Литература как прием. Татьяна Толстая

Немного современных отечественных прозаиков пережили такой пристальный интерес к своему творчеству и получили столь благожелательные отклики на практически все ими написанное, как Татьяна Толстая. Блистательно вошедшая в литературу в 1983 году публикацией рассказа «На золотом крыльце сидели…» в журнале «Аврора», признанного, кстати, одним из лучших образцов «малой прозы» 80-х, в 1987-м писательница издает одноименный сборник, восторженно принятый и читательской аудиторией, и критикой¹, а затем фактически на десятилетие прерывает литературное творчество, уехав в США. Переключившись на лекционно-преподавательскую работу, она почти и оставляет писательство: вся опубликованная ею в 90-е «малая» проза — от переведенных на английский язык новелл, составивших «Сомнамбулу в тумане» (1992) и «Любишь — не любишь» (1997), до «Реки Оккервиль» (1999) — это все тот же дебютный сборник, дополненный несколькими рассказами.

Возвращение Толстой в большую литературу стало весьма эффектным — начало нового тысячелетия, время кризиса традиционных ценностей и переоценки прошлого, было ознаменовано публикацией постмодернистского романа-антиутопии «Кысь» (2000)², очевидно перекликающегося с оруэлловским «1984» и замятинским «Мы». В нем прозаик после долгого молчания, по пафосному замечанию Б. Парамонова, «не то что изменила свою манеру, отнюдь нет, но развернула ее в крупную форму: написала роман <…> На большом пространстве ее писательская индивидуальная манера не разжижилась, не растворилась, не утратила крепости, не понизила градуса, а, наоборот, по-настоящему, в полную меру явилась народу <…> городу и миру <…> после выхода «Кыси» она проснулась классиком. Это книга о России. Энциклопедия русской жизни <…> Толстая придумала для своей России фауну и флору, историю, географию, границы и соседей, нравы и обычаи населения, песни, пляски, игры. Она создала мир»³.

Однако как бы высоко в большинстве своем критика ни оценивала роман писательницы, Толстая-прозаик начинается все-таки с рассказов, свидетельствующих о ее незаурядной чуткости прежде всего к литературной ситуации современности. В середине 80-х на общем фоне написанного небрежно и «второпях» рассказы Толстой выглядели весьма эффектно благодаря виртуозному владению языком, художественной изобретательности, хорошему вкусу автора и, главное, — осознанию того, как надо писать.

Казалось бы, едва ли не самые расхожие в русской литературе «вечные» проблемы: тема детства как попытки постижения жизни и самого себя («На золотом крыльце сидели…», «Йорик», «Свидание с птицей»), романтический конфликт мечты и реальности («Круг», «Огонь и пыль»), близкие читателю образы «маленьких», заурядных людей⁴ («Соня», «Петерс», «Охота на мамонта», «Милая Шура») — в «малой» прозе писательницы действительно обрели новое звучание. Обрели — благодаря «незатертому» способу описания, вызывающе яркой образности, «разговорчивым деталям»⁵, неожиданности словесных сближений, метафоричности… По словам самой Т. Толстой, писательство стало отражением ее желания именно вербализовывать, «постоянно называть» предметы окружающего мира:

У меня так устроена голова, что я должна произносить слова, то есть я смотрю на красивую природу или на забавную сценку, я не могу просто смотреть, я ее должна проговорить, я ее должна назвать, понять, как это делается. Вот передо мной стеклянная ваза, в ней розовая роза — это значит ничего не сказать. Что значит «розовая роза» — розовых ведь миллион оттенков. И вообще это уже было. Значит, надо так сказать, чтобы эта роза из своей живой жизни каким-то образом и на бумаге, в тексте была. Чтобы человек даже не заметил, что он ее увидел. Надо придумать такие слова, чтобы она снова там жила. И пока не придумаешь — как-то вроде и не видишь ничего⁶.

Характерной приметой (и прочувствованным повествовательным «ходом») «малой» прозы писательницы становится использование приемов поэтической разговорной риторики — от анафоры, аллитерации и ассонанса до синтаксического параллелизма: «Осень вошла к дяде Паше и ударила его по лицу. Осень, что тебе надо? Постой, ты что же, всерьез?.. Облетели листья, потемнели дни, сгорбилась Маргарита. Легли в землю белые куры, индюки улетели в теплые страны, вышел из сундука желтый пес и, обняв дядю Пашу, слушал вечерами вой северного ветра.

1. См.: Золотоносов М. Мечты и фантомы // Литературное обозрение. 1987. № 4; Кузичева А. «…Король, королевич, сапожник, портной. Кто ты такой?..»: (Проза Т. Толстой) // Книжное обозрение. 1988. 15 июля; Грекова И. Расточительность таланта // Новый мир. 1988. № 1; Бахнов Л. Человек со стороны // Знамя. 1989. № 7; Вайль П., Генис А. Городок в табакерке // Звезда. 1990. № 8 и др.[↩]
2. При всем многообразии прочтений романа и — в целом — положительных откликов, не говоря уже о премии «Триумф» (2001), резко негативную оценку произведению дал А. Немзер. См.: Немзер А. Азбука как азбука. Татьяна Толстая надеется обучить грамоте всех буратин // http://www.ruthenia.ru /nemzer/kys.html[↩]
3. Парамонов Б. Русская история наконец оправдала себя в литературе // ВРЕМЯ-MN. 2000. 14 октября.[↩]
4. Персонажей своей «малой» прозы Т. Толстая характеризует как людей «с отшиба», к которым окружающие, как правило, «глухи»; это те, «кого мы воспринимаем как нелепых, не в силах разглядеть их боли. Они уходят из жизни, мало что поняв, часто недополучив чего-то важного, и уходя, недоумевают, а где же подарки? А подарком и была жизнь, да и сами они были подарком, но никто им этого не объяснил» (Толстая Т. Маленький человек — это человек нормальный // Московские новости. 1987. 22 февраля).[↩]
5. Генис А. Беседы о новой словесности. Беседа восьмая: Рисунок на полях. Татьяна Толстая // Звезда. 1997. № 9. С. 230.[↩]
6. Пикунова Е. Интервью для проекта «НаСтоящая Литература: Женский Род» // http://tntolstaya. narod.ru /inteview_tolstaya_real_ lit.htm[↩]