Эстетический кодекс Г. В. Плеханова
П. А. Николаев, Эстетика и литературные теории Г. В. Плеханова, «Искусство», 1968, 244 стр.
Начать рецензию мне хочется с одной статистической справки. В библиографическом указателе, изданном под редакцией К. Муратовой Академией наук СССР, зарегистрировано немногим более ста публикаций, посвященных Плеханову. Почти половина из них появилась уже в послевоенное время, а точнее, в середине 50-х годов, когда отмечалось 100-летие со дня его рождения. Оживление интереса к наследию Плеханова, в том числе к его эстетическим трактатам и литературно-критическим выступлениям, по-видимому, объясняется этой юбилейной датой. Труды о Плеханове, относящиеся к последующему десятилетию, исчисляются единицами. Между тем вклад Плеханова в разработку основ марксистской эстетики настолько значителен, а его роль в утверждении важнейших современных теоретико-литературных категорий настолько велика, что приходится только удивляться инертности наших исследователей.
Правда, в ряде новейших работ (назовем хотя бы книги и статьи Б. Бурсова, В. Щербины, А. Мясникова) успешно преодолевается недооценка наследия Плеханова и в соответствии с ленинскими взглядами на его историческое значение и политическую эволюцию рассматривается система его эстетических воззрений во всей ее противоречивой сложности. И книга П. Николаева является очень нужным шагом в этом направлении.
Автор ее проделал весьма большую работу, поднял огромные залежи материала, не только изучил изданные сочинения Плеханова, но обратился и к архивным источникам. В книге суммированы итоги изучения литературно-эстетического наследия выдающегося русского теоретика. Это предопределило структуру исследования, его композицию. На сравнительно небольшой площади П. Николаев ставит и по возможности решает весьма обширный круг вопросов, каждый из которых сам по себе мог бы явиться предметом специальной монографии. П. Николаеву в данном случае важнее всего рассмотреть их в единстве и во взаимодействии.
В первой главе – «Методология эстетики и искусствознания» – речь идет о кризисе теоретико-эстетической мысли в 80 – 90-е годы прошлого века. Чтобы понять роль Плеханова в истории эстетической мысли, необходимо обозначить уровень, достигнутый ею ко времени активного вторжения первого русского марксиста в науку об искусстве и в литературную критику. Это была эпоха, когда, по словам П. Николаева, «революционно-демократическая эстетика не только не обретала нового качества, но и вообще вытеснялась концепциями, которые были шагом назад по сравнению е ее основными выводами» (стр. 10). И хотя конкретный литературно-критический анализ еще иногда и напоминал методы Белинского и Чернышевского, в работах Михайловского, Шелгунова, Зайцева, Ткачева он уже не имел прежних философско-эстетических основ. Народнические теоретики, утверждает автор, эстетикой в собственном смысле слова интересовались мало. До того, как эстетика нашла себе опору в научном материализме, прошло много лет, крайне неблагоприятных для теории искусства. Предавались забвению принципиальные достижения революционных демократов, которые, как писал Плеханов, «впервые начали применять некоторые основные положения исторического материализма к изучению истории литературы». Долгое время ведущую роль играли теоретики-эклектики типа П. Боборыкина, насаждавшие позитивизм. Патриарх русских идеалистов Вл. Соловьев абсолютизировал «автономность прекрасного», сводя содержание эстетической науки к изучению неких «эстетических эмоций». Входил в моду так называемый «психопатологический метод».
На этом фоне особенно отчетливо выявляется значение Плеханова, который возрождал материалистические традиции, доказывал несостоятельность идеалистической аргументации и, вопреки утверждениям Михайловского, обосновывал с помощью анализа конкретного художественного материала возможность применения выводов научного материализма к эстетическим проблемам.
