«Библиотека поэта»

За три с небольшим десятилетия существования «Библиотек» поэта» мы так полюбили ее и привыкли к ней, что с трудом можем представить себе, как раньше без нее обходились. Даже унылые, чернильного цвета переплеты Большой серии, сначала вызывавшие у нас досаду, теперь ласкают глаз (такова сила условного рефлекса!), суля радость общения с поэзией.

Это действительно целая библиотека. Два издания Большой серии и три Малой составляют вместе четыреста книг. Детище М. Горького, «Библиотека поэта» в семье своих сестер («История фабрик и заводов», «История молодого человека») оказалась самой живучей. По своей популярности с ней может поспорить только «Жизнь замечательных людей».

Популярность эта заработана честно. «Библиотеку поэта» не рекламируют, критики и литературоведы пишут об этих книжках обидно мало; за последние годы одна рецензия приходится чуть ли не на десяток книг. И в то же время у этого издания очень широкий круг читателей. Главное содержание читательских писем, хранящихся в пухлых папках редакции «Библиотеки поэта», сводится к вопросам: где достать эти издания и нельзя ли на них подписаться? Кроме того, количество читателей не следует измерять только тиражами. В районных (самых массовых) библиотеках больших и малых городов эти книжки редко отдыхают на полках. Я проверил это в нескольких библиотеках Ленинграда и его пригородов. Из имеющихся в каталогах двух-трех десятков книг, изданных за последнее десятилетие, налицо оказывалось лишь несколько. Таким образом, мы имеем полное право сказать, что «Библиотека поэта» стала в наши дни народной библиотекой поэзии.

В чем же секрет такой популярности? Прежде всего в том, что «Библиотека поэта» открыла читателю неизмеримое богатство нашей поэзии, впервые собрав ее воедино. Как известно, интерес к стихотворному слову за последние годы небывало возрос. Стихи читают все – и старые, и в особенности молодые. А наши издательства, за исключением «Советского писателя», печатают по преимуществу гигантов – Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Маяковского и немногих других. Но поэзия – это не одни вершины, а целые хребты. И, как известно, только мощные хребты рождают высочайшие вершины: среди равнин возвышаются лишь холмики. Между тем за последние тридцать лет в Гослитиздате один только раз (в 1954 году) был выпущен однотомник Жуковского, Собрание сочинений А. К. Толстого (1963 – 1964). За то же время в «Библиотеке поэта» увидели свет произведения почти ста стихотворцев. Наряду с этим в групповых сборниках, таких, как «Песни русских поэтов» или «Революционная поэзия (1890 – 1917)», представлены стихотворения еще четырехсот авторов. Это преимущественно поэты третьестепенные, но среди их стихов попадаются превосходные вещи, завоевавшие в свое время всенародную известность, в то время как авторов их знают лишь специалисты. Молодому читателю интересно и полезно узнать, например, что слова песни «Из-за острова на стрежень…» принадлежат Д. Н. Садовникову, «Меж крутых бережков…» – М. И. Ожегову, «Замучен тяжелой неволей…» – Г. А. Мачтету, «Вы жертвою пали…» – В. Г. Архангельскому и т. д. (сборник «Песни русских поэтов», Малая серия, 1957¹). Многие ли знают, что Г. М. Кржижановский, никогда не бывший профессиональным поэтом, сделал вольный перевод с польского ставших знаменитыми песен «Варшавянка» и «Красное знамя» («Песни русских поэтов» и сборник «Революционная поэзия», Большая серия, 1954)? В ряде случаев читатель имеет возможность сравнить общеизвестный текст, сделавшийся народным, с первоначальным, авторским (например, «В степи» И. З. Сурикова в том же сборнике «Песни русских Поэтов»).

Список поэтов, вошедших в «Библиотеку поэта», надо дополнить еще рядом анонимных произведений – памятниками древней литературы, фольклором и стихотворениями неизвестных авторов в коллективных сборниках.

