Не по-маршаковски. Малоизвестные русские переводы Уильяма Блейка начала XX века

Не стоит ваш Блейк, чтобы вы переводили его.

Максим Горький, в разговоре с Маршаком, 1920-е годы

Английский поэт и художник Уильям Блейк не был совершенно неизвестен русскому читателю XIX века. Первая объемная биографическая статья с прозаическими переложениями его стихов была издана в московском «Телескопе» в 1834 году, спустя всего семь лет после смерти поэта.

Спустя несколько десятилетий, на рубеже веков, благодаря публикациям Суинберна и Йейтса Блейк все-таки обрел популярность. В России были изданы исследования З. Венгеровой, а также статьи и переводы К. Бальмонта, — они видели в Блейке (тогда писали «Блэке») прямого предшественника символистов. Тогда же были напечатаны и первые переводы С. Маршака.

Однако после революции Блейк был заклеймен как «мистик», и само имя его почти не появлялось на страницах отечественных изданий вплоть до 1957 года, когда, к двухсотлетнему юбилею, он все-таки был официально признан советским литературоведением и искусствознанием. В рамках этого «воскрешения» его место в истории литературного процесса было переосмыслено: версию о родстве с символистами предали забвению. Блейк был назначен певцом социального протеста и законным предтечей Байрона и Шелли, занял почетную нишу в череде «революционных» романтиков. Переводы из Блейка стали появляться в журналах, а позже и выходить отдельными изданиями; были написаны статьи и защищены диссертации о его творчестве, а в начале 2010-х в Москве прошла первая в России выставка Блейка-художника.

Однако исследование рецепции Блейка в русской культуре показывает, что далеко не все переводы из него стали достоянием широкой публики, не все культурные связи прослежены. А ведь Блейка собирался переводить Пастернак; цитаты из него можно встретить у Сологуба и Поплавского; аллюзии на его творчество встречаются у Гумилева, Набокова и Бродского.

Обнаружились и малоизвестные переводы из Блейка, не учтенные в известных библиографиях, стоящие в стороне как от бальмонтовской традиции, так и от маршаковской. Возможно, именно их упоминала блейковед Т. Васильева, когда писала об «отдельных публикациях малоизвестных, случайно бравшихся за Блейка переводчиков» [Васильева 1969: 305]. Возьмем на себя смелость представить эти переводы русскому читателю, поскольку один из них был опубликован в 1912 году и основательно подзабыт, а другой, еще более любопытный, до сих пор доступен только в архивах.

Загадка В. Э.: перевод-подстрочник, 1912

В 1913 году, опубликовав в журнале «Аполлон» рецензию на «Антологию современной поэзии» (из серии «Чтец-декламатор», Киев, 1912), Н. Гумилев писал: «Указанием недостатков этой в общем приятной книги я и займусь, чтобы читатель мог пользоваться ею, не рискуя попасть впросак <…> В английском отделе нет ни Китса, ни Стивенсона, ни Теннисона, ни Браунинга, и в то же время есть гораздо более ранний поэт — Блейк»¹ [Гумилев 2006: 151]. Эта фраза Гумилева помогла отыскать малоизвестные переводы из наследия романтика, не упомянутые в известных нам библиографиях.

Серия «Чтец-декламатор» издавалась в Киеве в 1908—1914 годах. Интересующий нас том, «Антология современной поэзии», стал четвертым в серии. В этом издании были опубликованы переводы трех произведений Блейка. Один из них («Ночь») — в переложении К. Бальмонта; два, отрывки из «Прорицаний невинности» и «Посвящение» («Dedication of the Designs to Blair’s «Grave»»), подписаны инициалами В. Э.

Загадка этих инициалов, однако, не слишком сложна. Почти не вызывает сомнений, что за ними скрывается Владимир Юрьевич Эльснер (1886—1964). Молодой поэт, известный потомкам в основном как шафер на свадьбе Ахматовой и Гумилева, жил до революции в Киеве и служил письмоводителем и соредактором в редакции «Чтеца-декламатора». Он издавал собственные стихи, стал одним из первых переводчиков на русский «Пьяного корабля» А. Рембо и выпустил книгу переводов из немецкой лирики, — довольно точных, хотя и несовершенных и часто неполных. Как писал современник, «Эльснер был любитель западноевропейской культуры, преимущественно немецкой, и имена поэтов современных и старых (Рильке, Стефана Георге, Роденбаха, Новалиса и Тика, Бальдунга Грина, Лохнера и Босха) не сходили с его уст» [Жегин 1997: 183].

В. Эльснер отвечал за выпуск четвертого тома «Чтеца-декламатора», где появились переводы из Блейка. Опубликованный в 1909 году, этот том «Антологии» был переиздан в 1912-м, будучи существенно расширенным за счет переводов Эльснера. В основном он переводил в прозе, создавая своего рода опоэтизированные подстрочники.

