«Платочек Дездемоны» (О случайности и закономерности в искусстве)

1

В опубликованной недавно работе «Из дневника» В. Шкловский, размышляя над новой жизнью сюжета в современном искусстве, говорит о ружьях, которые висят и непременно стреляют. Слова эти, приписываемые Чехову, по мнению В. Шкловского, на самом деле принадлежат Немировичу-Данченко, в драматургии которого все ружья действительно всегда стреляют. Как бы то ни было, но театр Чехова действительно «основан на иных правилах искусства, на большей приближенности к свободному отражению действительности». Впрочем, это не открытие Чехова. Еще у Шекспира в «Короле Лире» шут – «равный герой», по словам А. Аникста, «самый щедрый из всех шекспировских шутов» – из трагедии исчезает, и неизвестно, что с ним стало. В «Короле Лире»такое«ружье» не только не стреляет, но драматург забывает о нем!..

С сюжетом, как и вообще с искусством, не могут не происходить изменения. Подлинное искусство все решительнее отрицает поверхностное раскрытие характеров в случайных «завлекательных» ситуациях, превращающих сюжет в самоцель. Авторы таких произведений не задумываются особенно над социально-закономерными (а не случайными) истоками человеческих поступков. Интрига не только становится здесь содержанием произведения; она, как правило, и исчерпывает это содержание. Но ведь ценность художественного произведения не может заключаться только в интриге. Стремление ограничить «сюжетом» художественное постижение жизни превращает искусство в развлечение.

Разумеется, нельзя и отрицать значение сюжета; конечно же, он обладает самостоятельными, в том числе и эстетическими, ценностями, привлекает или отталкивает внимание читателя, способствует раскрытию мысли, конфликта. Но в нем должна проявляться необходимость, а не случайность…

Еще А. Чехов говорил: «Зачем это писать, что кто-то сел на подводную лодку и поехал к Северному полюсу искать какого-то примирения с людьми, а в это время его возлюбленная с драматическим воплем бросается с колокольни? Все это неправда, и в действительности этого не бывает. Надо писать просто: о том, как Петр Семенович женился на Марье Ивановне. Вот и все». Не фатальные случайности и якобы роковые неизбежности, а обычные факты и подробности, которые надо проанализировать тщательно, художественно-глубоко, – вот что привлекает писателя.

А между тем можно столкнуться и с другой точкой зрения. В статье «Как была написана «Иркутская история» («Вопросы литературы», 1960, N 10) А. Арбузов писал: «Многим гибель Сергея в пьесе кажется случайной, но разделить эту точку зрения я не мог… Случайность в театре иногда только подчеркивает закономерность явления. Разве платочек Дездемоны, увиденный Отелло в руках Кассио, не случайность? А ведь на этой «случайности» построена вся шекспировская трагедия».

Казалось бы, рассуждение совершенно справедливое: случайность с платочком действительно способствует выявлению закономерности- трагедии Отелло. Но если мы серьезно поверим в то, что «Отелло»»построен» на «случайности» с платочком Дездемоны, то точно так же можно будет сказать, что и поражение Гамлета в поединке с Лаэртом не больше чем случай (он так же случайно мог бы и победить!), а потому и смерть Гамлета в трагедии всего лишь «случайность»! Хотя на самом деле случайность с платочком Дездемоны или случайное поражение Гамлета в поединке – всего лишь случайности… сюжетные. Тогда как смерть Дездемоны, Отелло или смерть Гамлета – закономерность, и обе трагедии действительно на этом «построены». Потому что в сюжете этих произведений могло не быть ни «платочка», ни рокового поединка, а герои все равно погибли бы, и обе трагедии именно об этом и написаны.

Вспомните самоубийство героя «Жестокости» Веньки Малышева – нелепое и случайное, возможность которого тем не менее была заложена в его характере, неспособном на какие бы то ни было компромиссы. Быть может, остановись Венька в то мгновение – и у него хватило бы силы повести борьбу с начальником, показать ему, что «советская власть без обмана проживет. Ей обман не нужен…». «Что она, такая несчастная, что ли, советская власть, что ее надо сильно подкрашивать и малевать?..» Но нет у Малышева этого дня, часа. Он обращается в уком комсомола, но секретаря нет. Уехал и секретарь укома партии. А Малышеву нужно сию же минуту что-то сделать, потому что совершается несправедливость, потому что именно сейчас у Лазаря Баукина рушится вера в правоту советской власти. А здесь еще это злосчастное письмо, написанное Юле и по нелепейшей случайности оказавшееся в руках Узелкова… И тогда раздается выстрел. Случайный выстрел, которого не могло не быть.