Итак, пятьсот поэтов, не считая анонимов! Какой нужен был кропотливый труд целого отряда ученых-литературоведов только для того, чтобы разыскать, а затем выбрать лучшие вещи для опубликования. Эти произведения были порой рассеяны в изданиях (или рукописных сборниках), известных лишь специалистам, а иногда похоронены в архивах царской цензуры. Усилиями наших ученых они извлечены теперь из забвения, собраны и изданы.

Приведем всего один пример, чтобы показать, сколько умного труда стоит иногда за книжками «Библиотеки поэта». Имена В. С. Курочкина и Д. Д. Минаева были раньше известны довольно узкому кругу читателей. Первого знали преимущественно как переводчика Беранже, второго – больше как каламбуриста. Сборники их стихотворений выходили давно, стали редкостью. А с другими авторами знаменитой некогда «Искры» большинство филологов, не говоря уже о массовом читателе, были знакомы лишь понаслышке. Чтобы прочитать стихи В. И. Богданова, Н. Л. Ломана, Л. Н. Пальмина и прочих, надо было покопаться в комплектах «Искры», что доступно не каждому.

Собиранием и редактированием поэтов «Искры» для «Библиотеки поэта» занялся И. Ямпольский. Перед ним стоял ряд трудностей. Не всегда просто было узнать, кто автор того или иного стихотворения: в сатирических журналах стихи часто печатались под псевдонимами, причем у одного автора их бывало по нескольку. Затем следовало установить подлинный авторский текст – ведь сатирики-демократы больше других страдали от цензорского карандаша. Попутно надо было искать произведения, запрещенные целиком или не представлявшиеся в цензуру, как явно безнадежные.

Все это можно найти (а можно и не найти) в разных архивах. Работа исследователя в архиве подобна работе старателя. Во-первых, надо отыскать золотоносную жилу – нужный архив и, во-вторых, промыть кучу пустой породы, чтобы отыскать крупинки золотого песка. Но здесь сходство ученого и старателя кончается: добытый материал надо уметь обработать, осмыслить исторически, понять и объяснить намеки эзопова языка, ставшие темными для потомков. Попутно нужно уточнить и пополнить скудные биографические сведения об авторах и проанализировать их творчество. Из этого перечня видно, какие большие требования эти задачи предъявляли к эрудиции, терпению и находчивости исследователя.

И вот результат многолетних, скрытых от наших глаз усилий ученого – сборники поэтов «Искры» и книжки В. Курочкина и Д. Минаева в Большой и Малой сериях. Раньше об этих поэтах глухо говорилось в трудах по истории литературы, теперь они стали достоянием современной поэтической культуры. Их читают.

Кропотливый труд по собиранию – лишь часть работы. Дело не только в том, что издать, но и в том, как издать.

Издания «Библиотеки поэта» являются подлинно научными; их отличает высокая текстологическая культура и хорошо продуманный научный аппарат книги – вводные статьи и примечания. Каждый из этих вопросов заслуживает специального рассмотрения, мы коснемся их лишь в основных чертах.

Одна из главных заслуг редакции «Библиотеки поэта» и редакционной коллегии, в которую входят крупные литературоведы и всем известные поэты, заключается в том, что они привлекли к своей работе большой коллектив ученых, цвет советской филологической науки. Рядом с ними работают молодые ученые, справляющиеся со своими задачами тоже, как правило, хорошо: им есть у кого поучиться, а общий стиль работы обязывает.

История «Библиотеки поэта» – в значительной мере история нашей советской литературоведческой науки. Работая над очередной книжкой, составитель и редактор вынуждены заниматься множеством неизбежно встающих перед ними вопросов. Один из самых сложных и спорных – выработка основных текстологических принципов и их применение в каждом сомнительном случае (а случаев много, и все разные). Современные текстологические принципы сложились в более или менее отчетливую систему не сразу, вырабатывались они, естественно, в связи с требованиями практики – научными изданиями того или иного писателя. Так, например, одним из этапов развития текстологии в 20-е годы было издание Полного собрания художественных произведений Достоевского под редакцией Б. Томашевского и К. Халабаева (1926 – 1930). Большим шагом в развитии советской текстологии явилось в 30-е годы академическое издание сочинений Пушкина. И, конечно же, отличной школой современной текстологии оказались издания «Библиотеки поэта».

