Он знал, что у многих коллег цитирование было принудительным: или вынужденным, или лицемерным. Дедков хотел быть свободным от этого бремени и самостоятельно судить о предметах, которые понимал и которыми дорожил.

Первый сборник статей о литературе назывался «Возвращение к себе», он вышел в 1978 году и сразу сделал автору имя. Название было хорошо и надолго задумано. Дедков-критик заявил в нем, что не хочет тратить свои силы, свое время на разбор чуждой ему или бездарной литературы. В авторском комментарии к сборнику литературно-критических статей о творчестве Г. Троепольского, Е. Носова, В. Астафьева, В. Шукшина, В. Распутина, К. Воробьева, В. Быкова, В. Богомолова, Ф. Абрамова, Ю. Куранова (оцените выбор 1978 года: кто из критиков той поры мог похвастаться такой прозорливостью, таким вкусом?) Дедков так и написал: «Это не значит, что избранные мной писатели лучше других. Но я предпочел именно этих…»⁴

Как многие шестидесятники, Дедков был «разбужен» ХХ съездом КПСС. На момент первого знакомства с наследием Розанова политическое свободомыслие Дедкова не простиралось дальше критики сталинских репрессий, веры в необходимость возвращения к ленинским нормам партийной жизни и желания воплотить неосуществленный замысел Маркса. Никакой огульной критики революционного прошлого Дедков никогда не допускал. В этом состояло его кредо. Подобно Льву Аннинскому, литературному критику, с которым Дедков вел переписку, иногда полемизировал, он мог сказать: «Наше «прошлое» — это мы и есть. Это наша память, наше имя, наше самосознание. Как это бросить? Что от тебя останется?»⁵

Для многих шестидесятников самоубийственный порыв отцов к изменению истории был овеян пафосом величия и правды. Как Дедков в сложные минуты своей жизни грезил о новой революции⁶, так Окуджава мечтал о «комиссарах в пыльных шлемах», так Трифонов возвращался к идеалам героев «Дома на набережной», так Мотыль снимал «Звезду пленительного счастья». Вереницу имен можно продолжить. И хотя судьбы большинства шестидесятников, сыновей и дочерей «врагов народа», убедительно свидетельствовали о том, к чему приводит беззаветное служение идеям «святого Карла», но именно дети репрессированных родителей не могли насмешничать над своими отцами. Для многих из них насмешка над верой отцов выглядела как воистину хамское поведение⁷.

Однако вернемся к теме. Процитируем подробнее первое упоминание о Розанове — дневниковую запись от 1-2 декабря 1963 года:

Я, кажется, научился понимать даже то, что не приемлю — не Белого здесь имею в виду, — Розанова, например; эротику Пильняка, программное еретичество Замятина и т. п. Нет во мне возмущения, отрицания, отфыркивания <…> Я вижу людей талантливых, мятущихся <…> За прожитое усвоил я крепко, что таких легко ругать, почетно ругать и выгодно, но таким стоит кланяться в пояс, что есть они и были, раз сами быть такими не можем или трусим (с. 75).

Обратим внимание на то, в какую минуту и как Дедков говорит о Розанове. 1963-1964 годы — это время, когда журналист Дедков с удовольствием констатировал перемены в самом себе. Он исподволь готовил себя к новому поприщу литературного критика. Бурнопламенное «отфыркивание» от того, что не приемлет в силу сложившихся приоритетов журналист Дедков, словно даже неожиданно, не по своей воле заменяется аналитическим вглядыванием в сущность человека или явления. Там, где публицист может просто отмахнуться, мастеровито и хлестко обозначить свое отношение к предмету (это позволяет публицистический стиль), — литературный критик обязан выстроить непротиворечивую систему доказательств. И Дедков это делает! Преодолевая субъективную личную неприязнь к Розанову, дает ему объективную характеристику и объясняет, почему недостойно вступать на путь огульного охаивания героя.

