Драматургия и современность

Четверо простых советских парней очутились среди водной пустыни на маленьком суденышке, оснащенном вовсе не с такой основательностью, как это было у Тура Хейердала и его товарищей. Сорок девять суток боролись они с холодным и неумолимым океаном. Победила их неимоверная выдержка, стойкость, мужество и отвага.

— Что вы за люди! Вы сами не понимаете, какие вы люди! – сказал им один американский корреспондент.

И младший сержант Зиганшин ответил ему:

— Обыкновенные, советские!

В чем же истоки героизма этого маленького коллектива советских людей?

Сами герои и их родные в письмах и телеграммах к Никите Сергеевичу Хрущеву, поздравившему отважных воинов, отвечают на этот вопрос. Сила этих молодых ребят в том, что они люди советского воспитания, новой, социалистической идеологии и морали. Их взрастили советская школа и пионерская организация, коллективы предприятий и колхозов, где они работали, комсомол и Советская Армия. Это такая школа воспитания, которая из человека незаметного делает героя, когда того требуют жизнь, патриотический долг, гражданская совесть.

Где же грани между будничным и героическим в нашей действительности, – грани, которые так резко определены в ином социальном мире и которых мы совершенно не ощущаем в каждодневном труде, творчестве и борьбе советского человека!

Сегодня героика больших творческих взлетов и свершений властвует и на стройках Сибири, и на целинных просторах Казахстана, и на заводах и шахтах Донбасса, и в лабораториях ученых, и в аудиториях институтов, духом этой героики овеяны мечты наших детей. Сегодня с еще большей ясностью мы видим высокое назначение искусства – запечатлеть образ нашей героической современности и советского человека. Еще острее встает перед нами задача – утверждать принципы коммунистической морали, бороться со всяческими проявлениями буржуазной идеологии, аполитичности, обывательщины, с грязным наследием старого, буржуазного мира.

Нам всем запомнились глубокие и проникновенные слова Никиты Сергеевича Хрущева о главной линии развития советской литературы и искусства: «Главная линия развития состоит в том, чтобы литература и искусство были всегда неразрывно связаны с жизнью народа, правдиво отображали богатство и многообразие нашей советской действительности, ярко и убедительно показывали великую преобразовательную деятельность советского народа, благородство его стремлений и целей, его высокие моральные качества. Высшее общественное назначение литературы и искусства – поднимать народ на борьбу за новые успехи в строительстве коммунизма».

Что же значит для литератора стоять на главной линии развития советской литературы? Это значит быть прежде всего художником современности; это значит видеть богатство народной жизни во всем ее многообразии и активно бороться за то новое, что приближает нас к коммунизму; это значит быть художником больших тем, больших мыслей и чувств, рождаемых нашей эпохой. Это значит глубоко сознавать, что каждое твое слово должно быть словом, окрыленным благородной гражданской целью, словом воспитателя, ваятеля души нового, коммунистического человека.

Проходивший в апреле Второй пленум Правления Союза писателей СССР, посвященный обсуждению вопросов драматургии театра, кино и телевидения, вновь подтвердил, что борьба за движение по этой главной линии является основой нашего литературного процесса. Как добиться того, чтобы драматургия успешно шла по главной линии развития, отражая богатство и героический характер нашей эпохи развернутого строительства коммунизма? К этому вопросу с разных сторон подходили все выступавшие на пленуме. Разговор велся по крупному счету, с глубокой заботой об идейно-художественном качестве драматургии, с пониманием ответственности, которая лежит на нас.

Почему мы сегодня уделяем такое первостепенное внимание развитию драматургии? Почему так озабочены ее общим состоянием? Почему мы с радостью воспринимаем каждый ее успех, хотя этих, успехов, к сожалению, еще не так много?

Театр и кинематограф – это трибуна жизни. Но сравните богатство нашей действительности с тем, что мы видим на сцене, на экране кино и телевизора… Какое тревожное, какое разительное несоответствие!

Особое внимание к драматургии объясняется еще и тем, что драматургия сегодня – это не только большой участок литературы, но и важнейшая основа ряда родственных литературе искусств, которые охватывают своим воздействием многие и многие миллионы людей. Это не только драматургия театра, но и драматургия кино, телевидения, радио. Это, наконец, и живой родник, питающий массовое самодеятельное искусство на сценах народных театров, клубов, домов культуры.

