Вечный закон обновления, или Десять лет спустя. Беседу вел Коба Имедашвили

– Больше десяти лет прошло с тех пор, батоно¹ Нодар, как состоялось первое наше с вами интервью. Вы, наверное, помните – оно было напечатано в «Литературной Грузии» (1966, N8). Думаю, не лишним будет напомнить эту беседу читателям – благо она невелика. Вы тогда были редактором сатирического журнала «Нианги» (по-русски – «Крокодил»), и встреча наша проходила у вас в кабинете… Впрочем, вот как все было.

 

«ВСТРЕЧА В «НИАНГИ»

Мы – Нодар Думбадзе и я – сидим в удивительно прохладной комнате «Нианги». А рядом – два маленьких крокодила; с детской добросовестностью они держат вилы во рту и неподвижно слушают нас. По заданию журнала «Литературная Грузия» я беру интервью у автора романов «Я, бабушка, Илико и Илларион», «Я вижу солнце», «Солнечная ночь». Мы знаем друг друга еще по университету, и, видно, нам обоим не по душе официальный тон беседы.

– Ради бога, давай будем на «ты», – сказал Нодар.

Вот это интервью, взятое на «ты».

1. – От имени читателей журнала, коллектива редакции и меня лично поздравляю тебя е большой наградой. Как ты чувствуешь себя после получения премии имени Ленинского комсомола?

– За поздравление спасибо. Премия очень обрадовала. Я и по радио сказал: есть чувство некоторого страха и большой ответственности – какой будет следующая книга.

2. – Почему ты оставил поэзию?

– Быть средним поэтом трудно. У нас много хороших поэтов. Стихи пишу для детей. Я даже премию получил за поэму «Письмо Мананы». Детям, по-моему, нравится, вот я и пишу для них, взрослым не нравилось, и я перестал писать для них.

3. – Из трех твоих романов который предпочитаешь остальным?

– «Бабушку» я люблю больше, но самое значительное для меня – это «Солнечная ночь»; как будто только с нее начинал писать.

4. – Кого в грузинской литературе ты считаешь своими учителями?

– Я большой поклонник Сулхана-Саба Орбелиани, Давида Клдиашвили и Демна Шенгелая. Все это сыграло определенную роль. Самые большие учителя – это все-таки Гурия и гурийцы, которые все воспринимают с юмором.

5. – Какого ты мнения о грузинских критиках?

– Я многое мог бы сказать, однако… Нельзя рубить сук, на котором сидишь.

6. – Есть ли реальные прототипы у твоих героев, если да, то как они приняли твои произведения? Что сказали Илико и Илларион?

– Илико мне написал: – То, что у тебя рассказано, наполовину вранье!.. Если я это скажу, не арестуют ли тебя?

7. – Как ты оцениваешь популярность своих героев и собственные успехи?

– Я не думал, что им будет сопутствовать такой успех. Вот потому написал «Бабушку» сперва в одной части. Далее, по просьбе читателей, была написана вторая.

8. – Какого ты мнения о кинофильмах, созданных по твоим романам?

– На этот вопрос я отвечу так же, как на пятый.

9. – Не думал ли ты написать юмористический роман на историческую тему?

– Нет.

10. – Как тебе нравится поездка «Бабушки» в Лондон?

– Один критик говорил: на «Бабушке» грузины далеко не уедут. Дальше восьмидесятилетней старухе ехать некуда.

11. – Как тебе нравятся переводы твоих книг?

– В переводе многое теряется. Очевидно, это специфика грузинского юмора.

12. – Над чем ты работаешь? Задумано ли что-нибудь?

– Ни над чем. Задуман цикл рассказов.

13. – Что передать твоим читателям?

– Большое спасибо за письма, наставления, откровенность и доверие».

 

– Да, многое с тех пор переменилось как в нашей жизни, так и в литературе. У вас прибавилось седины, званий и должностей… А вокруг?

– В течение этого десятилетия, особенно второй его половины, в Грузии произошли серьезные перемены, которые коснулись всех сфер нашей жизни и привлекли к себе пристальное внимание общественности.

Переоценка ценностей вызвала естественный накал страстей. Это был духовный и моральный катарсис.

Разумеется, литература не отмалчивалась в сторонке – она оказалась в самой гуще событий. Не случайно, что именно за минувшее десятилетие в Грузии создано столько высокохудожественных прозаических и поэтических произведений. Да, конечно, половодье не бывает без мути. Но время проходит, все определяется, вода становится прозрачной, и обнажается тот самый чистый песок, о котором гласит грузинская народная мудрость: «Воды приходят и уходят, а песок остается…»

Эти десять лет, вместе с предыдущим десятилетием, можно считать порой своеобразного возрождения не только прозы и поэзии, но и иных видов литературы (да и вообще искусства): в этот период расцвели документалистика и очерк, критика и публицистическая поэзия.

