«Степной волк». К биографии Бориса Вильде

Статья поступила 18.11.2017.

О русском герое французского Сопротивления Борисе Вильде, начинавшем как писатель и расстрелянном оккупантами в 1942 году, в настоящее время существует уже довольно большая литература. Мы знаем о нем теперь значительно больше, чем четверть века назад, когда важнейшим источником сведений о нем в России являлась книга Р. Райт-Ковалевой, написанная в 1970-е годы [Райт-Ковалева 1976; Райт-Ковалева 1982]. Мы располагаем ныне ценными свидетельствами и исследованиями об эстонском периоде его жизни [Исаков 2004]¹, об участии Б. Вильде в литературной жизни русского Парижа 1930-х годов [Варшавский 2010; Яновский 2012], о его работе в парижском Музее человека и подпольной деятельности в период немецкой оккупации [Hogenhuis 2009]. На русский язык были переведены тюремный дневник и письма Вильде [Вильде 2005]², изданы его письма к матери [Письма... 2001].

В этом контексте личность Вильде предстает гораздо более сложной, чем это следовало из повествования Р. Райт-Ковалевой. Говоря это, мы менее всего хотели бы преуменьшить заслуги известнейшей советской переводчицы, увлекшейся личностью Вильде и впервые открывшей ее отечественному читателю. Она предприняла обширные разыскания, работала в архивах, встречалась с родственниками Вильде и его знакомыми в Советском Союзе и Франции, и документальная основа ее книги весьма солидна, но по своему жанру книга эта является не научным исследованием, а эмоциональным литературным повествованием. Далеко не обо всем можно было сказать в то время; кроме того, на восприятии достаточно сложной фигуры Вильде не могла не отразиться ментальность автора, советского литератора эпохи оттепели: невольно она «лепила» порой его образ в соответствии с принятыми тогда представлениями и канонами. Теперь, после публикации почти всего наследия Вильде, ясно, что он был далеко не столь «левым» и просоветским, как можно было заключить из повествования Р. Райт. В жизненной философии Вильде явственны элементы ницшеанства, экзистенциализма, христианской и, может быть, буддийской мистики – и менее всего марксизма и коммунизма.

Мы хотели бы дополнить образ Бориса Вильде еще некоторыми деталями на основании источников, которые до сих пор не были использованы его биографами. Один из этих источников – печатный, однако и он остался не замеченным авторами, писавшими о Вильде.

Прежде чем обратиться к первому источнику, напомню (в интересах читателей) основные вехи жизни Вильде. Он родился в 1908году в Петербурге; после 1917-го мать, урожденная Мария Голубева, уехала с двумя детьми в Эстонию. Семья очень нуждалась, мать бралась за любую работу. Борис окончил гимназию в Тарту, проучился один год в университете, пытался нелегально перебраться на лодке через Чудское озеро в СССР, хотел стать писателем. Задыхаясь в тогдашней Прибалтике, он в 1930году переехал в Берлин, где немного печатался в русских изданиях и бедствовал. В 1932-м Вильде познакомился с приехавшим в Берлин знаменитым французским писателем Андре Жидом и при его помощи перебрался в Париж. Жид предоставил ему комнату в мансарде своей квартиры на улице Вано. Хронологию и обстоятельства прибытия во Францию Вильде выяснила Анн Оженюи: он приехал в Париж в начале ноября 1932года, очевидно, не имея разрешения на проживание во Франции, затем провел некоторое время в Монако и, получив при содействии французского писателя такое разрешение, вернулся в Париж в марте 1933года³ [Hogenhuis 2009: 41–42].

