Из архива Василия Аксенова. Публикация, вступительный текст и комментарии Виктора Есипова

Значительная часть архива Василия Аксенова принадлежит его вдове Майе Афанасьевне и находится в их американской квартире (г. Шантилли, штат Вирджиния, США). Это машинописные копии опубликованных произведений, переводы некоторых из них на английский язык, письма и телеграммы его корреспондентов, записные книжки, сценарии неосуществленных постановок и кинофильмов, неопубликованные рассказы, эссе и мелкие заметки, лекции по истории литературы на русском языке¹, видео- и  аудиозаписи. Основная масса материалов пока не просмотрена и не систематизирована. Единственное, что удалось сделать, — разложить их по годам: 1950-е, 1960-е и т. д. вплоть до 2000-х².

В начале 2000-х Аксенов, как известно, уехал из Америки во Францию, где с женой Майей поселился в курортном городе Биарриц в доме на побережье Атлантического океана. Архив, оставшийся в Биаррице, находится в ведении сына писателя от первого брака Алексея Васильевича Аксенова, сведениями о его составе мы пока не располагаем. Что же касается американской части архива, то некоторые, самые первые, его материалы начинают поступать в Москву. В связи с этим предполагалось, что в настоящем номере «Вопросов литературы» вниманию читателей будут предложены письма к Аксенову от поэта Иосифа Бродского, от известного американского писателя Джона Апдайка и от главного редактора журнала «Континент» (крупнейшего русскоязычного издания на Западе) Владимира Максимова, а также ответ Василия Аксенова на письмо Иосифа Бродского и неопубликованный рассказ Аксенова «Прошу климатического убежища».

Однако, как говорится, жизнь внесла коррективы в наши планы: своего согласия на публикацию письма Бродского его правопреемники не подтвердили. Поэтому письма поэта на страницах журнала читатели, к сожалению, не увидят — приводятся лишь выдержки из него.

Тем не менее сам факт обмена письмами между Бродским и Аксеновым, как и ответ Аксенова Бродскому, требуют некоторого предисловия.

О том, что отношения между двумя знаменитыми советскими эмигрантами в Америке были далеко не безоблачными, известно давно и ни для кого не является тайной. Напряженность их отношений была заметна и со стороны. Так, Анатолий Гладилин, старинный друг Василия Аксенова еще по Советскому Союзу, а потом по эмиграции (да и после возвращения Аксенова на родину они остались ближайшими друзьями), вспоминая о Бродском, привел любопытную выдержку из письма Сергея Довлатова, с которым состоял в переписке. Довлатов объяснял, почему так называемых шестидесятников, оказавшихся в эмиграции, бывшие соотечественники встречали порой не очень дружелюбно: «Они самоутверждаются. Их отношение к вам подкрашено социальным чувством, — писал Довлатов Гладилину. — Огрубленно — содержание этого чувства таково: «Ты, Гладилин, знаменитость. С Евтушенко выпивал. Кучу денег зарабатывал. Жил с актрисами и балеринами. Сиял и блаженствовал. А мы копошились в говне. За это мы тебе покажем». Я не из Риги, я из Ленинграда (кто-то остроумно назвал Ленинград столицей русской провинции). Но и я так думаю. Или — почти так. И ненавижу себя за эти чувства.

Поразительно, что и Бродский, фигура огромная, тоже этим затронут. Достаточно увидеть его с Аксеновым. Все те же комплексы. Чувство мальчика без штанов по отношению к мальчику в штанах, хотя, казалось бы, Иосиф так знаменит, так прекрасен… А подобреть не может» (курсив мой. — В. Е.) ³.

Вот, так сказать, рассуждения общего порядка.

Но есть в этих не сложившихся в эмиграции взаимоотношениях Аксенова и Бродского отдельный сюжет, касающийся аксеновского романа «Ожог». Роман, по неоднократным признаниям автора, стал его первым произведением, написанным совершенно свободно, без какой-либо оглядки на советскую цензуру. Он создавался еще до отъезда Аксенова из Советского Союза, был абсолютно антисоветским, и власть, «всевидящему глазу» которой «Ожог» стал известен, страшно боялась его публикации на Западе. Боялась настолько, что Аксенов, защищая свою творческую свободу, даже мог какое-то время выдвигать определенные условия. Но в 1980 году его все-таки вынудили уехать из страны. Накануне отъезда на Аксенова было совершено покушение, когда он вместе с женой Майей на машине возвращался из Казани, куда ездил проститься с отцом.

Естественно, что когда Аксенов оказался на Западе и затем был лишен советского гражданства, «Ожог» стал готовиться к публикации и еще до приезда писателя в США поступил в крупное американское издательство «Farrar, Straus and Giroux». Но тут случилось неожиданное: американское издательство отказалось печатать роман, запрещенный в Советском Союзе.

