Миф и литература

Е. М. Мелетинский, Поэтика мифа, «Наука», М. 1976, 408 стр.

Новая книга Б. Мелетинского, автора многих работ по вопросам мифологии и фольклора, посвящена не столько собственно мифу, как можно было бы предположить по ее заголовку, сколько проблеме «Миф и литература». Эта проблема приобрела в наши дни живую актуальность. Причина тому – «возрождение» мифа в литературе XX века, объясняемое характером художественных исканий эпохи, стремлением связать понятие «человек» с понятием «человечество» и «человечность», увидеть за данным отрезком времени и пространства их многовековую протяженность и перспективу. Это тенденция широкого значения, формы ее выражения не сводятся к мифологизму, но среди них и он занимает свое место.

Мифологизм выступает нередко как образное воплощение интеллектуального мчала,, способ философско-поэтической типизации жизни или средство ее параболического изображения. Он может служить и приметой модернизма. Там, где миф абсолютизируется и вытесняет собой, отсекает историчное восприятие человека и действительности, перед нами зачастую тот самый; ужас перед «кошмаром истории», который испытывают герои «Улисса» Джойса. Но в творчестве многих художников мифологизация получает совсем иное значение, не противоречащее историческому оптимизму или принципам реалистического отражения действительности.

В послевоенный период заявили о себе литературы, для которых мифология еще остается почвой и арсеналом мотивов и образов. В произведениях латиноамериканских и афроазиатских писателей живые фольклорно-мифологические традиции соединяются с современной проблематикой и стилистикой. В последние годы к мифологическим мотивам и сюжетам с возрастающим интересом обращаются писатели социалистических стран – ГДР, Венгрии, Советского Союза. Журнал «Иностранная литература» познакомил читателей с прекрасным, полным глубины и иронии романом Лайоша Мештерхази «Загадка Прометея», дающим современную интерпретацию древнего мифологического сюжета. На страницах «Знамени» появилась мифологизированная повесть Чингиза Айтматова «Пегий пес, бегущий краем моря», ставящая актуальные нравственные вопросы.

Проблема «Миф и литература» настоятельно требует своего научного осмысления. Ее решение, предлагаемое на Западе ритуально-мифологической школой (Мод Бодкин, Нортроп Фрай и др.), сводящее литературу к мифологическим архетипам и игнорирующее само представление о литературном процессе как исторически развивающемся, не может быть признано удовлетворительным.

В литературоведении социалистических стран до сих пор имелись только работы, затрагивающие эту проблему по отдельным поводам, но не претендующие на целостную ее разработку. Р. Вейман, видный ученый из ГДР, убедительно обосновавший в своей книге «История литературы и мифология» (1971) актуальность названной проблемы и развернувший острую критику идеалистических мифологических теорий, не предложил позитивной концепции.

Значение книги Е. Мелетинского в том, что она такую концепцию содержит, концепцию, проникнутую историзмом, оригинальную и вместе с тем подытоживающую научный поиск в этой области.

Е. Мелетинский подходит к проблеме со стороны мифа. Это определяет акценты и Методику, его исследования. Он сталкивает миф в его классических формах с феноменом мифологизма в литературе XX века. Подход со стороны литературы привел бы, видимо, к более обстоятельному показу зависимости мифологизма от других факторов литературного процесса, но вряд ли он позволил бы с такой же зоркостью увидеть начала мифологической и квазимифологической проблематики и поэтики в современной литературе.

Мифу как таковому и основным направлениям и этапам его изучения посвящены две трети книги. Анализ разных научных концепций в обзоре истории «мифоведения», то необходимости кратком, но очень насыщенном материалом, отличает бережное отношение к добытым научным результатам, не смягчающее, однако, полемической направленности книги против концепций, растворяющих литературу в мифе или миф в литературе.

Самый миф характеризуется в его основных содержательных и структурных параметрах. Он трактуется не только как система представлений, но и как повествование, которое можно рассматривать со стороны его стихийной художественности и эстетического значения. В этом плане важен вывод исследователя о гармонизирующей и упорядочивающей направленности мифа. «Превращение хаоса в космос, – пишет Е. Мелетинский, – составляет основной смысл мифологии, причем космос с самого начала включает ценностный, этический аспект» (стр. 169). И далее: «…Преломляя принятые, формы жизни, миф создает некую новую фантастическую «высшую реальность», которая парадоксальным образом воспринимается носителями соответствующей мифологической традиции как первоисточник и идеальный прообраз (т. е. «архетип», но не в юнгианском, а в самом широком смысле слова) этих жизненных форм» (стр. 171).