Т. Милютина, знавшая Вильде и его семью в Эстонии и встретившая его в Париже, вспоминала: «Он временно устроился у Андре Жида! Я была этим поражена больше, чем появлением Бориса. Андре Жид был тогда самым популярным писателем, властителем дум молодежи и кумиром интеллигенции»⁴ [Милютина 1997: 86]. В. Яновский, которого, судя, по тональности его воспоминаний, трудно заподозрить в излишней симпатии к Вильде, писал о нем: «Жил одно время у Андре Жида в мансардной комнате (для горничных), что давало ему несомненное право обозначать свой адрес с/о Andrе Gide⁵ <…> Это составляло почти весь капитал Вильде, с которым он высадился на Гар дю Нор⁶ – адрес Жида. И он выжал из него максимум» [Яновский 2012: 316].

Поскольку Андре Жид был декларированным гомосексуалистом и даже теоретиком гомосексуальной любви, его покровительство очень красивому⁷ и очень бедному молодому человеку не могло не вызвать соответствующих интерпретаций. На это довольно прозрачно намекает в своих воспоминаниях Яновский, а также, возможно, в очень завуалированной и сдержанной форме – Милютина. А. Оженюи замечает, что ничто не указывает на гомосексуальные наклонности Вильде, напротив, он был очень неравнодушен к женщинам [Hogenhuis 2009: 38–39]. Мы знаем, что Андре Жид любил дерзких и способных молодых людей «из народа» и помогал им⁸. Оженюи упоминает в этой связи голландца Джефа Ласта; мы могли бы назвать еще Жана Малаке (первоначальное имя Владимир Маляцкий), польского еврея, юношей приехавшего во Францию, где он не имел жилья и работал на шахте, написавшего Жиду отчаянно-дерзкое письмо и ставшего при его материальной и моральной поддержке французским писателем [Gide, Malaquais 2000]. В какой мере в каждом из этих случаев играл роль сексуальный момент, мы судить не беремся. В известном смысле архетипом этих молодых людей может считаться Лафкадио – герой одного из лучших романов А. Жида «Подземелья Ватикана», вышедшего в 1914году.

Все знавшие Бориса Вильде и писавшие о нем отмечают в его натуре черты бесстрашия и известного авантюризма. «Искателем приключений гумилевского романтического склада» назвал его парижский поэт и критик Г. Адамович (цит. по: [Варшавский 2010: 274]). «Человек бурный и задорный, отмеченный страстью к риску и провокации, одновременно увлекающийся и саркастичный, пылкий и насмешливый, любящий физические нагрузки, радости плоти и все земные удовольствия <…> Авантюрист по рождению и призванию, Вильде вдруг обрел в Сопротивлении жизнь по своей мерке», – пишет о нем Ф. Бедарида [Вильде 2005: 145–146]. Сам Вильде говорил о себе: «Если быть честным до конца, то придется признать, что я был и остаюсь прирожденным авантюристом»⁹. Показательно, что литературный псевдоним Борис Дикой, под которым он обычно выступал в русской печати, является переводом с немецкого его фамилии: wild по-немецки означает «дикий»¹⁰.

Эти характеристики получают подтверждение в переписке А. Жида, но, как ни странно, эти материалы до сих пор не привлекли внимания ни французских, ни тем более русских авторов, писавших о Вильде. Имеем в виду опубликованную почти сорок лет назад переписку Андре Жида с Дороти Бюсси. Англичанка, сестра известного писателя и критика Литтона Стрейчи, она в начале ХХ века вышла замуж за французского художника и жила преимущественно на юге Франции. Д. Бюсси перевела на английский язык основные произведения А. Жида и была его преданным другом и почитательницей.

Приведем относящиеся к Вильде фрагменты этой переписки¹¹.

В январе 1933года (точная дата не проставлена) А. Жид писал Д. Бюсси:

Дорогой друг,

эта записка должна представить Вам Бориса Вильде (Wilde), который был моим гостем последние два месяца; не помню уже, когда именно он начал жить у меня, но я все больше привязываюсь к нему, и он кажется мне все более достойным уважения, интереса и любви, которые я чувствую к нему.

Я должен провести некоторое время в Монако и полагаю, что Вы сможете помочь ему при случае хорошим советом. Несомненно, он будет чувствовать себя менее потерянным в чужой стране, если Вы будете благосклонны к нему.