Каковы взаимоотношения между театром, кинематографом и телевидением, возможности и пути их гармонического развития? Этот вопрос волнует многих. В самом деле, когда зритель может увидеть любой спектакль, сидя у себя в комнате, в кругу семьи, – театры теряют известную часть зрителей. Конечно, люди, увлекающиеся театром, просмотрев телевизионную передачу, все равно, а может быть, даже с большим интересом, придут на спектакль в театр. Это завзятые театралы. Они есть всюду, но не они составляют основную массу публики, заполняющей залы театров.

Телевидение отбирает часть зрителей и у кинематографа хотя бы потому, что фильмы теперь можно смотреть, опять-таки не выходя из собственной квартиры. Но за кино еще можно не беспокоиться, там всегда зрительные залы полны. А, вот театр с его относительно высокой стоимостью билетов имеет в лице нашего телевидения своего друга и брата, но в то же время и серьезного соперника. Однако это соперничество может оказаться и плодотворным для той и другой стороны, если телевидение получит свой собственный полноценный репертуар.

В своей недавней статье («Искусство кино», 1959, N 11) Михаил Ромм утверждает, что у театра нет будущего, с годами он должен быть неминуемо вытеснен искусством кино. Нам представляется иной судьба театрального искусства в будущем. Да, вероятно, театр будет видоизменяться, но навсегда неизменным останется главное: живой актер в непосредственном общении со зрителем. И никакие другие виды искусства, как бы изобретательны они ни были, никогда не заменят актера, не на пленке изображенного, а живого человека, разговаривающего с живыми людьми! Могут возникать новые, неведомые нам сегодня виды и формы искусства, но пленительная сила непосредственного общения актера со зрителем останется.

Поворот наших драматургов к явлениям и проблемам современности, стремление полнокровно выявить положительные начала нашей жизни, интересные художественные искания и находки – примечательное свойство лучших из появившихся в последнее время пьес (мы рассматриваем драматургию преимущественно за период, прошедший после Третьего съезда писателей СССР). Но если мы попытаемся окинуть взором все поле нашей драматургии, то придем по крайней мере к двум не очень утешительным выводам.

Во-первых, если учесть, что каждый театр должен поставить в сезоне хотя бы три новых добротных пьесы советских драматургов, то надо признать, что такого количества хороших пьес наша драматургия не дает. Пьес, собственно, пишется много, а вот театрам на их основе нелегко создать полноценный современный репертуар.

Правда, здесь необходимо сделать одну очень важную оговорку. Мы далеко не всегда умеем по-хозяйски использовать все то хорошее и интересное, что создается в нашей многонациональной литературе. И «потому, что плохо следим за тем, что нового и ценного появилось в наших республиках, и потому, что не все ладно обстоит с переводами, и потому, наконец, что не проявляем должной настойчивости и ответственности. И нельзя не признать, что в горьком упреке, высказанном Гургеном Боряном на пленуме, было очень много справедливого.

«… Факты свидетельствуют, – говорил Г. Борян, – что и в столичной печати, и в теоретических трудах московских театроведов, и в деятельности московских театров до сих пор существует необъяснимая инертность, я бы сказал, непонятная косность в отношении нашей национальной драматургии.

Посмотрите репертуар МХАТа, Театра имени Вахтангова, Театра имени Маяковского, Театра сатиры. Найдете ли вы там пьесы национальных драматургов?»

В самом деле, – добавим от себя, – разве терпимо такое положение, когда на столичной сцене (мы имеем в виду драму, оперу, балет и оперетту) идут всего четырнадцать спектаклей, созданных нашими товарищами из национальных республик? Разве можно мириться с тем, что «Литературная газета» и журнал «Театр» до сих пор не стали трибуной, опыта всей нашей многонациональной литературы?

Второй вывод, который нельзя не сделать, анализируя общее состояние дел в нашей драматургии, таков. У нас еще не много пьес большого идейного и художественного звучания, жизненная основа ряда драматургических произведений бедна и однообразна. Подлинное произведение искусства – всегда открытие. А как редко мы находим в новых пьесах по-настоящему интересные проблемы действительности, важные современные конфликты, как мало новых, оригинальных характеров и даже просто свежих сюжетных находок!

И все же нет никакого сомнения в том, что мы стоим перед новым большим оживлением драматургического творчества во всех братских литературах. Об этом говорят многие признаки. И для того, чтобы этому процессу ничто не мешало, мы должны найти верные ответы на те вопросы, которые сейчас возникают в художественной практике и волнуют многих драматургов, работников театра и кино. Это прежде всего вопрос о художественном многообразии нашей литературы и различных творческих течениях в ней.