Своим друзьям Аксенов рассказывал, что виной тому был отрицательный отзыв об «Ожоге» Иосифа Бродского, которому роман не понравился. Так, в своем письме от 28 октября 1984 года Бродский сообщал Аксенову, что встречался в Анн Арборе⁴ с Эллендеей Проффер⁵, от которой узнал, что Аксенов считает его «своим большим недругом», человеком, «задержавшим его карьеру на Западе на три года». И Бродский в этом письме попытался не то чтобы оправдаться (виноватым он себя не считал), но разъяснить свою позицию:

Единственный повод у тебя иметь на меня зуб — это та история с «Ожогом», хотя и это, с моей точки зрения, поводом быть не может; во всяком случае, не должно. Думаю, и тебе нравится далеко не все из того, что тебе доводилось читать, кем бы это ни было написано. Дело, разумеется, в обстоятельствах и в тех, в чьем присутствии человек выражает свое мнение. Но даже если бы меня и официально попросили бы высказать свое, я бы сказал то, что думаю. Особенно — учитывая обстоятельства, т.е. тот факт, что русская литература здесь, в Штатах, существует примерно на тех же правах нац. меньшинства, что и Штатская литература — в отечестве.

Никто меня не просил рекомендовать или не рекомендовать «Ожог» к публикации. Если бы спросили, я бы ответил отрицательно: именно в силу обстоятельств, именно потому, что всякая неудача подрывает авторитет не столько рекомендателя, сколько самой литературы: следующую книжку, может быть, даже лучшую, чем та, что потерпела неудачу, пробить будет труднее. Квота имеет обыкновение сокращаться, а не расширяться.

Напомню тебе, что меня никто не просил «принимать решение». Фаррар⁶ в тот момент собирался издавать твой сборник автомобильных рассказов, и я попросил у редакторши — Нэнси Мейзелас⁷ — рукопись почитать. Прочел, мне очень понравилось, о чем я редакторше этой и сказал. В ответ на это она сообщила, что к ним от твоего адвоката прибыл твой большой роман. Я попросил дать мне почитать, что она и сделала.

Я унес его домой и вернул через месяц (я давал его почитать Барышу⁸), сказав, что: а) мне сильно не понравилось и б) что это всего лишь мое частное, возможно, предвзятое мнение. На это Нэнси ответила, что да, они это отдали на рецензию какому-то профессору из славистов…

Более никогда и ни с кем я ни твою прозу, ни твои дела не обсуждал, кроме как тогда же с Карлом. Содержание той телефонной беседы было кратким, и оно тебе известно. Я сожалею о тоне моего отзыва Карлу (Профферу. — В. Е.) об «Ожоге», но существо дела это не меняет. Кроме этого, могу добавить <…> я пытался по твоем приезде уговорить Колумбийский Университет взять тебя на работу, и что-то даже из этих уговоров уже начало медленно получаться, когда выяснилось, что ты решил осесть в Вашингтоне. Это был последний раз, когда я обсуждал с кем-либо серьезно твои обстоятельства <…> В любом случае, рассуждения, что я задержал твою карьеру на три года, что продолжаю твоим успехам всячески противодействовать — полный бред, полная чушь, независимо от того, предаешься ли ты им про себя или вслух. Возможно, что источником этой замечательной мысли являешься даже не ты сам или Майя⁹, а кто-нибудь из местных — уж больно рационально для соотечественника — какой-нибудь большой ум, вроде Пат Блейк¹⁰. Эта — теперь — дама меня сильно недолюбливает; я даже, думаю, знаю, за что. Я знаю, что она тебе всячески помогает. Что до меня, то ни она сама, ни ее писания уважения не вызывают.

По мнению Анатолия Гладилина, с которым я недавно обсуждал этот вопрос в ходе подготовки настоящей публикации, Бродский своим отрицательным отзывом нарушил негласное правило, существовавшее в эмигрантской среде: произведения, авторы которых подверглись в СССР преследованию, печатать безоговорочно, невзирая ни на какие привходящие обстоятельства. Заметим при этом, что к 1980 году Бродский уже около восьми лет жил в Америке, его мнение о современной русской литературе было чрезвычайно авторитетным. Аксенов же только что появился в США и не имел еще здесь необходимых связей и влияния. Неудача с публикацией «Ожога» на английском языке была для него тяжелым ударом.

Спустя несколько лет он описал эту ситуацию в другом своем романе, «Скажи изюм» (издательство «Ардис», 1985), главный герой которого, известный фотограф Максим Огородников, имеет много общего с самим Аксеновым, а под именем Алика Конского выведен Иосиф Бродский. Вместо романа «Ожог» речь там идет о фотоальбоме Огородникова «Щепки», печатать который отказывается президент американского издательства «Фараон» Даглас Семигорски. Отказ издательства вызван уничижительной рецензией Алика Конского¹¹, старого друга Огородникова.

После появления в печати романа «Скажи изюм» вся эта история с «Ожогом» стала предметом обсуждений, толков, слухов и домыслов в литературной среде — как в эмиграции, так и в России (в середине 80-х зарубежные издания на русском языке все чаще пересекали государственную границу Советского Союза).