Тексты книг, как и сами книги, имеют свою судьбу. Сколько поэтов – столько и судеб, а значит, и разных приемов текстологической работы. Конечно, общие текстологические принципы (например, установление авторской воли) остаются едиными при издании всех поэтов. Но частные приемы могут быть разными при издании, скажем, Некрасова или Тютчева. Некрасов сам держал корректуру своих стихотворений и сам часто вынужден был уродовать их под давлением цензуры. Тютчев же не следил за изданием своих стихов, его тексты страдали не столько от цензуры, сколько от помощи редакторов, сглаживавших «шероховатости» языка и стиха, те самые, которыми мы теперь восхищаемся. Естественно, что в изданиях поэтических произведений Древней Руси и устного народного творчества изменяются порой не только частные приемы, но и самые принципы работы текстолога.

Не так давно текстологические вопросы обсуждались учеными в узком кругу и по преимуществу в устных прениях. С 1928 года, когда появилась работа Б. Томашевского «Писатель и книга», и до второй половины 50-х годов у нас не вышло ни одной книги по текстологии, последнее же восьмилетие дало целую серию солидных исследований на эту тему². Одно из них – сборник «Издание классической литературы» – специально посвящено текстологической работе над изданиями «Библиотеки поэта» ³. В статьях Б. Путилова и П. Беркова ставятся вопросы о специфических особенностях изданий фольклорных текстов и поэтов XVIII столетия. Остальные четыре статьи посвящены частным вопросам – изданиям Тютчева (К. Пигарев), М. Л. Михайлова (Ю. Левин), Некрасова (Б. Бухштаб) и модернизации пунктуации при издании классиков (К. Бухмейер и С. Пинус). Сборник открывает обстоятельное предисловие главного редактора «Библиотеки поэта» В. Орлова. Эта книга интересна не только текстологам. Решение технического, на первый взгляд, вопроса о выборе варианта фольклорного текста или определенного прочтения строчки поэта приводит к постановке более широких принципиальных вопросов анализа авторского (или анонимного) текста и приобретает общий интерес.

* * *

За три десятилетия сложился отчетливый тип книжек Большой и Малой серий. Он определяется не только размерами, но, что еще важнее, адресатом издания.

Большая серия – издание, близкое по типу к академическому. В ее книжках заметно стремление к полноте, здесь нередки полные собрания стихотворений (Хемницер, Батюшков, Бестужев-Марлинский, Языков, Тютчев, Фет, Надсон и др.). Если же почему-либо не удается сделать книгу полным собранием стихотворений (например, когда материал не умещается в одном томе), то и в этом случае она часто оказывается самым полным из всех существующих сборников (например, Иннокентий Анненский, Эдуард Багрицкий). При этом даже в избранных сочинениях мы нередко встречаем стихотворения, печатающиеся впервые.

Научный аппарат изданий Большой серии, как правило, достаточно полон и составлен очень тщательно. Обстоятельные примечания принадлежат к тому типу, который принят в наших научных изданиях: комментарий библиографический и историко-литературный, в меньшей степени – реальный или словарный (толкования устаревших слов даются иногда в книгах поэтов XVIII века и более ранних). Обширные, в три-четыре печатных листа, вступительные статьи представляют собой в большинстве случаев маленькие монографии особого типа, сложившегося именно в «Библиотеке поэта».

Таким образом, и по подбору текстов, и по характеру статей и примечаний Большая серия – это издание, адресованное писателю, филологу или же любителю, стоящему на уровне специалиста по глубине интереса к поэзии.

Малая серия адресована самым широким читательским кругам. Для первого знакомства с поэтом Малая серия, конечно, удобнее Большой, где прекрасные стихотворения идут вперемежку с вещами, менее удачными и даже слабыми; читателю, не всегда опытному, нужно потрудиться, чтобы самому произвести отбор, причем у иного может не хватить терпения, и он отбросит книжку, так и не добравшись до шедевра, который, быть может, взволновал бы его. В Малой серии составитель сборника сам проделывает эту работу, дает читателю избранное из избранного. И надо сказать, что в большинстве книжек отбор проведен удачно. Конечно, в таком деле всегда возможны споры, у каждого свои вкусы, и на всех угодить нельзя. Но, как правило, отбор почти всегда производится умело.