Вспомните нелепые случайности и «несообразности, непосредственно приведшие к катастрофе героя «Большой руды» Виктора Пронякина, а с другой стороны, трудно складывающийся его характер, его незадавшуюся жизнь, его «болезнь», которую он несет в себе, – и вы поймете закономерность трагического финала этой повести…

Глубокий анализ современного характера позволил авторам этих произведений ставить вопросы острые и серьезные, не только констатировать происходящее, но и объяснять причины случившегося.

2

Остановимся подробнее на естественности и органичности проявления закономерности в художественной ткани произведения.

До возвращения князя Андрея остаются считанные дни. Срок свадьбы, установленный старым князем Болконским, приближается. Граф Илья Андреич с Наташей и Соней приезжают в Москву. И тут первая из роковых случайностей: графиня нездорова. Они приезжают без нее, потому что ждать больше нельзя: вот-вот вернется князь Андрей, а нужно закупать приданое, продавать подмосковную, старый князь Болконский в Москве – надо представить ему Наташу…

В Москве Ростовы останавливаются у Марьи Дмитриевны Ахросимовой (дом Ростовых нетоплен, графини с ними нет…), и на другой же день граф с Наташей едут к старому князю Болконскому. Ростову заранее неприятно это свидание, в душе ему даже страшно, ему памятно столкновение со старым князем (он «заторопился, входя в переднюю», спросил «дома ли»»робко» и «тихо»). Наташа все это понимает и чувствует себя оскорбленной, краснеет за отца, еще больше сердится уже на себя за то, что краснеет, «нравственно съеживается», невольно принимает небрежный тон, который отталкивает от нее княжну Марью и делает это свидание неприятным для обеих сторон.

Наташа оскорблена, обижена, ей «больно ужасно». В тот же вечер Марья Дмитриевна достает билет в оперу и настаивает на том, чтобы Наташа поехала, хотя ей и не хочется.

Это новая и не менее роковая случайность. Ведь если бы Ростов с девочками не остановился у Ахросимовой и она не купила бы билета в оперу, то Наташа и не встретилась бы с Анатолем…

Наташа собирается в театр, ей становится еще более грустно от того, что в большом зеркале она видит, «что она хороша, очень хороша» («Боже мой, ежели бы он был тут, тогда бы я не так, как прежде, с какою-то глупою робостью перед чем-то, а по-новому, просто обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня…» и т. д.). Она еле сдерживается, чтобы не разрыдаться. Наташе уже мало любить и знать, что она любима: «ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце».

А между тем они приезжают в театр. Наташа видит, слышит, чувствует завистливые, восхищенные взгляды, восклицания, ее охватывает «давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею»; взволнованная, она становится особенно хороша. И с новой остротой и болью вспоминает унизительный прием в доме старого Болконского («Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство?»). Думая обо всем этом, она все больше и больше погружается в мир, окружающий ее. Она видит Долохова, стоящего в виду всего театра спиной к рампе в своем персидском костюме, ослепительно красивую графиню Безухову, сидящую в соседней ложе, всё то «вычурно-фальшивое и ненатуральное», что происходит на сцене, на которой посреди раскрашенных картонов движутся и что-то поют девицы и мужчины с голыми ногами или в красных корсажах, белых юбках и в шелковых в обтяжку панталонах, а публика хлопает и кричит от восторга. И наконец, необычайно красивый адъютант – Анатоль Курагин – подходит к ложе, где сидит его сестра, спрашивает что-то о Наташе, а потом не спускает с нее глаз. Наташа чувствует, что Курагин спрашивает о ней, видит, что он смотрит на нее, это доставляет ей удовольствие, она даже поворачивается так, «чтоб ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении». Постепенно Наташа все больше и больше входит, погружается в этот новый для нее, сначала чуть ли не враждебный и фальшивый, а теперь уже совершенно свой и радостный мир. Ее уже не удивляет страшный шум и треск, которым взрывается театр после того, как на сцене появился мужчина с голыми ногами, который «стал прыгать очень высоко и семенить ногами» («Дюпора! Дюпора! Дюпора!..»). Она, радостно улыбаясь, говорит с Элен, слушает Анатоля, ей «тесно и тяжело», но одновременно и приятно его присутствие, его нескрываемое восхищение. Она сама не знает, как уже через пять минут чувствует себя такой близкой к этому человеку, ей страшно от того, что «между им и ею совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами».

Все, с чем приехала Наташа в театр: