Новое рождение Молла Насреддина
Азия Шариф, Рождение Молла Насреддина. Очерк жизни и творчества Джалила Мамедкулизаде, «Гянджлик» Баку, 1968, 400 стр.
Книга А. Шарифа, посвященная жизни и творчеству выдающегося азербайджанского писателя Джалила Мамедкулпзаде, названа «Рождение Молла Насреддина». Молла Насреддин – народный герой Востока, восставший из собственной могилы подобно своему европейскому собрату Тилю Уленшпигелю. Неистощимый балагур, гений острого афоризма, мастер анекдота, смутьян, бесстрашный правдоискатель, он мог самого хромого Тимура поставить на место. Бессмертный Молла Насреддин навсегда связан с жизнью народа, он – ее душа.
Так, он вновь ожил в 1906 году, когда 4 марта в Тифлисе было дано разрешение на издание журнала «Молла Насреддин». Этот сатирико-юмористический еженедельник был детищем Джалила Мамедкулизаде. Имя журнала стало вторым именем издателя, писателя и не только псевдонимом, но и символом его деятельности. Традиции правдолюбца Молла Насреддина нашли свое новое живое воплощение.
Книга А. Шарифа, пожалуй, самое крупное исследование о Мамедкулизаде, хотя и не охватывает всей жизни писателя. Она явилась плодом многолетнего кропотливого труда, связанного с архивными изысканиями, дотошным исследованием биографии писателя, литературоведческим анализом и переводческой деятельностью автора. А. Шариф ограничил себя определенными хронологическими рамками: исследование ведется со дня рождения писателя, – кстати, эта дата (1866 год) впервые научно установлена именно А. Шарифом, – и до 1906 года. Шаг за шагом восстанавливает он полустертые страницы биографии писателя, проясняет белые пятна первого периода деятельности Мамедкулизаде, устанавливает новые факты, опираясь при этом и на документы, и на живые свидетельства родственников и друзей писателя. Любовно, с чрезвычайной дотошностью воссоздается облик Джалила Мамедкулизаде, среда и обстоятельства, которые подготовили его творчество.
Автор рисует широкую картину провинциального быта Нахичевани прошлого века, где родился писатель; отдаленность от центра, недоверие к веяниям цивилизации, фанатическая религиозность. Эта среда, вернее, сопротивление ей, подчеркивает А. Шариф, и сформировала личность писателя. Она выработала у пытливого юноши иммунитет против самой себя, а этот иммунитет и стал впоследствии побудительной силой в творчестве, психологической причиной, определившей эстетическую программу писателя. Связи между внешними фактами биографии и духовной жизнью писателя ученый прослеживает подробно. Нахичевань, мусульманское трехгодичное городское училище, учительская семинария в Гори, преподавание в сельских школах Башнорашена и Неграма, первые литературные опыты, подготовка к карьере адвоката, сотрудничество в газетах «Шаркы-Рус» и «Возрождение», наконец, журнал «Молла Насреддин». Порой складывается впечатление, что исследователь, сопоставляя жизнь и творчество писателя, чрезмерно задерживает внимание на деталях, несколько тормозя этим движение своей мысли «по основному курсу». Хотя несомненно, что в преобладающем большинстве случаев сопоставления эти ведут к главной цели. А цель автора состоит в том, чтобы показать, что такое народность мышления писателя-сатирика.
А. Шариф подчеркивает, что в начальный период своего творчества Мамедкулизаде не видел в обездоленной и задавленной массе прямой опоры для своей программы. Он глубоко сострадает несчастью народа, он черпает силу отрицания в «беззащитности слабых», но деятельных проявлений народной воли он как будто не фиксирует.
В первой повести Мамедкулизаде «Пропажа осла» мы встречаем такую характеристику героя, крестьянина Мамедгасана: «Но что нам в его бедности, все равно он прекрасный человек, этот дядя Мамедгасан. Он собственной головы не пожалеет для ближнего; несмотря на бедность, никому не откажет в помощи». Но бедняк и праведник оказывается в конце концов в самом жалком и смешном положении. Он позволяет увести старосте селения Худояр-беку своего единственного осла, на котором он мечтал совершить паломничество к праху святых имамов. И ничего он не может сделать, да, собственно, и не пытается сделать, кроме как жалобно стенать по этому поводу. Он безропотно покоряется насилию и тем дает Худояр-беку еще большую власть над собой и себе подобными. А. Шариф, обобщая взаимоотношения этих героев, пишет: «Худояр-бек чувствует под собой незыблемую почву в этом мире, где самый воздух насыщен духом произвола сильных и беззащитности слабых». Особый характер народности раннего Мамедкулизаде находят, таким обра-80м, в книге А. Шарифа четкое и полное освещение.