Научный аппарат книжек Малой серии невелик по объему, примечания лаконичны, при этом преобладает реальный комментарий. Каждая строка поэта выверяется текстологически так же тщательно, как и в Большой серии. Таким образом, издания Малой серии, будучи популярными, остаются в то же время по характеру исполнения вполне научными и авторитетными. Они нужны и самому широкому кругу читателей, и специалисту, особенно в тех случаях, когда какой-либо поэт издается только в Малой серии.

Соответственно и вводные статьи отличаются в Большой и Малой сериях не столько содержанием, сколько размером. Пот этому говорить о тех и других можно одновременно. Каковы же их особенности?

Задача вступительной статьи – представить читателю поэта, рассказать о нем и тем самым облегчить восприятие его стихов. Но что является главным в жизни писателя и в его творениях? На этот вопрос представители разных литературоведческих школ в разные годы отвечали по-разному. Менялся поэтому и характер вступительных статей. По ним можно проследить, как росло и развивалось наше литературоведение.

Лет двадцать – тридцать назад преобладали статьи, в которых прослеживалась лишь идейная эволюция поэта, устанавливались его общественно-политические связи; на основании стихотворных и прозаических высказываний обрисовывалось общефилософское и политическое мировоззрение писателя. Все делалось тщательно, изучалась обширная литература и архивные материалы, однако, хотя статьи подобного рода обогащали читателя многими нужными сведениями, в них все же не хватало очень важной вещи, совершенно необходимой именно в «Библиотеке поэта»: своеобразие писателя расплывалось, характерные черты образной системы, стиля, стиха, все то, что мы называем художественным мировоззрением поэта, растворялось в мировоззрении общественно-политическом и общефилософском.

Тут нужно сделать небольшое отступление – о пресловутой проблеме формы и содержания. Казалось бы, она давно решена в общем виде. От профессора до школьника все клянутся анализировать художественные произведения «в единстве формы и содержания». Тезис марксистско-ленинской философии о содержательности формы теоретически признан всеми. Но на практике давно скомпрометированное представление о содержании, как о вине, и о форме, как о сосуде, восходящее еще к евангельским временам («не вливайте вина нового в мехи старые»), упорно цепляется за жизнь. Нехитрая теория вина и сосуда живуча именно потому, что она нехитрая: думать не надо. Ее гонят в дверь дискуссий по эстетике, а она лезет обратно в окно школьных (да и не только школьных) учебников. Посмотрите, как там все просто и удобно. Сначала говорится об идее произведения (интересно, как эту идею узнали, не разобрав произведения?). Потом идет разбор «образов», то есть героев. А затем, когда все уже, по сути дела, кончилось, для приличия скороговоркой говорится о «художественных особенностях», то есть о композиции, стиле, стихе. Если вдуматься, страшное это понятие – «художественные особенности». Говорят о них отдельно и под занавес, после анализа «идеи» и «образов», – значит, ясно, что никакого отношения ни к идее, ни к образам они не имеют. А к чему имеют? По-видимому, к загадочной «специфике литературы как искусства». А если так, то в юных умах читателей учебников укрепляется мысль, что все эти особенности – нечто вроде галстука: вещь по существу ненужная, но появиться без нее в свете считается неприличным – специфика!

С другой стороны, выходит, что «идеи» и «образы» не относятся к категории «художественных особенностей», то есть (будем последовательными) должны быть отнесены к разряду особенностей нехудожественных (это Татьяна Ларина и Анна Каренина!). Такая классификация, никем прямо не сформулированная, но стыдливо принимаемая с черного хода, логически связана с распространенным и защищаемым даже в некоторых трудах по эстетике представлением о том, что некое общественно значимое содержание (нехудожественное, потому что оно существует вне художественного произведения!) писатель облекает в художественную форму. И вот мы с другого конца опять пришли к теории вина и сосуда.

