Проблема реализма и литературы Востока

Термин «реализм» применяется в работах по истории и теории литературы весьма широко. О реализме или – в смягченной форме – об «элементах реализма» говорят в приложении ко многим произведениям чуть ли не всей литературы прошлого. Пожалуй, можно сказать даже больше: если обратиться к работам по истории литературы (особенно диссертациям, написанным в последние 10 – 15 лет), почти невозможно найти такую работу, в которой о реализме не говорилось бы, независимо от того, идет ли речь о литературе какого-нибудь народа Европы, или Азии, рассматривается ли литература XIX века, или литература европейского или азиатского средневековья и даже литература Древнего мира. Получается поэтому впечатление, что реализм в литературе есть как бы некая абсолютная категория – не то надысторическая, не то внеисторическая, то есть существующая в истории «вообще», независимо от истории конкретной, развивающейся по определенным этапам, каждый со своим собственным социально-экономическим и культурным содержанием. Так как признать существование такой категории без обращения к помощи метафизики вряд ли возможно, а прибегать к метафизической спекуляции вряд ли стоит, необходимо разобраться в факте столь широкого употребления термина «реализм» и выяснить, оставаясь на почве конкретной истории, то значение или те значения, которые в него вкладываются.

1

Если обратиться к истории, то можно с легкостью обнаружить, что обозначение «реализм» впервые стало прилагаться к той литературе, в сфере которой термин «реализм» вообще появился и которую этим обозначением хотели тогда охарактеризовать. Это – французская литература второй и третьей четверти XIX века в лице своего наиболее мощного тогда течения, представленного произведениями, например, Бальзака и Флобера. Вопрос о правомерности применения этого термина в данном случае просто не может быть поставлен. Тут это – конкретный исторический факт, который следует принять. От него и следует исходить во всякой работе по изучению значения понятия реализма в литературе.

Вопрос о значении понятия «реализм» и о самой допустимости употребления термина «реализм» возникает только тогда, когда мы обнаруживаем перенесение обозначения «реализм» на другие литературы. Как известно, это случилось с английской литературой XIX века, с русской литературой этого же времени, а также и с литературами других народов Европы.

И в этих случаях вопрос решается легко и в положительном смысле. Да, такое перенесение вполне правомерно: оно мотивировано возможностью называть все эти литературы реалистическими в одном и том же значении понятия «реализм».

Реалистическая литература во Франции XIX века возникла и развилась в условиях господства капиталистического строя. Это означает, что она характерна именно для этих общественных отношений – и с точки зрения их общего социального содержания, и с точки зрения той специфической обстановки, которая отличает эпоху капитализма от предшествовавшей ей эпохи феодализма. Социальная обстановка, характерная для общества капиталистической эпохи, определяется, как известно, борьбой двух основных классов этого общества – буржуазии и пролетариата. Поэтому все, что появляется в культуре капиталистического общества, зарождается и развивается именно в обстановке и под воздействием диалектики этой борьбы. Такова и литература капиталистической эпохи. Но уровень этой литературы, ее содержание, ее теоретические принципы определяются конкретным историческим моментом. Этот момент известен: середина XIX века во Франции – время стремительного развития и расцвета капиталистического строя, но вместе с тем – и время роста силы и активности пролетариата, этого неизбежного спутника буржуазии и в конечном счете ее могильщика. Это означает, что именно в момент подъема капитализма со всей ясностью обнаруживаются и общественные противоречия, коренящиеся в самой природе этого строя. Именно такая обстановка привела реалистическую литературу к чрезвычайно высокому развитию. Этим она обязана тому значению, которое получил в творческом методе реалистической литературы критицизм.

Не следует понимать этот критицизм упрощенно – как «разоблачение», «обнажение язв» и т. п. Все это имелось, и временами – в достаточно сильной степени. Но одновременно было и обратное: утверждение того прогрессивного, что было в этом строе, представляющем следующую, более высокую по своему уровню, ступень общественного развития, чем феодализм. Поэтому критицизм французского реализма XIX века следует понимать именно как метод раскрытия действительности во всей сложности и противоречивости действующих в ней сил. Если не отходить от конкретной истории и всегда видеть французский реализм в общей обстановке того времени, то вполне возможно перенесение характеристики «реализм» и на литературы других народов, если социально-экономические и общекультурные условия,, в которых эти литературы развивались в соответствующий исторический момент, сходны с условиями, наблюдавшимися тогда во Франции. Вполне законно приложение обозначения «реализм» к тому течению английской литературы XIX века, которое представлено творчеством, например, Диккенса и Теккерея. Вполне правомерно назвать «реалистической» – в таком же точном, историческом, смысле – и русскую литературу XIX века – в том ее течении, которое представлено произведениями, например, Гончарова и Тургенева. Конкретные черты эпохи в каждой из этих стран – Франции, Англии и России – во многом различны; уровень буржуазно-капиталистического развития в каждой из них неодинаков, но в целом, в аспекте больших линий исторического процесса, общих тенденций социально-экономического развития, это – одна и та же большая эпоха истории стран Европы. При несомненной неравномерности развития капитализма все страны Европы в этот период были втянуты в общий процесс развития, образовав в целом общую систему капитализма в Европе. Поэтому в XIX веке, особенно с середины его, о реалистической литературе – в точном, «французском», смысле этого слова, но, конечно, с необходимыми национальными поправками, – можно говорить применительно ко всем литературам народов Запада. Употребление этого термина в данном случае исторически вполне оправдано.

Если быть верным историческому значению термина «реализм», применение этого термина к литературам народов Востока возможно только тогда, когда в истории этих народов мы находим сходные с западными – в основных чертах и в главных тенденциях – социально-экономические условия, то есть утверждение и развитие капитализма как господствующего строя.

Как известно, подобные условия сложились только в одной Японии. Япония была единственной страной Востока, которая вышла из рокового столкновения с наступавшим Западом без превращения в колонию какой-либо из европейских стран, то есть без утраты государственной независимости, как это случилось, например, с государствами Индии и Индонезии. Япония не превратилась и в полуколонию какой-либо из стран Запада, как это на определенное время произошло, например, с государствами Индокитая, сохранившими видимость государственной самостоятельности. Япония не стала и зависимой страной, какими на некоторое время стали такие государства, как Турция и Персия и отчасти даже могучий Китай, политически – формально самостоятельные, на деле же опутанные сетями финансовой и дипломатической зависимости. Япония – единственная страна Востока, ступившая после революции 1868 года на путь самостоятельного капиталистического развития и достигшая столь высокого уровня этого развития, что в начале XIX века оказалась в состоянии присоединиться к весьма «е дружной «семье» империалистических держав, а после первой мировой войны – даже на правах политически чуть ли не равного партнера. Поэтому только в Японии развился тот этап ее новейшей истории, который по своему социально-экономическому содержанию – в основных чертах и в главных тенденциях – соответствовал этапу буржуазно-капиталистического развития Англии, Франции, России. Поэтому в Японии второй половины XIX века и начала XX века можно искать литературу, в общих чертах сходную с реалистической литературой стран Запада. Такую литературу мы действительно находим, конечно со своими национальными особенностями. Она представлена творчеством, например, Токутоми Рока, Симадзаки Тосон, Нацумэ Сосэки.

Сложнее обстоит дело с другими странами Востока. Их положение колоний, полуколоний или зависимых стран замедляло распад феодализма, делало развитие капиталистических отношений в них медленным, ограниченным и искривленным. Соответственно этому своими особыми чертами сопровождалось в этих странах и развитие буржуазии. Недаром именно на Востоке сложилось такое своеобразное явление, как «компрадорская буржуазия». Именно на Востоке оказались противопоставленными друг другу две группы буржуазии – «компрадорская» и «национальная». Они противостояли друг другу в силу известных различий своих интересов, различий в отношении к экономическому, политическому и культурному развитию своей страны, различий в своей роли в таком развитии. Но при всей замедленности, ограниченности и искривленности и в этих странах развитие капиталистических отношений и сложение буржуазно-капиталистического строя все же шло. XIX век – время утверждения капитализма как мировой и притом господствующей социально-экономической системы. Разные страны занимали в этой системе различные места, уровни развития капитализма и сами пути этого развития были очень различны, но все эти страны – в той или иной роли – в конечном счете вошли в образовавшуюся тогда мировую капиталистическую систему.

Поэтому не только в Японии, но и в других старых культурных странах Востока даже при их колониальном, полуколониальном или зависимом положении не могла – в том или ином виде, в той или иной степени развития – не появиться реалистическая литература общего для данной мировой эпохи типа. Достаточно указать хотя бы на писателей группы «Сервети – Фюнун» в Турции, на произведения Мальком-хана, Зейн ал-Абедина в Персии.