Между тем в последних ее главах открывается нам совершенно как будто иной, новый Мамедкулизаде – публицист периода первой русской революции. Автор монографии рисует облик писателя этих дней. Этот Мамедкулизаде находит слова, полные открытого революционного пафоса. В фельетоне «Напутствие», помещенном в газете «Кавказский рабочий листок» 22 декабря 1905 года, Мамедкулизаде обращается к персидским рабочим с призывом передать трудовому люду Ирана добрую весть: «…Расскажите ему, что у нас по всей России поднялся на ноги весь рабочий народ и, сплотившись в грандиозную силу, свергнул о себя тот гнет, под коим он по сие время стонал. Передайте там вашим землякам-рабочим, что их российские товарищи шлют им привет».
В этих строках прямая вера в дело, которое берет в свои руки народ. Здесь нет примирения с подавленностью и беззащитностью народа. Сама жизнь, конечно, внушила писателю эту надежду, дала ему новую нравственную точку опоры. Но все же мысли эти могут показаться резко контрастными в сравнении с прежним умонастроением. Как воссоздается в книге ход внутреннего развития творчества писателя?
А. Шариф четко показывает процесс накапливания Мамедкулизаде новых идейных ценностей. Тема народной жизни развивается в творчестве Мамедкулизаде широко, неуклонно набирая силу. Повесть «Пропажа осла» открывает целую галерею характеров из народной среды. Рядом с дедушкой Мамедгасаном встают крестьяне из неоконченной повести «Школа селения Данабаш». За ними следуют Новрузали («Почтовый ящик»), Карбалай-Мамедали и Парниса («Конституция в Иране»), Пери («Четки хана»), Назли (пьеса «Мертвецы»), Уста Зейнал из одноименного рассказа и др. Мамедкулизаде, рисуя этих героев, не скрывает их косности, религиозного фанатизма, невежества.
Он не может сдержать насмешки, когда наблюдает, например, за сельчанами из Данабаша («Данабаш» – «Телячьеголовый», реальный прообраз его – село Неграм, где писатель в свое время учительствовал). Ну что это за народ, который робко жмется в кучу при виде российского и местного начальства, явившегося его облагодетельствовать – открыть в деревне школу? Неужто он всегда трепещет от одного вида власти? И неужели прав приторно-лицемерный и наглый переводчик, громогласно заявляющий, что все это «темные, забитые, дикие люди»?
Мамедкулизаде рисует психологию крестьянства объемно, не желая упустить из виду ни одной черточки. Он не смягчает то, что видит. Почти совсем незаметно происходит в рассказе смещение, – правда слов переводчика становится лишь формальной правдой. «Телячьеголовые», озабоченно выслушивающие его речи, как-то незаметно вызывают нашу симпатию, а сладкоголосый хулитель – несомненное и неподдельное отвращение. Мера иронии в первом и втором случае несоотносима. Мамедкулизаде знает, кто заслуживает ненависти, а кто любовного порицания. Корень художественного мышления писателя – народного сатирика в том, справедливо утверждает А. Шариф, какая избрана им нравственная позиция: «автор описывает жизнь крестьян не со стороны, а как бы изнутри, устами выходцев из самой гущи этих крестьян». Вот этот взгляд «изнутри» и позволяет Мамедкулизаде обнаружить ту единственную возможность утвердиться, которая есть у этой с виду безропотной и безликой толпы. Крестьяне находят свои средства к тому, чтобы не поддаться лицемерной русификаторской политике царизма; они тихо и упрямо сопротивляются нивелированию. Конечно, намерение это не таит еще в себе большой силы. Оно пассивно. Вот почему слышится в интонации писателя легкая грусть, сочувствие, близкое к огорчению.
В дальнейшем ходе исследования А. Шариф конкретизирует выдвигаемый им общий принцип. Он показывает, как глубокая преданность правде жизни позволяет Мамедкулизаде угадывать новые возможности» народной правды, ее перспективы. Писатель сознает, что перемена существующих обстоятельств совершается прежде всего в мысли и чувстве. Требование свободы и равенства надежно, если оно зреет в душе каждого и становится его индивидуальной чертой. Революционная деятельность начинается с отстаивания своего собственного права. Эти психологические первотолчки в толще народного бытия Мамедкулизаде угадывает еще до 1905 года. И особое место здесь занимает его шедевр – новелла «Почтовый ящик», написанная осенью 1903 года.
