Интересно, но спорно
Арк. Эльяшевич, Горизонтали и вертикали. Современная проза– от семидесятых к восьмидесятым. Л., «Советский писатель», 1984, 368 с.
Название книга– «Горизонталии вертикали» указывает лишь в самой общей форме направление критической мысли автора: в первом случае– вширь, путем обзора многих литературных явлений; во втором– вглубь, путем детального анализа отдельных произведений (или тематического цикла) того или иного писателя. Существенное уточнение предмета исследования и его временных границ дано в подзаголовке: «Современная проза– от семидесятых к восьмидесятым».
В соответствии с названными выше двумя видами критической работы автор книги то рисует широкую, многоплановую картину развития советской прозы в указанный период, то рассматривает ряд книг этого же десятилетия, посвященных одной важной теме, то сосредоточивает внимание на анализе тех или иных конкретных произведений (например, романа Ю. Бондарева «Выбор», «Блокадной книги» А. Адамовича и Д. Гранина, так называемой «городской» прозы В. Тендрякова или ряда повестей Ю. Трифонова на «бытовые» темы).
Обращаясь прежде всего к творчеству русских писателей-прозаиков в 70-е годы, А. Эльяшевич нередко прибегает к идейно-тематическим сопоставлениям прозы русских авторов с произведениями некоторых крупных прозаиков наших национальных литератур (О. Гончара, В. Быкова, Ч. Айтматова и др.). Широта наблюдений критика и дает ему возможность «уловить» и осмыслить, важнейшие общие закономерности литературного процесса 70-х годов, определить некоторые тематические особенности и «стилевые доминанты» нашей литературы на этом этапе, проследить роль прозаических жанров в ее идейно-художественном развитии.
Книга открывается очерком «Литература семидесятых». Здесь на многих примерах А. Эльяшевич показал, как развивалась советская проза этого десятилетия, что нового внесли наши писатели в идейно-тематическое и художественное развитие литературы социалистического реализма, в частности в изображение положительного героя. В результате серьезных наблюдений над советской прозой 70-х годов критик приходит к выводу: «Конечно, литература в это десятилетие многое недоделала, далеко не все самое важное в жизни открыла, что-то, возможно, не поняла, что-то упустила. Вероятно, отдельные острые проблемы и выдвинутые временем характеры людей остались в тени. И, тем не менее, все познается в сравнении.
Как бы ни были серьезны недостатки нашей современной литературы, ее движение в семидесятые годы вперед представляется мне бесспорным» (стр. 69).
Наглядное и убедительное подтверждение этого вывода содержится в очерках, посвященных анализу ряда известных повестей и романов советских писателей. Для примера назову хотя бы такие разделы книги, как «Огненные дали. О человеке на войне» или «Васильев, Рамзин и другие. О романе Ю. Бондарева «Выбор». В нашей критике произведениям на тему об Отечественной войне посвящено множество работ, но А. Эльяшевич сумел высказать новые аргументы и суждения о названном романе Ю. Бондарева, о повестях В. Быкова «Пойти и не вернуться», Г. Бакланова «Навеки– девятнадцатилетние», В. Кондратьева «Сашка», В. Астафьева «Пастух и пастушка» и других произведениях. Особенно сильно и вдохновенно говорит критик о «Блокадной книге» А. Адамовича и Д. Гранина. Он пишет об этом, отмечая не только большие идейные и художественные достоинства анализируемых произведений, но и промахи, недостатки, содержащиеся в некоторых из них. Понятно, что это необходимо и для правильной оценки самих книг, и в интересах дальнейшего творческого развития их авторов.
В небольшом обзоре нет возможности детально говорить о содержании, проблематике и стилевых особенностях каждого раздела книги. Скажу только, что она отличается вдумчивым и доброжелательным подходом критика к изучению творчества ряда видных писателей нашего времени, глубиной и тонкостью идейно-эстетического анализа, профессиональной зрелостью.
Положительно оценивая книгу А. Эльяшевича в целом, нельзя обойти молчанием и некоторые спорные, иногда, как мне кажется, не совсем удачные суждения критика, не затронуть того, что вызывает сомнение, является, с моей точки зрения, неубедительным, требующим пояснений и дополнений.
А. Эльяшевич, как мне кажется, порой высказывает крайние, не всегда убедительные суждения о важнейших Особенностях художественного мышления писателей. Так, мне представляется односторонним, Относящимся далеко не ко «сем прозаикам, замечание критика о том, что «писатель сегодня выводят своих героев на сцену и сталкивает ах между собой, не зная ни конечного результата их конфронтации, ни того, за кем из них останется идейная и нравственная правота. Все выясняется в процессе сюжетного развития» (стр. 38).
Я далек от того, чтобы представлять сложную работу писателя голо-рационалистически, чтобы всегда рассматривать замысел писателя и отдельные этапы его творческого воплощения как нечто заранее и во всей полноте логически осмысленное и ясное даже в деталях. Большая работа талантливого художника связана с сокрытиями, идейно-эстетическими озарениями, которые, приходят в процессе напряженного труда. Все это бесспорно.
Однако всегда ли писатели, создавая произведения, в замысле и в ходе творческой работы, «не знают», за кем из созданных ими персонажей «останется идейная и нравственная правота»? Не умаляет ли (объективно) такое понимание художественного мышления важной роли мировоззрения, и, прежде всего, философских и политических взглядов, автора?