Особенно плохо дело обстоит с анализом стихотворных текстов. Все вспоминают о том, что стихами надо говорить лишь тогда, когда проза не в силах выразить мысль и чувство; все повторяют слова Пушкина о «дьявольской разнице» между романом в стихах и в прозе – и в то же время сколько статей и книг о поэтах написано умными, знающими авторами так, что, не будь цитат, можно было бы подумать, что речь идет о прозаиках. Еще хуже, когда делаются кустарные попытки установить прямую связь между количеством ударений или повтором согласных звуков и идейным содержанием строки, строфы…

Отчего же опытный, квалифицированный автор так часто в бессилии останавливается перед строчками, набранными не сплошь, а столбиком?

В силу ряда причин, о которых здесь нет возможности говорить, стиховедение долго, с 30-х годов, было почти заброшенным участком филологической науки, изгнанным из учебных планов университетов и педагогических институтов. Работ по теории стиха и конкретных исследований выходило очень мало. Оживление в этой области началось лишь с середины 50-х годов. Воспиталось и возмужало целое поколение литературоведов, имеющих – за редкими исключениями – очень смутное представление даже об азах теории стиха. А так как ахиллесовой пятой стиховедения 20-х годов и предшествующих лет была именно проблема связи стихотворной формы с художественным содержанием, то естественно, что эта проблема и сейчас остается одной из наиболее трудных и наименее разработанных. Правда, в настоящее время рядом ученых ведутся работы в этом направлении, причем многие статьи «Библиотеки поэта» идут здесь в авангарде современного литературоведения.

Еще в 30-е годы начал формироваться тип вступительной статьи, в которой анализ художественного своеобразия поэта (в частности, его стиха) занимал подобающее место. Напомним, к примеру, работы Г. Гуковского, Б. Бухштаба. Не нужно думать, что при этом социологическое исследование творчества поэта отодвигалось назад, приносилось в жертву формалистическим концепциям: напротив, оно не только оставалось, но поднималось на более высокую ступень. Поэт полнее всего выражает себя в стихах, они – главная его общественная функция. Поэтому анализ художественной системы его произведений, его художественного мировоззрения позволяет выяснить с наибольшей глубиной его место в общественной борьбе, помогает объяснить его влияние на читателей прошлого и наших дней.

Последнее особенно важно. Чисто социологический и только социологический анализ раскрывает поэта в лучшем случае наполовину, да и то лишь в историческом плане.

1. Даже литературовед (если он не специалист в данной узкой области) может не знать, кто автор того или иного текста, ставшего народным, и это не всегда можно поставить ему в упрек. Так, Ю. Прокушев в комментариях к поэме Маяковского «Владимир Ильич Ленин» говорит об «известной революционной песне»»Вы жертвою пали…», не называя имени В. Архангельского (Владимир Маяковский, Полн. собр. соч., т. VI, Гослитиздат, М. 1957, стр. 532). Эту неточность повторили комментаторы двухтомника Маяковского в Большой серии «Библиотеки поэта» В. Перцов и В. Земсков (В. В. Маяковский, Избранные произведения, т. II, М. – Л. 1963, стр. 618).[↩]
2. Три сборника «Вопросы текстологии», Изд. АН СССР, М. 1957, 1960 и 1964; 2-е изд. книги Б. В. Томашевского, «Искусство», М. 1959; «Основы текстологии», под ред. В. С. Нечаевой, Изд. АН СССР, М. 1962; Д. С. Лихачев, Текстология (На материале русской литературы X – XVII вв.), Изд. АН СССР, М. – Л. 1962; Д. С. Лихачев, Текстология. Краткий очерк, «Наука», М. – Л. 1964. См. также полемические статьи по вопросам текстологии в «Русской литературе» (1965, N3).[↩]
3. Сб. «Издание классической литературы. Из опыта «Библиотеки поэта», сост. К. К. Бухмейер, «Искусство», М. 1963.[↩]