Бывает так, что отдельные драматурги, утверждая и отстаивая свои творческие принципы, свою собственную манеру, в то же время – вольно или невольно, осознанно или неосознанно – пытаются абсолютизировать их, объявить их чуть ли не единственно возможными для всей нашей драматургии. Подобного рода претензии неосновательны. Мы заинтересованы в полноте, богатстве и многообразии отражения жизни в литературе. И прежде всего озабочены всесторонним и глубоким художественным отображением главных, решающих, ведущих явлений нашей действительности.

Говорят, что сейчас на первом плане должна быть драматургия морально-этической проблематики с ее пристальным вниманием к буднично-житейской и бытовой стороне жизни. Конечно, это тематическое направление в драматургии правомерно и имеет немалое значение. Морально-этические проблемы в наше время, в период становления коммунистического характера, полны серьезного общественного содержания. Драматурги, разрабатывающие эти проблемы с ясных идейных и гражданских позиций, делают большое, полезное дело и заслуживают поддержки.

Но, разве вправе мы из-за этого хоть в малой степени недооценивать творческие поиски тех драматургов, которые стремятся воплощать в крупных художественных очертаниях наше героическое время, явления и события большого государственного и в конечном счете мирового масштаба? Ведь за поисками этих писателей стоят великие традиции нашей советской драматургии – драматургии эпического размаха и глубоких исторических конфликтов. Большой победой всей нашей литературы стало завершение Н. Погодиным его замечательной трилогии о Ленине. Сегодня драматических произведений такой значимости, такого масштаба нам особенно не хватает.

Нужно думать о развитии и остро публицистической, особенно чуткой к новым явлениям жизни, к новым сдвигам общественного сознания драматургии, образцом которой в годы войны являлась, например, пьеса А. Корнейчука «Фронт».

Зрителю нужна драма самых различных регистров – драма психологическая, романтическая, бытовая, он с одобрением и интересом встречает и многообразные поиски в жанре комедии, и современную трагедию с ее новым историческим содержанием и новыми конфликтами. И, наконец, немыслимо существование театра без развития сатирической драматургии.

Нет, монополия какого-либо одного течения или одной жанровой разновидности пагубно сказалась бы на искусстве. Ошибочно и даже вредно отдавать предпочтение какому-либо одному из перечисленных творческих течений. Современная драматургия – это и Н. Погодин, и А. Корнейчук, И А. Арбузов, и В. Розов, и А. Софронов, и К. Крапива, и А. Штейн, и К. Яшен, и В. Лаврентьев, и Г. Мдивани, и А. Григулис, и В. Макаёнок, и Г. Борян, потому что только сочетание самых разнообразных художественных подходов к жизни дает то богатство искусства, которое может соответствовать богатству действительности и полноте запросов народа.

Но вопрос о художественном многообразии нашей драматургии нельзя смешивать с вопросом о борьбе различных, а подчас и противоположных идейно-творческих тенденций, одни из которых соответствуют главной линии развития нашей литературы и искусства, а другие ведут в сторону от нее. Стоит только обратиться к живому опыту нашей современной драматургии, чтобы убедиться, что и в ней проявляются эти различные идейно-творческие тенденции.

Успех «Иркутской истории» А. Арбузова, взволнованное отношение к ней зрителя рождены тем, что в пьесе нашли поэтичное выражение существенные стороны и явления нашей современности. Морально-этическая тема естественно вырастает в пьесе из темы труда, она решается через цельный и многогранный образ творческого производственного коллектива. Автор воссоздал в «Иркутской истории» ту атмосферу доверия и высокой требовательности к человеку, которая свойственна нашим дням и нашей социалистической действительности. Драматургу грозила опасность погрузиться в бытовые перипетии, но, как подлинный художник, А. Арбузов вывел своих героев в мир высоких страстей, больших дел. Это не значит, что «Иркутская история» – эталон, в пьесе есть и свои слабости. Но хорошо, что критика поддержала пьесу А. Арбузова, увидев в ней удачную разведку в духовный мир нового человека.

С интересом была встречена и комедия А. Софронова «Стряпуха», талантливо поставленная Театром имени Вахтангова. Автор средствами комедийного жанра сумел передать жизнерадостность и оптимизм, присущие людям колхозной деревни, отразить те сдвиги в их сознании, которые рождены нашей сегодняшней действительностью.

