Чеховская энциклопедия

Чехов А. П. Энциклопедия / Сост. и науч. ред. В. Б. Катаев. М.: Просвещение, 2011. 696 с.

Рецензируемая энциклопедия является персональной как бы в двух смыслах: она не только посвящена одному автору, она и составлена одним научным редактором — Владимиром Борисовичем Катаевым. Напомню, что у Лермонтовской энциклопедии (она остается своего рода недосягаемым образцом изданий такого рода на русском языке), кроме главного редактора В. Мануйлова, было еще тринадцать редакторов (по разделам). К тому же значительное количество чеховедческих словарных статей подготовлено самим В. Катаевым. Нисколько не умаляя вклад остальных авторов, нельзя не признать уникальный масштаб сделанного инициатором этого юбилейного и в немалой степени итогового издания.

Лермонтовская энциклопедия, надо полагать, была ориентиром для составителя Чеховской. Многие разделы первой (Произведения, Поэтика и мировоззрение, Биография, Лермонтов и искусство, Изучение творчества, Памятные места и музеи) стали прецедентными для второй, где они частично трансформировались и дополнились некоторыми новыми. Главное структурное различие состоит в том, что все словарные статьи Лермонтовской энциклопедии располагаются в алфавитном порядке, по разделам они сгруппированы только в указателе, тогда как в Чеховской они изначально распределены по разделам, уподобляющимся главам монографии, и только внутри раздела подчинены алфавиту. Это представляется для жанра персональной энциклопедии более удобным и целесообразным. Однако общего алфавитного указателя всех имеющихся в издании статей явно не достает.

Другим — менее существенным — структурным отличием является помещение летописи жизни и творчества писателя в начало Чеховской энциклопедии, тогда как в Лермонтовской оно располагалось в конце. Это также целесообразное перемещение. За летописью логично следует ее истолкование — статья составителя энциклопедии «Творческий путь А. П. Чехова». (Лермонтовская энциклопедия аналогичной статьи не имела, зато имела статью «Творческий процесс», которая не помешала бы и в рецензируемом издании.)

В настоящее время В. Катаев, несомненно, является у нас «чеховедом № 1», сплотившим целую плеяду талантливых исследователей, среди которых, судя по энциклопедии, особенно заметны Н. Капустин, А. Собенников, А. Степанов, И. Сухих, С. Тихомиров, а также украинский коллега В. Звиняцковский. Лаконичная, содержательно концентрированная, поистине обобщающая статья профессора Катаева очевидным образом подтверждает его ведущую роль на современном этапе развития отечественного чеховедения. В этом очерке четко и убедительно выявлены основные этапы эволюции писателя и столь же взвешенно и обоснованно сформулированы основные особенности его художественного письма.

Я бы выделил следующие принципиальные моменты ключевого текста всей книги.

Чехов приходит в русскую литературу, когда уже «возведено здание русского классического романа, создан национальный драматический репертуар» (с. 37), но литература эта, пройдя пик своего развития, вступает в период кризиса. Другим определяющим фактором (если не первым по значимости!) явилось историческое преобразование адресата — «вырос новый читатель: житель больших городов, железнодорожный пассажир, представитель новых интеллигентных профессий» (с. 37). Беспрецедентность литературной ситуации потребовала беспрецедентной линии творческого поведения. Вопрос о «различных типах творческого поведения, ставший актуальным в эпоху «жизнетворчества»» (с. 639), уместно затрагивается в статье «Символизм и Чехов» (автор — И. Ничипоров). Сдвиги в позиционировании субъекта и адресата художественных высказываний, естественно, приводят и к преображению объекта: «Главным объектом осмеяния, в отличие от героев Гоголя, Достоевского, стал маленький чиновник, над которым столько слез пролила прежняя русская литература» (с. 40). Впоследствии в творческом опыте «серьезных этюдов» (по выражению самого писателя) «окончательно определился тип чеховского героя»: «средний человек» в обстоятельствах «повседневной, обыденной жизни» (с. 44). Но «средний человек» мыслится Чеховым не очерково, а притчево — «как всякий человек», а происходящее с ним — как имеющее отношение «к подавляющему большинству людей» (с. 45).

«Главной чеховской темой» В. Катаев совершенно справедливо называет «тему ориентации человека в окружающем его мире» (с. 43); пестрота чеховского мира — это «пестрота различных видов осознания мира и ориентации в нем» (с. 41). Ответвлением данной широкой темы видится «тема непонимания людьми друг друга», которая «приковывала к себе творческое внимание и Антоши Чехонте, и зрелого Чехова. Но то, что вначале вызывало смех, позже приобретает философскую, порой трагическую глубину» (с. 42). Это «непонимание людьми друг друга в силу поглощенности каждого своим «вопросом», своей «правдой»» (с. 50).

Весьма привлекательна четкость выношенной в исследовательском опыте формулировки: «Объединяющим началом произведений Чехова становится новый тип события»; это «сдвиг в сознании героя, открытие им для себя жизни с новой, неожиданной стороны» (с. 45). Отсюда и нарративная стратегия несобственно-прямой речи, организующей повествование «в тоне и духе» героя. Эта сторона чеховской поэтики В. Катаевым аргументированно связывается с коренным изменением авторской позиции: «Там, где Толстой генерализировал, провозглашал общеобязательные истины, Чехов предпочитал «индивидуализировать», показывая, что жизнь в ее реальной сложности может вести к непредсказуемым поворотам в человеческих судьбах» (с. 49-50).

Обоснованным и убедительным является следующее рассуждение: «Не ставя задачей поучать читателя, давать общие рецепты, Чехов тем не менее всегда позволяет почувствовать критерии, которым должна удовлетворять эта не известная никому и искомая всеми правда <…> Сложность — синоним правды в мире Чехова» (с. 52). А подлинно чеховская емкость и отточенность одной из итоговых характеристик очерка поистине достойна восхищения: «Тонкое равновесие между действительно оптимистическими надеждами и сдержанной трезвостью в отношении порывов тех самых людей, о которых Чехов знал и рассказал столько горьких истин, достигло вершин сбалансированности в последних шедеврах писателя» (с. 53).

Ядром всякой персональной писательской энциклопедии призван стать раздел «Произведения».