Мне показалось также спорным и, по сути, пожалуй, неоправданным (вносящим в эстетическую концепцию критика ненужную противоречивость) следующее высказывание А. Эльяшевича: «…Залог идейно-эстетической ценности книги я вижу не столько в обязательности присутствия в ней социально активных персонажей, людей действия, сколько в социальной активности самого художника, твердости и наступательности занятой им идейной позиции, в партийном подходе к ведущим тенденциям действительности» (стр. 46– 47).
Спрашивается: стоит ли возвышать значение одного из важных условий идейно-эстетической ценности произведений социалистического реализма за счет, другого, тоже чрезвычайно важного условия? А, кроме того, не противоречит ли здесь критик сам себе? Ведь анализируя конкретные произведения, он указывает, что «идейная позиция» автора, его «партийный подход» к изображению ведущих тенденций нашей жизни, наиболее полно и глубоко проявляется не в авторских декларациях и отвлеченных «Призывах» (хотя бы и верных по сути), а в правдивом показе «социально активных персонажей, людей действия». Иначе говоря: в самой образной ткани произведения. А эта «ткань» не существует в прозе вне и помимо изображаемых писателем характеров и их действий.
В книге не раз– и совершенно справедливо– говорится о необходимости правдивого изображения в советской литературе характеров во всей их сложности и нередко внутренней противоречивости. Особенно это подчеркнуто критиком в очерках о творчестве В. Тендрякова и Ю. Трифонова. Автор резонно осуждает поверхностную, ошибочную тенденцию некоторых критиков упрощенно делить персонажей литературных произведений на «чисто положительных» и «чисто отрицательных». В жизни, а, следовательно, и в творческой работе писателей социалистического реализма, говорит критик, дело обстоит иначе, более сложно. На основе нового художественного метода писатель стремится правдиво воспроизвестидиалектикуреальной жизни. Все это верно. Поэтому схематическое деление персонажей на «»ангелов» и «злодеев» – наивно, неправдиво, не отражает сложного характера жизни, «переплетения» в ней разных тенденций. Эта мысль хороша, убедительно выражена в книге;
Вместе с тем, мне кажется, что автор не во всех разделах своей работы говорит о том, что марксистско-ленинское понимание диалектики (в изображении характеров) означает не только правдивый показ «раздвоения единого» на противоречивые начала, противоположные тенденции, но и выделение (собственно, средствами искусства) в каждом характере его ведущих черт, важнейших начал, определяющих качественную сущность того или иного персонажа. С этой точки зрения и необходимо оценивать взгляды, психологию, стремления, действия изображаемых писателей характеров.
Несколько замечаний ещё по одному вопросу. Как я уже оказал, теоретические суждения критика по тем или иным проблемам литературы и ее изучения содержатся в каждом разделе книги. Но есть в ней и специальный очерк теоретического характера. Он посвящен очень актуальной проблеме– изучению сущности типизации и категории типического в литературе. Здесь содержится немало интересных и серьезных раздумий о вопросе, который представляется чрезвычайно важным, поскольку, как подчеркивает А. Эльяшевич, «от того, как писатель типизирует свои характеры, во многом зависят и идейная направленность, и художественная ценность его произведений» (стр. 151). Верным также является суждение автора о том, что «принципы типизации оказывают свое решающее влияние на сферу стиля и через него на все выразительные компоненты повествования» (стр. 151– 152).
Отметим, что критик говорит именно о принципах типизации, а не о тех или иных средствах и приемах художественного обобщения. Главное внимание автор уделил изучению проблемы: типизация как основа реалистического творчества.
Можно спорить, насколько прав критик, утверждая, что типизация присуща лишь реализму (а не в тех или иных видах и формах всем прогрессивным методам и направлениям в литературе). Мне в отличие от А. Эльяшевича кажется, что нет оснований рассматривать известное высказывание Энгельса о типическом как утверждение, что типизация свойственна якобы только реалистической литературе. Нет, в данном случае Энгельс говорит не о типизации вообще, а ореал истической типизации как высшей форме правдивого художественного обобщения. Высшей, но не единственной. В этом, суть дела.
Что касается типизации в реалистическом творчестве, то, как я уже отметил, А. Эльяшевич говорит об этом обстоятельно, убедительно. Но– странное дело! Когда прочтешь весь раздел, то создается впечатление, что критик ведет речь не столько о новых идейно-эстетических принципах художественного обобщения в литературе социалистического реализма, сколько о многообразии средств и приемов типизации в творчестве советских писателей, прежде всего прозаиков 70-х годов. Само собой разумеется, что пристальное изучение конкретных средств и приемов создания типических характеров дело в критике весьма важное. Но, конечно же, не менее важным является также глубокое изучение общих принципов художественного обобщения, присущих новому творческому методу. К сожалению, об этом в книге А. Эльяшевича, как мне кажется, говорится недостаточно. Более того, порой трудно определить: не принимает ли сам автор средства и приемы за принципы? Его наблюдения над средствами и приемами художественного обобщения не всегда связаны с истолкованием новых общих принципов типизации, на которые опирается литература социалистического реализма.
Я коснулся только некоторых сторон новой книги А. Эльяшевича. К ее достоинствам, по-моему, надо отнести и умение автора вести корректную, истинно товарищескую полемику с темя критиками, которые высказывают иные, чем он, суждения о тех или иных сложных проблемах развития и изучения советской литературы. Поэтому в свою очередь хочу также заметить, что критические суждения– это не «опровержение» взглядов автора книги, а спор с ним по некоторым ещё не до конца решенным в нашей литературной критике вопросам. Они высказаны мною в дискуссионном порядке. В целом же новая работа А. Эльяшевича представляется, несомненно, интересной и полезной.
г. Киев