Некоторые товарищи считают, что нашей драматургии сегодня угрожает опасность так называемой лакировки, опасность возрождения пресловутой «теории бесконфликтности». Спору нет, против бесконфликтности порох надо держать сухим. Но главная слабость большинства современных пьес, – и это со всей очевидностью показала дискуссия, предшествовавшая пленуму, и выступления его участников, – заключается в неумении со всей художественной силой и достоверностью раскрыть положительное содержание нашей жизни, показать подлинный масштаб деяний и помыслов советского человека.

Есть два представления о том, как запечатлеть великие события, происходящие на твоих глазах. «Большое видится на расстоянье», – утверждал известный поэт. Маяковский мыслил иначе: «Чем вещь или событие больше, тем и расстояние, на которое надо отойти, будет больше. Слабосильные топчутся на месте и ждут, пока событие пройдет, чтоб его отразить,, мощные забегают на столько же вперед, чтоб тащить понятое время». Эта истинно плодотворная точка зрения – видеть события современности, отчетливо понимая направление исторического развития, перспективы завтрашнего дня, – еще слабо воплощается в творческой практике. А когда писателю недостает такого глубоко осознанного взгляда на происходящее, он не может в полный голос говорить о наших поистине величественных успехах, о грандиозных процессах коммунистического переустройства общества, о ведущей роли советской державы в прогрессивном развитии человечества. Не потеряли своего значения слова Горького о том, что советский писатель должен «знать еще третью действительность – действительность будущего». Без этого знания он не в состоянии решить действительно острые и сложные вопросы бытия, раскрыть смысл жизненных конфликтов. Облегченное изображение действительности появляется там, где писатель пасует перед трудностями осмысления и художественного освоения материала современности и тем самым грешит и против жизни, и против искусства.

Еще бытует, к сожалению, предрассудок, что писать о положительном – значит повторять общеизвестное. Пустые, надуманные опасения! Писателя, который зорко вглядывается в новое и вместе со своими героями движется по главному направлению жизни, непременно ждут большие поэтические открытия. И наоборот, опасность быть банальным угрожает тому художнику, чье внимание поглощено целиком человеком вчерашнего дня, ибо этот человек был предметом пристального художественного исследования многих больших художников прошлого.

Больше всего мешает современной драматургии отсутствие широких горизонтов, приземленное изображение нашей действительности. Такой подход к жизни не с главной, а с боковых сторон, иногда даже с задворков, к сожалению, дает знать себя в некоторых произведениях. В образе современного человека иных авторов интересует не то, что этот человек делает, чем он значителен, чем интересен для общества, для народа, а преимущественно его личная неустроенность, всякие мелкие язвы и неурядицы его быта, которые хотя и имеют право на освещение в искусстве, не могут, конечно, занимать преобладающего места.

Драматургическая литература последнего времени все еще дает немало примеров мелкотравчатости, пустоты и пошлости. Возьмем хотя бы пьесу А. Галича «Август». Автор задумал показать высокую нравственность нашей молодежи. Посмотрим» как же он раскрывает эту тему?

В один августовский вечер встречаются два пожилых пошляка – один вроде бы добродетельный, другой откровенно циничный (и тот и другой – столичные журналисты) – с двумя выпускницами медицинского института, пожелавшими отметить свой отъезд на работу чем-то необыкновенным. Чем же? Во-первых, знакомством с известными журналистами, – как это захватывающе и интересно! Затем интимным ужином в отдельном кабинете ресторана «Арагви», сопровождаемым сальными разговорами и песенками, – как это возвышенно! И, наконец, ночной поездкой на квартиру одного из героев, – как это остро и пикантно! Правда, героини пьесы выдержали натиск пошляков. Но спрашивается: во имя какой высокой цели понадобилось автору вести действие на грани скабрезности?

А сколько в иных пьесах мелкой суеты и просто бессмысленных пустяков! Сколько происходит бракоразводных процессов – либо прямо на глазах у зрителя, либо за сценой! Ручьи слез льют бесчисленные покинутые жены.

Некогда так называемая «слезная» мещанская драма была серьезным явлением в истории театра. Но теперь-то времена другие, и слезливость драматургии, вполне сохраняя свой мещанский характер, давно утратила свой реальный смысл. До чего же надоело это чувствительное эпигонство!