Но художественное произведение есть художественное произведение, а подлинные обстоятельства происшедшего оставались неизвестными.

Аксенов так никогда и не простил Бродскому той роли, которую тот сыграл в истории с публикацией одного из любимейших его романов. И уже в самые последние годы жизни, если речь заходила о пятом русском нобелевском лауреате, не мог скрыть давней обиды. Правда, поскольку острота момента давно миновала, он высказывался об этом в спокойном тоне, немногословно, но не скрывая горечи.

Кто был прав тогда, в далеком 1980-м? Кто перед кем остался виноват?

Насколько изложенное в романе «Скажи изюм» соответствовало реальным фактам?

1. Учебные материалы на английском языке находятся в архиве Мейсоновского университета (George Mason University, Fairfax, Virginia), профессором которого Василий Аксенов являлся на протяжении 20 лет.[↩]
2. Эта кропотливая работа выполнена племянником вдовы Аксенова — Александром Змеулом.[↩]
3. Гладилин А. Т. Улица генералов. Попытка мемуаров. М.: Вагриус, 2008. С. 67-68.[↩]
4. Анн Арбор — «мичиганский «большой маленький городок», город-кампус с его университетской «так-сказать-готикой», ресторанчиками, лавками и копировальными мастерскими даун-тауна, ярко освещенными до глубокой ночи книжными магазинами, толпами «студяр», запашком марихуаны, символизирующим либеральное меньшинство, и пушистыми зверьками, снующими среди поселений стабильного большинства…», — так описал его Василий Аксенов в своей книге об Америке «В поисках грустного бэби». Здесь располагалось первое американское издательство русской литературы «Ардис», где печатались книги, издание которых в СССР было невозможно. С 1971 года в «Ардисе» вышли на русском языке романы Владимира Набокова, Михаила Булгакова, Андрея Платонова, Василия Аксенова, Андрея Битова, Владимира Войновича, Фазиля Искандера, поэтические книги Осипа Мандельштама, Иосифа Бродского, Семена Липкина, Инны Лиснянской, Владимира Сосноры и многих других прозаиков и поэтов. [↩]
5. Эллендея и Карл (1938-1984) Профферы — американские профессора-слависты, создатели и руководители издательства «Ардис» (см. о них: Аксенов Василий. В поисках грустного бэби. New-York: Liberty Publishing House, 1987).[↩]
6. Фаррар — «Farrar, Straus and Giroux» — известное, быть может, самое изысканное литературное издательство в Нью-Йорке, основанное в 1946 году Роджером Страусом. Иосиф Бродский пользовался особым расположением Страуса и имел в его глазах непререкаемый авторитет. [↩]
7. Нэнси Мейзелас (Майзелас) — редактор в издательстве «Farrar, Straus and Giroux».[↩]
8. Михаил Николаевич Барышников (род. в 1948 году) — выдающийся советский артист балета и балетмейстер, в 1974 году стал «невозвращенцем» во время гастролей Большого театра в Канаде.[↩]
9. Майя Афанасьевна Овчинникова — жена Василия Аксенова. В записях Майи Афанасьевны, сделанных в 1980 году, в первые дни после прибытия в США, есть и запись (вполне благожелательная), относящаяся к Бродскому: «10 сентября прилетели из Милана в Н.-Й. <…> Виделись с Бродским. Я раньше с ним никогда не встречалась, Вася увидел его впервые после ссоры. Живет он в странной квартире, что-то вроде подвала, но с выходом в маленький садик, берлога гения. Чувствует себя неважно, но бутылка виски стоит рядом с ним и он понемногу потягивает. Курит, пьет кофе. Был очень внимателен, подробно старался объяснить, как надо вести дела, какие нужны документы, где лучше преподавать. Сам он числится в Мичиганском университете, но жить там не хочет. Любит Н.-Й., и Мичиган для него тяжелая нагрузка. Последние годы проводит там только один семестр». О какой ссоре упоминается в записи, нам неизвестно.[↩]
10. Патриция Блейк — журналистка, литературный критик, редактор. В романе одиозного советского писателя-сталиниста Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?» (1970) выведена под именем Порции Браун как отрицательный персонаж (развратная американка, распространяющая в советском обществе «тлетворное влияние Запада»). Упоминается в записях Майи Афанасьевны, сделанных в сентябре 1980 года: «Каждый день встречи. Видели Пат Блейк. Очень мне понравилась. Красивая, умная, прекрасный литературный вкус. Была очень внимательна. Приехала к нам с бутылкой виски, черным хлебом и солеными огурцами» (см. о ней также: Аксенов Василий. В поисках грустного бэби. С. 200).[↩]
11. Ср. с фразой из процитированного выше фрагмента письма Бродского: «Я сожалею о тоне моего отзыва Карлу об «Ожоге»». [↩]