– Действительно, я думаю, что грузинская проза 60 – 70-х годов – качественно новый этап в нашей литературе. Я имею в виду и эволюцию героя, и новое освещение старых проблем, и постановку принципиально новых. С этой точки зрения, кстати, несомненный иятерес представляют и ваши рассказы, которые публиковались после романов и только что вышли в русском переводе в издательстве «Мерани»

Что вы думаете о прозе 70-х?

– Проза 70-х не возникла на пустом месте: процесс литературного обновления начался раньше. Многое было переосмыслено уже в 60-е годы.

Но все же при всем этом 70-е годы – рывок вперед.

А почему?

Главное, предметом литературы стало многое из того, что прежде мы держали за ее пределами. Не признавали. Или, может быть, не имели возможности признать?

В 70-е годы литература ввела в духовную жизнь читателя новые острые проблемы.

Только не поймите меня так, будто прежде литература ничего в этой сфере не сделала. Конечно, нет, – эти глубинные критические традиции нам завещала большая литература 20 – 30-х годов. Думаю, эта тенденция и является магистральной в развитии сегодняшней грузинской прозы.

– Вы, наверное, имеете в виду многое. И чисто количественное обилие талантов, которыми славны 20 – 30-е годы. И остроту поставленных вопросов. И смелость художественных исканий. И неуемный интерес к сокровенным глубинам человеческой души… Этот период удивительно схож с аналогичным этапом русской советской литературы.

– Вы правы. И грузинская и русская проза 70-х годов обернулась к плодотворным тенденциям 20 – 30-х годов и творчески их развивает. Развивает, разумеется, иными средствами, в иной плоскости.

– Ну, это уж непреложный закон литературного развития!

– Новое освещение старых проблем… Эта тенденция свойственна всей мировой литературе.

Человечество – как шелкопряд. Оно «сбрасывает кокон», и приходит новое поколение, которое начинает вить свой собственный кокон, новый.

Если с этой точки зрения подойти к моим рассказам, о которых вы упомянули, то действительно в них многое увидено и освещено заново. Но все-таки идейные и тематические корни этих рассказов уходят в мои ранние произведения, в которых, вероятно, я в свое время сказал не все и не во всей полноте. Или меня, быть может, не сумели во всей полноте прочесть? Так или иначе, именно чувство неудовлетворенности предопределило рождение этих рассказов.

И случилась удивительная вещь: после публикации рассказов читатель вернулся к моим ранним произведениям, перечитал их.

– 70-е годы (и в вашем творчестве, и вообще) вырастают из 60-х – из годов, по-моему, весьма примечательных. Но есть критики, которые и сегодня не могут (или не хотят) разглядеть своеобразие этого периода современной литературы, оценить его значение. И это – несмотря на то, какой груз нашей сегодняшней литературы несут на своих плечах именно «шестидесятники». Те самые прозаики, поэты, критики, которые в свое время, с 1957 года, начали сотрудничать во вновь образованном молодежном журнале «Ци-скари».

Вы – один из них, из «шестидесятников».

И вот интересно – как, если оглянуться, вам видятся 60-е сейчас, сегодня?

– Критика, который находится в гуще литературных событий Грузии и игнорирует своеобразие «шестидесятников», критиком считать просто-напросто нельзя!

Я же лично убежден, что 60-е годы в истории грузинской литературы являются порой чрезвычайно насыщенной и яркой.

– Вы, батоно Нодар, Чабуа Амирэджиби, Отар Чиладзе, Нодар Цулейскири, Тамаз Чиладзе, Арчил Сулакаури и многие-многие еще часто обращаетесь к мифу и Библии как к литературному первоисточнику, как к художественной модели, как к символу. Обращаетесь для более полного и многогранного отражения сегодняшней действительности.

Напомню вам, что, когда я проследил в ваших «Белых флагах» мифологические и библейские «модели», часть критики была со мной не согласна, часть – солидарна.

Но дело, честно говоря, даже не в вашем романе и не в моей статье.

Дело в том, что вообще настало, видимо, время со всей серьезностью разобраться в том, какую роль играет миф и Мифотворчество в литературе, Мате^: риала для этого в многонациональной советской литературе предостаточно.

Оглядка на миф, новая интерпретация мифа для писателя – это прикосновение к источникам огромной культуры, к богатым нравственным традициям. И если все это в советской грузинской литературе проявилось особенно отчетливо, то причиной тому в первую очередь величина и многообразие грузинского мифологического пантеона. Хотя, конечно, не только это…

Каково ваше отношение к означенной тенденции в современной литературе? Почему вы обращаетесь к мифу?

Может быть, это объясняется универсальностью структуры мифа? То есть тем, что в модель мифа можно вдохнуть современность и еще – подчеркнуть связь сегодняшнего дня с прошлым?

1. Батоно – традиционное грузинское обращение. (Ред.)[↩]