Решение главной задачи, стоявшей перед научной эстетической мыслью, подчеркивает П. Николаев, потребовало от Плеханова сосредоточенности на проблемах научной методологии. Потому-то автор и начинает свое исследование о плехановских определений сущности и значения метода, отводя этому специальный раздел книги. И уже здесь лейтмотивом проходит мысль о том, что Плеханов к анализу классовой структуры общества, особенностей общественного бытия подходил конкретно, возражая против какой бы то ни было социологической «модернизации». Утверждаемая им эстетическая концепция, по сути дела, была направлена против вульгаризаторов марксизма.
Как известно, Плеханов руководствовался монистическим – историко-материалистическим взглядом при изучении форм общественного развития. И, естественно, следовал ему при рассмотрении литературного процесса. Поэтому, определив природу методологии Плеханова, П. Николаев переходит к анализу «практического» воплощения этих методологических принципов, к рассмотрению теоретико-эстетических высказываний, а также литературно-критических позиций Плеханова.
Впрочем, он считает нужным предварить свой анализ обзором полемики между Луначарским и Плехановым. Давний их спор о «долженствовании», о субъективистских и объективистских тенденциях в искусствознании не потерял своей остроты и сегодня. Прав П. Николаев, когда он говорит, что, «справедливо отвергнув вульгарно-социологические схемы, некоторые исследователи стали очень беззаботно относиться к проблеме социальной обусловленности того или иного исторического явления, и в частности в области художественного творчества. Весьма часто стали игнорироваться социальные, классовые предпосылки творческой деятельности художника. Это приводило к замене конкретного исторического исследования описательностью и произвольными рассуждениями об «индивидуальном» своеобразии художника и писателя. Нет ничего удивительного в том, что такая тенденция могла породить теорию «единого потока». Но закономерно и то, что субъективистская тенденция должна была привести многих исследователей к увлечению тезисами о «долженствовании» (стр. 64 – 65). Что же касается самого Плеханова, то в книге достаточно аргументированно доказывается несостоятельность адресованных ему упреков в пассивности эстетической позиции. Действительно, в своей научной практике Плеханов подчас чрезмерно заострял иные свои положения, но, во-первых, он всегда руководствовался одним стремлением – защитить принципы исторического материализма, а во-вторых, как правило, со временем сам уточнял и прояснял неудачные свои формулировки…
Вторая глава книги («Эстетическое») выглядит излишне эскизной. В ней автор пытается разобраться в сложном и порядком запутанном клубке вопросов: «эстетика как наука», «проблема прекрасного», «эстетическое познание и творчество». Однако, несмотря на беглость изложения, ему удается достаточно определенно высказаться о соотношении эстетических учений Чернышевского и Плеханова, проследить эволюцию представлений Плеханова о значении формулы Чернышевского «прекрасное есть жизнь» и методологическом смысле основных эстетических категорий, выдвинутых идейным вождем революционеров-шестидесятников.
Позиция Плеханова не проста. Она не поддается однолинейной расшифровке. В частности, в теории познания Плеханова и соответственно – в его эстетическом кодексе были уязвимые места. П. Николаев их отнюдь не обходит. Он говорит и об уступках агностицизму, которые Плеханов делал, принимая, например, отдельные философские положения о символах в иероглифах, уступках, вызвавших критику со стороны В. И. Левина. Но мало указать на эти ошибки, надо было вскрыть их истоки. И автор небезуспешно пытается это сделать.
Разделы «Мировоззрение и творчество художника» и «Общественный эквивалент» искусства» посвящены сопоставительному анализу ленинской и плехановской методологии. Устанавливаются их сходство и качественные отличия. В частности, убедительным и точным выглядит анализ статей Плеханова о Толстом. П. Николаев объясняет их несовершенство методологическими позициями Плеханова. Вместе с тем он указывает и на их близость к статьям Ленина. Выступления Плеханова о Толстом представляют философско-эстетическую и теоретико-литературную ценность постольку, поскольку в них обнаруживается внутренняя связь с ленинским пониманием природы художественного мышления.