Особенности своего внутреннего исторического развития в соединении с положением в системе мирового капитализма наложили свой индивидуальный отпечаток на облик реалистической литературы в каждой из таких стран Востока, определили собственный путь этой литературы. Общая экономическая и политическая отсталость, незрелость буржуазии ограничивали идейный и художественный уровень реалистической литературы колониальных, полуколониальных и зависимых стран Востока, суживали ее общественную роль. Ориентация наиболее образованных слоев национальной буржуазии на ту или иную передовую – в то время – страну, ориентация, усиливаемая часто получением образования непосредственно в этой стране, приводили к нарушению последовательности национального литературного развития. Реализм во Франции возник после романтизма, бывшего исторически закономерным явлением в общем процессе развития французской литературы от эпохи распада феодализма до эпохи полного утверждения господства капитализма. Существование предшествующей и в течение довольно длительного времени сопутствующей романтической литературы было необходимо для реалистической литературы, так как она сама, с одной стороны, формировалась в борьбе с романтической литературой, отталкиваясь от ее основных творческих принципов, с другой стороны, призвана была некоторые из достижений этой литературы творчески продолжать и развивать. Реалистическая литература не смогла бы стать тем, чем она стала, без предшествовавшего этапа полноценной, развитой литературы романтизма.

Литература в странах Востока на этом этапе их истории как бы торопилась. Едва – и вполне закономерно! – ступив на путь романтизма, она, не успев этот путь как следует освоить, уже спешила дальше – к реализму. Этим определялась одна, с большей или меньшей силой повторяющаяся почти во всех литературах Востока, своеобразная черта: при всем несомненном стремлении к реализму во многих произведениях, относимых к реалистическим, проступали – и часто весьма ощутимо – элементы романтизма, притом обычно в крайне сентиментальной форме. Литература реализма как бы стремилась сама, внутри себя, восполнить недостаточную развитость необходимой предшествующей полосы. Реалистическая литература как бы сама в течение некоторого времени продолжала романтизм и, продолжая его, преодолевала, отталкиваясь от него.

Другая особенность реалистических литератур Востока возникла в силу действия общей мировой обстановки. К своей реалистической литературе страны Востока подходили обычно позже, чем передовые страны Запада. Даже в Японии, которая в 70-х годах XIX века вступила на путь самостоятельного капиталистического развития и очень быстро по нему продвигалась, даже в ней реалистическая литература – типа, характерного для Европы второй и третьей четверти XIX века, – начала формироваться лишь в самом конце XIX века, то есть тогда, когда в важнейших странах Запада распространился натурализм. Поэтому на литературу японского реализма с самого начала ее пути легла некоторая печать натурализма. Иначе и быть не могло, так как японские писатели-реалисты имели перед собою не только произведения Гончарова и Тургенева, но и Золя и Мопассана. Когда же во втором десятилетии XX века реалистическая литература Японии достигла высшей точки своего развития, она существовала уже в очень сложной обстановке, сложившейся в мировой литературе того времени, в обстановке, в которой причудливо переплетались линии, восходящие к натурализму, с линиями, идущими от идей и настроений европейского fin de siecle’fl, породивших на Западе крайне разнообразную и противоречивую по форме и приемам, по творческим принципам литературу конца XIX и начала XX века. Поэтому в японской реалистической литературе времен ее высшего развития чувствуются отзвуки творчества то Достоевского и Роллана, то Чехова и Ибсена, то Франса и Уайльда. Таким образом, японская реалистическая литература, едва вступившая в полосу своей полной зрелости, тут же стала сходить с классического для такой литературы пути и закончила свое существование в виде смеси элементов позднего, аналитического натурализма с элементами эстетизированного модернизма.

Для литератур стран Востока характерна и еще одна своеобразная черта. Все, сказанное выше, относится к потоку литературы в целом. Но в каждой из этих литератур были отдельные писатели, которые шли не вслед за общим движением реалистической литературы передовых стран Европы, а в ногу с ним, в какой-то мере приближаясь к общему уровню. Таков был, например, Фтабатэй, который уже в середине 80-х годов создал роман «Укигумо» («Плывущее облако»), по теме, по замыслу, по творческим приемам близкий к романам Гончарова («Обыкновенная история» и «Обрыв») и Тургенева («Отцы и дети»), а свои теоретические установки – под влиянием идей Белинского. Можно и позднее найти в японской литературе писателей, стоявших на уровне мировой литературы своего времени.