С авторами некоторых пьес хочется поспорить по более уважительному и по более серьезному счету. Вот, скажем, пьеса А. Володина «Пять вечеров», о которой много писалось и говорилось. И не для того, чтобы вонзать лишние критические стрелы в этого одаренного и, несомненно, могущего много сделать драматурга, а для того, чтобы рассмотреть некоторые принципиальные тенденции, связанные с его творчеством, мы позволим себе снова возвратиться к его пьесе.

Поговорить о А. Володине необходимо еще и потому, что его настойчиво поддерживает некоторая часть наших критиков, – поддерживает в печати и на наших дискуссиях, затушевывая серьезные слабости его творчества и даже возводя их в достоинства» Делаются попытки ориентировать на эти слабые стороны творчества А. Володина других драматургов, особенно молодых.

Нельзя согласиться с критиками (и, в частности, с М. Строевой, выступившей по этому поводу в журнале «Театр»), считающими, что А. Володин продолжает традиции чеховской драматургии. Чехов обогатил русскую и мировую литературу правдивым и многогранным образом современника, с огромным пониманием и сочувствием передового художника-гуманиста обрисовал драматические судьбы простых людей. Но как изменились они, эти простые русские люди со времен Чехова! Горький говорил, что маленький человек в нашем обществе стал великим простым человеком прежде всего потому, что он непосредственно участвует в сознательном историческом творчестве. Показывать теперь человека вне его исторического дела, вне общественного призвания, составляющего главное содержание его жизни, – значит заведомо отказаться от верного понимания нашего современника.

Главная героиня «Пяти вечеров» А. Володина – Тамара – работает мастером на фабрике, она коммунистка. Живет она такой жизнью, которую можно назвать правильной по существу ее общественного положения, хотя в пьесе все эти понятия правильности, – полноты жизни окружены явно иронической атмосферой. Почему иронической? Потому что при всем этом Тамара, по мысли автора, глубоко несчастлива.

Весь» строй ее чувств, ее душевный облик – плоски, скучны. Она заученно-автоматически произносит понятные и дорогие для нас слова, и они в ее устах производят жалкое и даже отталкивающее впечатление. Как тускло и равнодушно звучат ее фразы о партийности, какой тоской и духовной бедностью веет от ее рассказа о фабрике, о товарищах по работе. Безрадостен ее быт.

Неужели те большие духовные дары, которые несет советскому человеку его труд, его общественная жизнь, лишены подлинной ценности, неспособны обогатить и поднять его личность? Неужели в сфере трудовой и общественной деятельности нет той поэзии, что окрыляет человека, обогащает и наполняет большим светом его личную жизнь, поддерживает даже тогда, когда у него действительно бывают личные невзгоды?

«Пять вечеров» дают неверный ответ на эти вопросы. Полемизируя с формальными представлениями об идеале, иронически относясь к чисто внешнему, фразеологическому усвоению высоких понятий, драматург вместе с тем совершает горькую ошибку, когда разъединяет понятие о счастье человека и понятие общественного идеала, в котором высший смысл существования человека.

Жизнь бедна и бескрыла у володинских героев вовсе не потому, что их личные судьбы не устроены, а потому, что эти герои не видят ничего для себя интересного в большой, сложной, вдохновенной жизни страны, они искусственно отгорожены от кипучего потока современности, от исторического творчества народа.

Философия, содержащаяся в «Пяти вечерах», характерна и для других произведений такого же плана. Она заключается в том, что о человеке якобы надо судить не по его делам, ценить его не за общественно-творческую деятельность, а лишь за то, что он просто человек. Это измельченное, узкое понимание гуманизма является причиной идейной мелкотравчатости.

В советском обществе человек имеет несравнимо большие возможности для своего роста, развития, чем в каком-либо другом обществе. Вот почему и требования к человеку у нас значительно выше тех требований, какие, скажем, предъявлялись к нему даже передовой литературой прошлого. Не понимать этого – значит не понимать самого существенного в идейно-эстетических проблемах нашего времени.

Спору нет, в произведениях А. Володина есть много привлекательного, искреннего и задушевного. Это связано с живым интересом писателя к рядовому человеку, ко всем подробностям его жизни. Но таланту этого драматурга нужны более мощные крылья и прежде всего чувство гражданственности, глубокое и последовательное понимание социалистического гуманизма. Именно это могло бы озарить истинно поэтическим светом творчество А.