Ваш друг Андре Жид¹²

[Gide, Bussy 1981: 447–448]

В ответном письме от 3 февраля 1933года Бюсси писала: «Мы видели Вашего протеже Бориса Вильде два или три раза. Более подробно поговорим на эту тему, когда вы приедете к нам» [Gide, Bussy 1981: 448–449].

Через два дня, 5 февраля 1933года Жид пишет ей:

Дорогой друг,

прелестное по тону письмо Бориса просветило меня и заставило кусать пальцы за то, что я направил его к Вам. Я понимаю, впрочем, что он мог быть ошеломлен, опьянен, оглушен атмосферой Монте-Карло и втянулся в игру. Он признался мне во всем поистине обезоруживающим образом. И в том, что он занял у Вас 500 франков (сумма верная?), которые Вы имели любезность дать ему. Я тотчас послал ему 1000 франков, которые позволят ему немедленно вернуть Вам долг… и жить. Я обещал ему, что не скажу Вам об этом, чтобы не ставить его в неудобное положение; но если он не вернет их Вам немедленно и вновь примется играть… между нами все будет кончено. Дайте мне знать, прошу Вас. Вещи усложняются из-за излишней деликатности, и самое простое, самое лучшее – если Вы сообщите мне обо всем. Мне невыносима мысль о том, что Вы пострадаете из-за моего излишнего доверия [Gide, Bussy 1981: 449].

Ответное письмо Бюсси датировано 10 февраля 1933 года:

Дорогой Жид,

наши письма пересеклись. Борис принес деньги вчера. Сожалею, что не могла его видеть, так как лежала в постели с легким недомоганием (сегодня мне лучше). Я сказала, что дала ему взаймы 500 франков из-за слова достоин> «уважения» в Вашем письме (должна сказать, что в действительности я сделала это из-за слова достоин> «любви»). Вы напрасно находите невыносимым, что я оказала маленькую услугу человеку, которого Вы цените. Это прелестный юноша – он кажется мне обезоруживающим, как Вы выражаетесь. Не думаю, что его следует очень бранить, я была огорчена за него не потому, что он проиграл деньги, а потому, что ему пришлось их просить. Он не в состоянии объясниться, бедняга. Говоря на своем очень плохом французском, он не смог сказать ничего кроме: «Простите меня».

Трудно, однако, понять истинный «характер» человека, столь чуждого!

1. Вошло в кн.: [Исаков 2011]. [↩]
2. По-французски эта книга выходила в 1988 и 1997 годах. [↩]
3. А. Жид даже отдал Вильде один из своих костюмов, благо размеры совпадали.[↩]
4. Воспоминания Т. Милютиной были известны в рукописи Р. Райт-Ковалевой, которая приводит в своей книге соответствующие места.[↩]
5. Андре Жиду для такого-то (франц.). [↩]
6. Северный вокзал (франц.) [↩]
7. Cм., например, описание внешности Вильде у К. Авелина: «Вильде был светловолосый, сильный и холодный, владеющий собой атлет, нордический бог» (цит. по послесловию Ф. Бедарида [Вильде 2005: 144]).[↩]
8. Яновский почему-то – и, на наш взгляд, совершенно незаслуженно – характеризует А. Жида как человека «исключительно скупого и необщительного» [Яновский 2012: 316].[↩]
9. Запись от 18 сентября 1941 года [Вильде 2005: 145–146].[↩]
10. На этот очевидный факт впервые, насколько нам известно, обратила внимание французская исследовательница [Hogenhuis 2009: 16]. [↩]
11. Полагаем, что в письме А. Жида к Д. Бюсси от 19 января 1932 года с упоминанием его «протеже», живущего на 6-м этаже, речь идет не о Вильде, вопреки ошибочному предположению комментатора переписки Р. Тедески (см.: [Gide, Bussy 1981: 402]).[↩]
12. Здесь и далее перевод с французского мой. –Б. К. [↩]