За несколько дней до процитированной дневниковой записи Дедков в форме письма к другу не без иронии рассуждает об умении критиков «устанавливать объективный смысл разных писаний» (с. 9), говорит, что критик, учиняющий розыск «объективного смысла», напоминает ему термометр, засунутый под мышку писателю. С явной издевкой добавляет: «Термометр с милицейским свистком» (с. 70). И все-таки, несмотря на ироничное отношение к деятельности советских критиков, Игорь Дедков весьма скоро встанет в их ряды и займет там почетное место «неподкупного критика⁸, который живет в недоступной для иностранных журналистов Костроме» (с. 491).

Следующее обращение к Розанову в дневнике произошло ровно через год — в декабре 1964-го; это год тридцатилетия Дедкова, год его ранней седины, год упорной работы над статьей, впоследствии получившей название «Жребий Акакия Акакиевича», которую он завершит в 1965 году. Возможность публикации статья получит только в 1989 году.

Размышляя о людях, которые с одинаковым усердием молятся одновременно четырем или пяти богам, он с невольным и неожиданным для прежнего Дедкова уважением пишет о монархических и религиозных ретроградах и фанатиках. Вся словесная характеристика сохраняется незыблемо: «ретрограды», «фанатики», а не «монархисты» и «верующие». Но меняется отношение, меняется оценка. И еще. Стоит вспомнить, как год назад он писал о «программном еретичестве Замятина». Существенно изменилось отношение к Замятину через год: «Замятин был прав, когда говорил, что нет чести принадлежать к партии правящей, единственной — правящей. Такая принадлежность сулит льготы, а не тяготы, вознесение, а не изгнание» (с. 81). Мысль о «единственной правящей» возникла не случайно — Дедкова только что приняли в партию, за этим последовало повышение по службе, прикрепление к спецполиклинике… От этих маленьких привилегий Дедков не отказался, но горечь испытал. На волне этих размышлений и вспоминается Дедкову едкая розановская мысль:

1. Дедков И. Дневник. 1953-1994. М.: Прогресс-Плеяда, 2005. С. 412. (В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием страниц в скобках.)[↩]
2. Ленин В. И. Полное собрание сочинений в 55 тт. Т. 25. М.: Изд. Политической литературы, 1969. С. 172.[↩]
3. Игорь Дедков: наше живое время. Книга воспоминаний, статей и интервью. М.: МГУ, 2013. С. 47. [↩]
4. Дедков И. А. Возвращение к себе. Литературно-критические статьи. М.: Современник, 1978. С. 4.[↩]
5. Аннинский Л. А. Рука творца. Значительные явления русской прозы за последние 50 лет. 1961-2011. М.: Известия, 2013. С. 21.[↩]
6. В интервью Е. Зубковой Дедков сознавался: «Иногда сильное приходило ощущение. Когда вокруг все погано: устроить бы опять семнадцатый год». — «Даже такое настроение было?» — переспросила Е. Ю. — «Однажды во мне это было, я это запомнил» (Игорь Дедков: наше живое время. С. 41).[↩]
7. Слово «хамство» употреблено в данном контексте в его исконном библейском значении, как производное от имени Хама, младшего сына Ноя. В Книге Бытия читаем: «И выпил он вина, и опьянел, и лежал обнаженным в шатре своем. И увидел Хам <…> наготу отца своего, и вышедши рассказал двум братьям своим. Сим же и Иафет взяли одежду и, положив ее на плечи свои, пошли задом, и покрыли наготу отца своего; лица их были обращены назад, и они не видели наготы отца своего» (Быт. 9:21-23).[↩]
8. Эта характеристика Дедкова принадлежит корреспондентам Би-Би-Си. Корреспонденция прозвучала в последних известиях 14 ноября 1986 года, в ней сообщалось о том, что Сергей Залыгин мечтает взять Дедкова своим первым заместителем в журнал «Новый мир». Но назначение не состоялось, потому что в «Вопросах литературы» была опубликована блестящая статья с критикой романа Ю. Бондарева «Игра». Поскольку Бондарев играл в секретариате Союза писателей не последнюю роль, ему удалось убедить Залыгина не брать Дедкова. Вот так расплачиваются критики за свою неподкупность. [↩]