Несмотря на то, что Эльснер отдавал предпочтение французскому и немецкому, он переводил и с английского. Так, за подписью «В. Ю. Эль-р» появились два его перевода из Суинберна, которые оцениваются как небезуспешные, ибо «созданный В. Ю. Эльснером перевод, несмотря на его прозаическую форму и отдельные избыточные вольности интерпретатора, не до конца понявшего некоторые трудные места в суинберновском произведении, достаточно полно передавал как содержательную сторону подлинника, так и его эмоциональную насыщенность» [Комарова 2013: 160—161]. Таким образом, Эльснер эпизодически переводил и английскую лирику, и можно практически с уверенностью утверждать, что переводы из Блейка в четвертом томе «Чтеца-декламатора» принадлежат именно ему.

Блейка, как и Суинберна, Эльснер переводит в прозе. Он выбрал для перевода сравнительно малоизвестные тексты, хотя первое четверостишие «Прорицаний невинности» стало своего рода символом поэзии Блейка и даже, по формулировке А. Зверева, «афористической формулировкой сущности романтизма» — то самое, где, в переводе Маршака, «В одном мгновенье видеть вечность…».

Впрочем, этот катрен Эльснер не берет для перевода.

Как и Маршак, который будет переводить «Прорицания невинности» позднее, Эльснер делает выборочный перевод двустиший этого цикла. Точный авторский порядок в цикле не установлен. Маршак, приступая к переводу, писал: «Это дает и мне право расположить их в том порядке, который представляется мне наиболее естественным и разумным» [Маршак 1969: 602].

Заслуживает интереса выбор текстов для перевода. Эльснер выбирает в основном строки условно «экологической» тематики, где утверждается единство природного и человеческого миров. Афористические фразы Блейка отсылают к притчам Соломоновым (к которым восходят и «Притчи Ада» из знаменитой поэмы «Бракосочетание Рая и Ада»); но, пользуясь старыми дидактическими формами, романтик вкладывает в них пророчески-гневное содержание.

Приведем небольшой по объему перевод полностью.

Пророчества невинности

Красногрудая малиновка в клетке приводит небеса в ярость.

Собака, замерзшая у хозяйской двери, предсказывает гибель городу.

Боевой петух, приготовленный к бою, устрашает восходящее солнце.

Каждый стон затравленного зайца вырывает волокно из твоего мозга.

Жаворонок, раненный в крыло, заставляет умолкнуть херувимскую песнь.

Кто мучит живую душу жука, сплетает темную сень в нескончаемую ночь.

Дикий олень, бродя здесь и там, охраняет человеческую душу 
от горестей.

Накорми собаку нищего и кошку вдовы, и тебе все пойдет впрок.

Мычанье, лай, вой и рев — волны, ударяющие в берега неба.

Летучая мышь, порхающая поздним вечером, — жилица неверующего сознания.

Яд змеи и саламандры — пот с ноги Зависти.

Ревнивая зависть художника — яд медовой пчелы.

Самый сильный из когда-либо изведанных ядов рожден лавровым венком цезаря.

Лохмотья нищего, развевающиеся по ветру, разрывают небеса в клочья.

Копейка, зажатая в руке рабочего, властна купить и продать владения скупца.

Зов проститутки из улицы в улицу — пусть будет соткан саван старой Англии.

Радость игрока, проклятие проигравшего будут плясать у катафалка мертвой Англии.

Кто осмеет веру ребенка, да будет тот осмеян в старости 
и при смерти.

Если бы солнце и луна сомневались, — они тотчас потухли бы.

Не скованный, в отличие от более знакомых нам переводчиков Блейка, требованиями рифмы и размера, Эльснер переводит достаточно близко к тексту — и вместе с тем зачастую слишком прямолинейно, грубовато. Кое-где случаются и вовсе казусы: так, во второй фразе в оригинале написано «starvd», оголодавший, — то есть собака у Блейка не «мерзнет», а голодает. Немало примеров излишне буквального прочтения — например, «сплетает темную сень в нескончаемую ночь» как перевод «weaves a Bower in endless Night».

Вместе с тем переводы Эльснера, в силу самой своей точности, дышат той простотой и пророческой страстью, которой порой так не хватает опоэтизированному переводному Блейку. Сравнить только подстрочник Эльснера: «Каждый стон затравленного зайца вырывает волокно из твоего мозга», — и не совсем уклюжее двустишие Маршака: «Заяц, пулей изувечен, / Мучит душу человечью». Достаточно точен и следующий перевод: «Зов проститутки из улицы в улицу — пусть будет соткан саван старой Англии» — в то время как Маршак нивелирует смелую метафору: «Крик проститутки в час ночной / Висит проклятьем над страной». Так же буквален по смыслу перевод: «Кто осмеет веру ребенка, да будет тот осмеян в старости и при смерти», — в то время как Маршак смягчает суровый приговор романтика: «Смеющимся над детской верой / Сполна воздастся той же мерой». Или, скажем, двустишие, которое Эльснер переводит дословно: «Лохмотья нищего, развевающиеся по ветру, разрывают небеса в клочья», — Топоров передает совсем неверно, с подменой понятий: «Платье нищего убого, / Но не лучше и у бога».