С тех же позиций подходит П. Николаев и к предмету исследования в разделе «Классовость, партийность, народность искусства». С одной стороны, касаясь заявлений Плеханова о классовости искусства в период революции 1905 года, автор вскрывает методологическую несостоятельность многих суждений, в которых сказалась неверная трактовка классовой борьбы, расстановки классовых сил. Плеханов по существу отдал дань «той метафизике, против которой сам же многократно и выступал… – пишет П. Николаев. – Этот формально-логический подход, принципиально отличающийся от ленинского анализа движущих сил революция (пролетариат и крестьянство), оказал тогда известное влияние на литературно-эстетические воззрения Плеханова. Он помешал ему… увидеть в творчестве Толстого объективное отражение («зеркало») этой революции (Толстой – не «идеолог»ее)… правильно понять утверждение Горьким как художником позитивной роли пролетариата в данной революции» (стр. 159).
С другой стороны, в книге показано, что хотя Плеханов и не дал научного определения партийности искусства – оно принадлежит Ленину, – он приближался к такому определению. Более того, он в этом отношении сделал шаг вперед по сравнению с Энгельсом.
Справедливо, на наш взгляд, утверждение, что ленинские и плехановские взгляды на классовость искусства и на партийность как на одну из ее высших форм нет оснований лишь «противопоставлять». Это касается и другой категории, тесно связанной с понятием классовости искусства, – категории народности…
Важно отметить, что П. Николаев Постоянно помнит об эволюции Плеханова, говорит о том, как сказываются на его эстетических воззрениях, взглядах на искусство и литературу отступления от творческого марксизма, ошибки меньшевистского толка. Связь эта обнаруживается в статьях о Толстом, в трактовке народности, которая и «вовсе лишалась прочной методологической опоры, когда Плеханов начинал односторонне судить об исторической роли и задаче народного движения и отвлеченно представлять значение того или иного класса в данный исторический период» (стр. 175).
Мы уже говорили о многопроблемности рецензируемой книги. Но это достоинство подчас оборачивается недостатком. Автор стремится охватить все стороны эстетического учения Плеханова и почти все его «литературные теории». В двух последних главах («Специфика и содержание искусства», «Реализм») П. Николаев касается «родовых» и «видовых» признаков искусства, «общественного эквивалента» искусства, теории «искусства для искусства», соотношения мировоззрения и творчества; классовости, партийности, народности искусства; содержания и формы; творческого метода и, наконец, плехановской трактовки социалистического искусства.
Он иногда заставляет читателя слишком быстро переключаться от одной проблемы к другой. Между тем, отлично владея материалом, П. Николаев мог бы, судя по лучшим главам его работы, поделиться с нами не только итогами исследования, но и развернуто продемонстрировать пути, которыми он шел к этим выводам.
В главе «Реализм» речь идет о содержании и форме в искусстве, о творческом методе, о плехановской теории социалистического искусства. Однако из-за чрезмерной лаконичности этой главы П. Николаев недостаточно аргументирует некоторые свои тезисы, а аргументировать их надо было более обстоятельно. Тем более что сам автор считает высказывания Плеханова о форме «наименее изученной частью его опубликованного литературно-эстетического наследства» (стр. 184).
В этой рецензии затронуты лишь некоторые стороны серьезного, написанного с увлечением труда П. Николаева. Мы попытались выделить в книге наиболее ценное и перспективное, не вступая в спор по частностям. Однако, кроме неравнозначности отдельных глав, отмеченной выше, следует обратить внимание и на погрешности стиля, суховатость слога, некоторую однотонность изложения. Тем более что это издание рассчитано на сравнительно широкую аудиторию.
В книге П. Николаева достигнуто верное понимание реального соотношения позитивных и слабых сторон плехановской эстетики. Не преуменьшаются масштабы промахов Плеханова – представителя доленинского этапа в истории марксистской эстетики. Но абсолютно прав автор, когда он многократно говорит о несомненных достижениях Плеханова. Дело не только в справедливости по отношению к историческому деятелю, хотя и это, разумеется, чрезвычайно важно, – «главное в том, что пафос объективности в исследовательских исканиях Плеханова близок требованиям нашего времени» (стр. 233). И это действительно так.