Опираясь на огромный материал первобытной и древней мифологии и частично используя уже накопленные наукой наблюдения и выводы, Е. Мелетинский развивает собственное понимание специфики мифологического мышления, его конкретно-чувственной природы, символического характера и своеобразной логики, до известной степени соотносимой с образно-ассоциативным мышлением. Так возникает тема «поэтики» мифа.

Термин «поэтика» применительно к мифу (что признает и сам автор) вряд ли может считаться научно строгим, поскольку миф ввиду его синкретичности не является собственно художественным феноменом. Но художественное начало, пусть неосознанное, составляет его неотъемлемую грань. Ей и обязав миф тем, что его жизнь вышла так далеко за пределы породившей его эпохи. Именно здесь, по убеждению Е. Мелетинского, таятся корни связи между литературой и мифом, представляющими собой в конечном счете не что иное, как разные формы образной фантазии человека. На всех этапах своей истории литература так или иначе соотносима с мифом. И по тому, каково это соотношение, можно в известных пределах судить и о характере развития литературы.

Е. Мелетинский строит на этой основе схему развития мировой литературы от всеобщей знаковости к реализму (вопреки мысли Гегеля, считавшего, что символическая форма искусства была присуща только Древнему Востоку). Схема включает три этапа: изначальный мифологизм – демифологизация – частичная ремифологизация; она находится в русле замечаемого в современной науке стремления надстроить над традиционной периодизацией литературного процесса новую укрупненную периодизацию, основанную на учете внутренних закономерностей художественного мышления¹. Возникает крупный виток спирали, своей масштабностью напоминающий шиллеровскую теорию трех эпох и типов поэзии. Обозначенный Е. Мелетинским примерный рубеж, с которого начинается активная демифологизация литературы, в общем, совпадает с началом этапа, получившего название Нового времени и отмеченного развитием романтизма и критического реализма, эстетика которых, при всех различиях между игами, предполагает отказ от готовых средств и приемов изображения. Стоит подчеркнуть, что в этой части концепция автора близка теории развития реализма как преодоления этикетности и канонов, разработанной Д. Лихачевым на материале русской литературы. Таким образом, пути исследования «от мифа» и «от литературы» привели к сходным теоретическим выводам.

Интересны соображения Е. Мелетииского относительно конкретного содержания выделенных им этапов, подробно, впрочем, не исследуемых. Автор обращается к самому процессу демифологизации и намечает его основные ступени: появление оригинальных характеров (Гамлет, Дон-Жуан, Мизантроп) в рамках традиционного сюжета, создание новых сюжетов при сохранении традиционной жанровой структуры («Робинзон Крузо» Дефо), трансформация смысла при сохранении традиционных элементов жанра (романы Достоевского).

В литературе XIX века Е. Мелетинский видит две основные позиции по отношению к мифу, которые он соотносит с реализмом и романтизмом, оговаривая условность такого соотнесения принципиальное отрицание мифа во имя «подражания природе» и стремление возродить его для отображения новой философско-поэтической проблематики. Это наблюдение по-новому освещает взаимоотношения между, казалось бы, полярными направлениями, позволяя увидеть диалектику их связи.

Процесс ремифологизации показан на материале немецкой литературы, в нем выделены как этапные художественные искания романтиков, противопоставлявших поэзию мифа прозе действительности или же мифологизировавших обыденность (Гофман), и творчество Вагнера, композитора и драматурга, для которого миф был воплощением глубоких жизненных воззрений, имеющих всеобщий характер.

Выбор не случаен. В литературе Германии прошлого века мифологизация, и в самом деле вырисовывается очень наглядно. Примеров, тому немало. Однако национальное ограничение материала сужает и границы разговора о смысле и корнях мифологизации, как процесса, имеющего более широкое значение. Очевидно, что мифологизм у Шелли был во многом иным, чем у Гофмана. И надо думать, что отталкивание от, прозаической действительности или утрата исторического оптимизма – это только один ряд причин мифологизации; был и другой, связанный с полемикой романтиков против просветительского рационализма, с войском новых форм художественного обобщения.

В целом мифологизм в литературе XIX века представлен Е. Мелетинским как предыстория «крутой мифологизации» в XX столетии. Анализ причин и форм проявления последней и составляет кульминацию книги.

Здесь в центре рассмотрения – три фигуры: Джойс, Томас Манн и Кафка. Джойс и Томас Манн противопоставлены друг другу как носители двух полярных типов мифологизма рационалистического, Кафка же им обоим – как «мифотворец» интуитивный. Детализированный анализ произведений этих авторов на уровне поэтики в длане сопоставления с мифом становится убедительной демонстрацией сложности, неоднородности и подлинной меры внутреннего единства мифологизма как феномена литературы XX века.