Появление таких писателей обусловлено тем, что в странах Востока в процессе соприкосновения их с передовыми странами Европы складывался слой вполне европеизированной интеллигенции, полностью знакомой с наукой, литературой, общественной жизнью передовых стран Европы, свободно владевшей языками этих стран. Он был немногочисленный, этот слой; его развитие опережало общее культурное развитие буржуазии, к которой эта интеллигенция принадлежала; поэтому писатели, входившие в этот слой, играли роль провозвестников или основоположников какого-либо литературного направления, само же направление оформлялось и приобретало соответствующую общественную значимость только позднее. Личность и роль Фтабатэя в этом смысле крайне показательна. Он был специалистом по русскому языку и русской литературе; он был первым переводчиком Тургенева и Гоголя; превосходно знал работы Белинского, Добролюбова, Чернышевского. И все это – в 80-х годах, то есть тогда, когда во всей Японии, может быть, только несколько человек вообще слышало о Тургеневе и Гоголе, а о Белинском, можно утверждать, вообще никто ничего не знал. Поэтому роман Фтабатэя и не был тогда принят обществом: он не укладывался в общее русло, по которому шла японская литература. Но его роман указал путь этой литературе, и позднее – когда реалистическая литература сложилась и окрепла – об этом романе Фтабатэя вспомнили. Ныне всем японским литературоведением единодушно признано, что именно Фтабатэй был провозвестником классической для Японии этого времени реалистической литературы.

При всех этих своеобразных чертах развития реалистических литератур в странах Востока все же эти литературы и могут и должны рассматриваться в общем плане мировой реалистической литературы в указанном историческом смысле.

Характерна и судьба самого термина «реализм». Французский по своему происхождению, образованный на основе латинского корня, он стал общим не только для народов европейских, но и для всех других культурных народов мира. В одни языки он вошел в своем собственном языковом облике, в другие – в переводном.

Правда, он стал таким термином только со второй половины XIX века. В первое время те же явления в литературе, которые во Франции обозначили словом «реализм», у других народов называли другими словами: например, словом «натурализм» у скандинавов, обозначением «натуральная школа» у русских в середине XIX века. Однако с течением времени «местные» термины были вытеснены термином «реализм», ставшим сначала общеевропейским, затем и мировым.

2

Таким образом, употребление термина «реализм» в приложении к мировой литературе определенной исторической эпохи исторически правомерно. Эпоха эта – вторая и третья четверти XIX века, если орать, так сказать, центральные хронологические рамки, учитывая, что в масштабе мировой истории реалистической литературы отдельные национальные литературы выходят за пределы этих рамок. В одних случаях, как, например, во Франции, реалистическая литература захватывает и конец первой четверти XIX века и последние десятилетия этого века; в других случаях, как, например, в Японии, реалистическая литература, вообще только начавшая свой путь в последней четверти XIX века, естественно протянулась и на два десятилетия XX века. Нужно учитывать также, что в истории реалистической литературы, как и в истории любого другого направления в литературе, вполне отчетлива, строго говоря, середина, начало же и конец весьма расплывчаты, так как в своем начале реалистическая литература не только отталкивается от той, которую ей историей суждено сменить, но и несет в себе многие черты существующей тогда литературы; в конце же бывает трудно провести резкую грань между литературой реализма и литературой натурализма. Надо учитывать и то, что реалистическая литература за время своего исторического существования сама – в своем внутреннем развитии – переходила от одного этапа к другому. Реализм Флобера не то, что реализм Бальзака. И дело тут отнюдь не в одном различии творческих индивидуальностей, какое бы огромное значение индивидуальность писателя ни имела; многое вызвано изменениями, происшедшими в общественной обстановке, а также самими внутренними законами развития определенного типа литературы. Поэтому в составе мастеров реалистической литературы мира мы видим очень разные имена. Мировая реалистическая литература – это творчество Стендаля, Бальзака, Флобера, Диккенса, Теккерея, Дж. Эллиота, Дж. Мередита, Гоголя, Гончарова, Тургенева, Достоевского, Толстого, Чехова, Б. Ауербаха, Ф. Шпильгагена, Э. Ожешко, Б. Пруса, Переса Гальдоса, Токутоми, Таяма, Симадзаки, Нацумэ, Халида Зии Ушаклыгиля, Малькома-хана, Зейн ал-Абедина и многих других писателей как перечисленных стран, так и других. Но при всех различиях историческое, социальное и художественное существо этой литературы в своих наиболее важных частях и в главных тенденциях развития вполне определенно.

Имеем ли мы право при конкретно-историческом подходе к явлениям литературного процесса выходить с термином «реализм» за указанные рамки? Имеем ли мы право переносить обозначение, определявшее магистральную линию литературы, сложившейся и развившейся в условиях утверждения капитализма как мировой господствующей социально-экономической системы, на литературу других эпох, возникшую в других исторических условиях?

Ответ на этот вопрос должен быть отрицательным и – если соблюдать конкретно-исторический подход к явлениям, – другим он и быть не может. И тем не менее факт есть факт. Термин «реализм» прилагается и к литературе XVIII века во Франции, Германии, Англии, и к литературе западноевропейского Возрождения. Можно встретить слово «реализм» и в суждениях о «Витязе в тигровой шкуре», о «Повести о Гэндзи», даже о…