В книге анализ этого рассказа занимает почетное место. Автор отмечает, что образ главного героя крестьянина Новрузали является дальнейшим развитием образа дяди Мамедгасана из повести «Пропажа осла». Действительно многое их роднит. Оба по-детски простодушны, оба в плену мусульманских правоустановлений. Новрузали вдобавок до самозабвения предан своему помещику, которому он везет из деревни не оброк, а «подарки». С величайшим рвением берется он выполнить пустяковое поручение – опустить срочное письмо В почтовый ящик. Бедный Новрузали так темен, что не знает, какой должна быть дальнейшая судьба письма. И когда является почтовый чиновник, чтобы очистить ящик, он протестует, принимая это за воровство. Он укоряет, наставляет почтальона: «Новрузали еще не умер, не позволит, чтобы ты украл письмо, доверенное ему господином. Нехорошо поступаешь. Зачем тянуться к чужому добру? Разве в вашем шариате воровство не считается грехом?..» Новрузали требует, но безрезультатно. И только потеряв уже всякое терпение, он хватает проклятого гяура за плечи и со всей силы бросает его о землю. Вещь неслыханная! Покорный Новрузали рискует поднять руку на представителя власти. А. 1Париф справедливо пишет: «Новрузали убежден, что он наказывает преступление и защищает право, поэтому ни перед чем не останавливается, чтобы достигнуть этой благородной цели…»
Конечно, крестьянин Новрузали еще растворен в системе национальной иерархии. Он не отделяет своего права от права того, кто традиционно стоял социальной ступенью выше. Но он страстно отстаивает через это чужое ему право высшую человеческую правду, как он ее понимает. Стоит вызвать у Новрузали то же самое уважение, что он питает к институту шариата – к системе правоположений более высокого социального порядка, и Новрузали неотличим от тех героев 1905 года, которым посвящены строки Мамедкулизаде-публициста. Вот почему писатель был готов принять первую русскую революцию много раньше того, как она стала историческим фактом. Взгляд «изнутри» на события народной жизни, сердечное сочувствие к униженным и оскорбленным были для Мамедкулизаде самым верным социальным компасом.
В книге А. Шарифа полно раскрыты особенности художественной манеры народного сатирика. При всем том, что основная нравственная позиция Мамедкулизаде неизменна, надо иметь в виду, что он ее выражает не прямо, а путем образных сопоставлений, иронических иносказаний. От насмешливого взгляда писателя не укрывается исторически-преходящий характер, относительность общественных форм жизни. Это не приводит к угрюмой сосредоточенности на теневых сторонах жизни, к психологической зависимости от них. Смех Мамедкулизаде, как и шутка его легендарного предтечи Молла Насреддина, носит жизнетворный характер. Он знает о законе исторического обновления? сама возможность шутить воспринимается им как свидетельство неистощимого богатства жизни.
Мамедкулизаде всеми корнями своими – в народе. И сама форма его произведений отражает это следование фольклорным традициям. Пристрастие к лапидарным жанрам, речь героев, близкая к устной живой речи, легкий и какой-то неуловимый юмор – эти и другие особенности стиля Мамедкулизаде внимательно исследуются в книге А. Шарифа. Автор показывает и широкий интернациональный характер миросозерцания азербайджанского классика. Оно проявлялось и в гуманном, благородном отношении к другим нациям, и в постоянном ощущения творческого единства с великими представителями мировой литературы, – огромную симпатию, в частности, питал Мамедкулизаде к Гоголю.
Деятельность Мамедкулизаде вызвала к жизни целую плеяду писателей-«молланасреддинцев». Традиция была заложена прочно. Под влиянием Мамедкулизаде, отмечает А. Шариф, развивались такие разные писатели, как Сулейман Рагимов и Сеид Гусейн, Таги Шахбази и Мир Джалал, Б. Талыблы и Авез Садых. С творчеством Мамедкулизаде и писателей старшего поколения, продолжающих его традиции, перекликается деятельность молодых азербайджанских прозаиков.
В майском номере журнала «Новый мир» (1967 год) была напечатана статья азербайджанского писателя Анара к 100-летию со дня рождения Мамедкулиааде. Анар подчеркивает то, что кажется ему главным качеством в деятельности писателя: «За всю свою жизнь Джалил Мамедкулизаде не написал ни строчки неправды. Но написал ни строчки для ублажения кого-либо, с целью кому-нибудь понравиться. Он говорил горькие вещи и неприятные слова. Никогда не заискивал он ни перед власть имущими, ни перед временной конъюнктурой, ни перед собственным народом… И он пришел в наше сегодня чистым и вечным». Исследование А. Шарифа показывает, насколько богато и жизненно наследив Джалила Мамедкулизаде, насколько плодотворны его художественные принципы, которые сегодня взяла на вооружение азербайджанская литература.