Вполне добротным подстрочником предстает и «Посвящение» (в оригинале — «To the Queen [Dedication of the Illustrations to Blair’s «Grave»]»). Это посвящение появилось в 1808 году в издании «Могилы» Блэра, одним из подписчиков которого была королева Шарлотта. Публикуемый перевод стихотворения на русский язык на много лет останется единственным, хотя и забытым — вплоть до переводов В. Топорова и Д. Смирнова-Садовского, опубликованных уже в начале XXI века:

Смерти дверь — вся золотая,

Очи смертных ее не видят.

Когда же смертные очи сомкнутся

И бледное тело похолодеет,

Душа пробуждается, зря изумленно

В нежных руках золотые ключи.

Могила — небес золотые врата,

У них ожидают богатый и бедный.

Народа английского мать-королева,

Взгляни на злато-жемчужные врата.

Чтоб посвятить королеве английской

Моей души золотые виденья,

Чтоб принести, если дозволит,

То, что я нес на торжественных крыльях

Из необъятных владений могилы,

Колеблю я перед троном крыло,

Низко клонясь к ногам королевы.

Могила родила эти цветы

В безмятежном покое —

Цветы вечной жизни.

Выбор текстов для перевода позволяет предположить, что Эльснер пользовался одним из двух популярных изданий работ Блейка, где были опубликованы и «Auguries of Innocence», и «Dedication…». Это либо сборник под редакцией У. Б. Йейтса (London: Lawrence & Bullen; New York: C. Scribner’s Sons, 1893; Routledge, 1905 и др.), либо издание под редакцией Джона Сэмпсона (Oxford, 1905).

Напомним, в русском альманахе эти переводы стоят после перевода «Ночи» Бальмонта, и в таком соседстве прозаические переложения В. Э. выглядят неловкими. Он использует неоднородную по стилю, порой архаичную лексику, тяжелые синтаксические конструкции. Вместе с тем Эльснер остается одним из первых переводчиков Блейка на русский язык; он сохраняет в своих прозаических переложениях яркую, физиологичную образность оригинала, — впервые Блейк так образно и сильно говорит по-русски.

Первый перевод

«The Marriage of Heaven and Hell»:

Париж, 1920—1930-е

Нужно отметить, что в антологии 1912 года, да и в строках Бальмонта и Венгеровой, Блейк казался современником — недаром в нем видели прямого предтечу символистов. Именно на рубеже веков Блейк стал узнаваем в русской культуре — и был вывезен в эмиграцию. Так, например, его творческим наследником считал себя поэт и художник-мозаичист Б. Анреп (см.: [Фарджен 2003; Сердечная 2015]), аллюзии к его произведениям встречаются у Набокова и Бродского… А еще Блейка часто цитирует в собственном переводе Алексей Ремизов.

У Ремизова с Блейком состоится интересный, через века, творческий диалог. У них немало общего, в первую очередь — авторская мифология и странный, десятилетиями вырабатывающийся собственный поэтический язык. Оба они были художниками, зарабатывали этим, и Ремизов, подобно Блейку, «издавал» свои рукописные книги. Правда, сам Ремизов не слишком ценил живопись романтика, отмечая: «…гравюры Блейка, по крайней мере для меня, не больше как дополнения к его Венчанию Неба и Ада» [Ремизов 2002—2003: X, 396]. Именно эту поэму Блейка Ремизов будет не раз цитировать в своих произведениях, например: «…все эти гениальные, эти извращенные, эти святые, эти пророки — ну что может быть противоестественнее, как Исаия, который ел человеческое кало, об этом я узнал у Блейка, которого жизнь вот уж крутила!..» [Ремизов 2002—2003: IX, 329]

В парижском архиве Ремизовых был обнаружен полный перевод «Бракосочетания Рая и Ада». В 2013 году архив Ремизова (собрание Резниковых) был выкуплен Министерством культуры России. Мы благодарим Государственный литературный музей за возможность поработать с переводом поэмы Блейка².

Эта рукопись, датируемая достаточно широко, 1920—1930-ми годами, — первый перевод поэмы на русский язык: Бальмонт о ней лишь упоминал, Маршак перевел отрывок, а перевод А. Сергеева будет опубликован только спустя полвека.

1. В оригинале было «Блэк»: Блэком поэт останется для русского чи­тателя вплоть до 1930­х годов, когда в таком виде его имя будет указано  в  одиннадцатитомной  «Литературной  энциклопедии» (статью об опальном мистическом поэте написал Степан Бабух).[↩]
2. Выражаем особую благодарность сотрудникам Государственного литературного музея: заместителю директора по научно­фондо­вой работе Алексею Невскому, руководителю отдела фондов руко­писей Евгении Варенцовой, научному сотруднику Анне Урюпиной. Архивные номера в архиве отдела рукописей Государственного ли­тературного музея таковы: «Венчание неба и ада», автограф Ре­мизовой­Довгелло С. П. — ф. 156, оп. 2, ед. 1092; «Песня свободы», автограф Ремизовой­Довгелло С. П. — ф. 156, оп. 2, ед. 1093; «Венча­ние неба и ада», автограф Ремизова А. М. — ф. 156, оп. 2, ед. 1094; «Песня свободы», автограф Ремизова А. М. — ф. 156, оп. 2, ед. 1095. [↩]