В западной критике мифологизм Томаса Манна и Джойса обычно воспринимается как однотипный. Б. Мелетинский показывает, что при наличии общих моментов самый характер мифологизма и его функции у этих писателей скорее антитётичик. Разным значением наполняется у Джойса и у Томаса Манна схема метасюжета: уход из дома – соблазн и испытавия – возвращение. Циклическая повторяемость ролей и ситуаций в романах Джойса размывает границы сюжета и персонажей, выражая бессмысленность бытия, дурную бесконечность. У Томаса Манна такая повторяемость имеет смысл обновления. Джойс использует миф как способ универсальной символизации вечных метафизических начал. Томас Манн обращается к мифу как к концентрату исторического опыта, как к способу философско – поэтического обобщения, как к реалистической условности.

Мифологизм Кафки, по мнению Мелетинского, в сущности, более непосредственный, хотя и он, конечно, далек от первобытного мифологизма. Кафка, чуждый экспериментаторской игре с традиционными мифами, творит новый модернистский трагический сюжет, создает мифологию социального отчуждения.

О других видах мифологизации в литературах Европы и США, а также о роли мифа в латиноамериканских и афро-азиатских литературах в книге говорится кратко, иногда почти перечислительно, без углубления в анализ конкретных произведений, так что разговор этот служит главным образом для обоснования общей мысли о широте ареала и многообразии типов и форм мифологизации. Рядом примеров аргументируется мысль о сложности и комплексности корней мифологизирования в XX веке, отмечаются разные стимулы и разный характер сближения настоящего с прошлым, «ради ли обнаружения их единой метафизической природы (Джойс), или ради опоры на традиции европейской гуманистической мысли и классической морали (Т. Манн), или во имя сохранения и возрождения национальных форм мысли и творчества (латиноамериканские и афроазиатские писатели)» (стр. 370 -371), говорится о разном смысле и разных оттенках смысла одной и той же традиционной мифологемы.

При этом Е. Мелетинский настаивает на известном единстве феномена мифологизации в современной литературе. В пользу этого взгляда он находит серьезные аргументы прежде всего все в той же антитезе «Джойс-Томас Манн». На ее основе автор выявляет связь неомифологизма с универсальной психологией, роль мифологизации как средства семантической и композиционной организации произведения, показывает, что мифологизация в современном романе часто несет с собой совмещение в рамках одного произведения мотивов разных мифологических систем, что ее развитие, как правило, сопровождается иронией и самоиронией, призванными подчеркнуть дистанцию, отделяющую современного человека от подлинных мифотворцев.

Во всех случаях, когда Е. Мелетинский дает развернутый анализ художественного текста, в содержании и структуре, казалось бы, досконально известных произведений открывается немало нового. Несомненно, специальное изучение отношений литературы и мифа в разные эпохи и на разном национальном материале привело бы к ценным научным результатам.

В книге вместе с тем обнаруживаются и границы возможностей исследования литературы со стороны мифа. Думается, что многие особенности, в которых Е. Мелетинский видит специфические черты мифологического романа, не являются свойствами только этой разновидности жанра. Параболичность, совмещение мотивов разных образных систем, сюжетное цитирование, травестии, ирония, смысловая и стилевая многослойность – все это общие свойства романа, основанного на принципах непрямого изображения действительности, романа, как правило, интеллектуального, сюжет которого есть «испытание идеи», обобщающей, часто абстрагированной от конкретных условий места и времени. Такой роман получил в литературе XX века широкое развитие. Роман мифологический – одна из его форм. Е. Мелетинский обращается в своей книге только к эпическим жанрам, прежде всего к роману, поскольку в нем мифологизация сказывается в наш век наиболее рельефно и специфично. Дополнительным доводом в пользу такой избирательности служит генетическая связь эпоса с мифом как первой формой повествования. Но, разумеется, то обстоятельство, что драма и лирика ведут свое происхождение от ритуала, а не от мифа, не ограждает их от мифологизации.

В книге Е. Мелетинского разработаны не все возможные аспекты темы. Но сделано много. И сделано так, что предложенные решения дают стимул к новым поискам и размышлениям.

г. Пермь

1. См.; М. Каган, Литература как человековедение, «Вопросы литературы», 1972, N 3; Д. Лихачев, Развитие русской литературы X-XVII веков, «Наука», Л. 1973; Д. Затонский, Искусство романа и XX век, «Художественная литература», М. 1973; «Типология стилевого развития нового времени», «Наука», М. 1976.[↩]