Дмитрий У р н о в. Литература как жизнь. В 2 тт. М.: Изд. Сабашниковых, 2021. Т. 1. 808 с.; Т. 2. 752 с.

Чтение этой книги предполагает особое умение. Открыл, прочитал страницу за страницей… Нет, так дело не пойдет. И причина не только в объеме — 1600 страниц в двух томах, — но и в авторской манере.

Жизнь в России, в тесной московской среде, где книги — такие же собеседники и повод для воспоминаний, преподавание в американских колледжах и многое другое. Литература не только часть жизни, но, что и обещано в названии, — сама жизнь; идеи столь же реальны, что и люди, а порой и более реальны. Во всяком случае, рассказ легко перескакивает с одного на другое, без предупреждений и пауз с первых же страниц, где все начинается с написания книги о Генри Адамсе (который станет сквозным персонажем в воспоминаниях, отчасти alter ego автора), с советской американистики и американистов, англистов, критиков и переводчиков, переходя в полемический регистр. Полемики много в книге. Она заряжена полемическим сюжетом в отношении той среды, в которой Дмитрий Урнов родился и жил в плотном кольце родственников, друзей, одноклассников, университетских однокорытников, московских лошадников… «Смешались в кучу кони, люди…»

Среди них — Васька, Генка, Петька, Серега. Как автор звал их при жизни (их жизни и своей с ними), так и вводит в свои воспоминания, лишь для справки сообщая, что Васька — Василий Борисович Ливанов, сын великого мхатовского актера и сам знаменитость — Шерлок Холмс, Валерьянович («Мы называли его по отчеству, желая его уязвить», I, 23) — Вадим Валерьянович Кожинов, Генка — Георгий Дмитриевич Гачев, а Стаська — Станислав Рассадин… Автор богат встречами, счастлив общением, разговорами. В Московском университете в 1950-е его однокурсники или близкие по времени учебы: Сергей Бочаров, Станислав Бэлза, Петр Палиевский (в будущем — шурин Дмитрия Урнова, женатого на его сестре Юлии Палиевской), великие лингвисты Мельчук и Зализняк…

Десятки имен. Об одних — с подробностью, о других — беглым упоминанием. Эпизоды наслаиваются, люди сталкиваются между собой и с книгами или в спорах о книгах. Урнов — знаменитый спорщик, плывущий против течения своей среды. Московская творческая интеллигенция либеральна в подавляющем большинстве, хотя и строго блюдет единомыслие: «Шаг в сторону — побег». Урнов знает правила и сознательно их нарушает, всегда нарушал, нарываясь на раздраженные и даже уничижительные ответы. Не ему ли было однажды ясно сказано: «Федора Абрамова критиковать вы можете, а Пастернака — нельзя» (I, 341). Не послушался, раскритиковал появившийся среди «возвращенной литературы» роман «Доктор Живаго» и получил еще один скандал. Или, как острили тогда: «Урнов предпочитает Джойсу Пришвина». И он правда предпочитал, хотя и распространяя свое приятие лишь на пару детских книг («Лисичкин хлеб», «В краю дедушки Мазая» — «стояли у меня среди классиков», I, 380), а еще на дневники писателя, но не на его философскую прозу.

Урнов признается, что всегда не любил того, что считал натужным мастерством, обнаруживая его у кого бы то ни было. Например, еще у одного нобелевского лауреата, Ивана Алексеевича Бунина.