Хади Такташ, его герой и эпоха
Гали Халит, Поэт, эпоха, герой (Из опыта изучения творчества Хади Такташа), Татарское книжное изд-во, Казань, 1971, 183 стр. (на татарском языке).
Роль Хади Такташа в становлении и развитии татарской советской поэзии огромна. Создатель самостоятельной поэтической школы после Тукая, он принадлежит к числу тех писателей, творчество которых не тускнеет с годами, а, наоборот, открывается новыми гранями, все глубже укореняясь в сознании общества. На его традициях воспитывалось и выросло несколько поколений татарских поэтов. До сегодняшнего дня многие молодые приходят в поэзию под «гипнозом» такташевской интонации, такташевских ритмов и образов. О благотворном воздействии творчества Такташа пишут и писатели ряда тюрко-язычных республик нашей страны.
Всем этим объясняется пристальный и постоянный интерес к поэзии Такташа в татарском литературоведении и критике. За годы, прошедшие после смерти поэта, опубликовано несколько обстоятельных монографий о его жизни и творчестве. В исследованиях последних лет наметилась тяга к глубокому и всестороннему осмыслению его творчества. Особенно наглядно это видно на примере работ Х. Усманова («Поэзия Такташа», 1953; «Татарская поэзия 20-х годов», 1964) и Гали Халита. Продолжением и развитием многолетних изысканий последнего является его новая книга «Поэт, эпоха, герой».
Труд Г. Халита не похож на монографии обычного типа. Здесь нет ни подробного изложения биографии Такташа, ни последовательного – этап за этапом – обзора всего его творческого пути. Автор выбирает одну узловую проблему – проблему метода и героя в творчестве Х. Такташа – и прослеживает ее на широком фоне татарской поэзии 20-х годов. Книга Г. Халита является как бы продолжением разговора о поэте с высоты, уже достигнутой татарским литературоведением, а не с «нулевой отметки». Ученый ориентируется на читателя, знакомого с предметом исследования, его историей и литературой. Можно спорить о том, правомерно ля, что автор не учитывает запросы широкого читателя, но несомненно одно: работы такого рода имеют право на существование, более того – они необходимы.
Поэзия Хади Такташа исследуется в книге Г. Халита в сложных и многообразных связях с эпохой. Поэт «вписан» в литературный процесс его времени, показано и то, как он активно воздействует на общественно-эстетическое развитие своей эпохи.
Большое, если не центральное место в книге уделено анализу поэзии Такташа начала 20-х годов. И это не случайно. Ранний Такташ с его повышенной экспрессивностью, страстностью, яркостью образов и напряженностью интонация оказался особенно созвучен нашему времени. Вот почему многие молодые, приходящие в татарскую поэзию в середине 60-х – начале 70-х годов, обращают взоры именно к Такташу раннего периода творчества. Все это обусловливает актуальность исследования Г. Халита, несмотря на его внешнюю сухость и академизм.
Говоря о раннем Такташе, большое место Г. Халит отводит спорам о романтизме. Он исходит в своей концепции из того, что метод социалистического реализма включает в себя романтические приемы изображения как составную часть. При этом автор не ограничивается общетеоретическими построениями. Так, он обстоятельно анализирует гисьянизм (от арабского слова «гисьяго, означающего «бунт», «мятеж»), углубляя и развивая выдвинутое в предыдущих своих работах понимание гисьянизма как левого течения в татарской поэзии 20-х годов.
Основные черты этого течения, как справедливо пишет Г. Халит, – одержимость и бескомпромиссность борьбы против прогнивших основ старого мира, стремление свергнуть всех тиранов, шахов и аллахов, низвергнуть все каноны. В этой борьбе допускались и левацкие перехлесты, анархистские и нигилистические лозунги, порою вместо сознательной классовой борьбы выплескивалась стихия мелкобуржуазной революционности, когда на первый план выступало беспочвенное бунтарство, космический пессимизм, проявления крайнего индивидуализма, нотки жертвенности, страдания. Исследователь не закрывает глаза на сложность и противоречивость гисьянизма. Но он горячо спорит с теми, кто склонен видеть в гисьянизме лишь издержки роста и рассматривать эволюцию поэтов 20-х годов, в том числе и Хади Такташа, лишь как преодоление вредного, реакционного влияния гисьянизма. Можно согласиться с выводом, что это прогрессивное в своей основе романтическое течение представляло из себя закономерный и естественный этап роста молодой татарской советской литературы. И Хади Тактага, как убедительно показывает Г. Халит, не просто «преодолевал», а вырастал из этого течения, освобождаясь от одних черт, развивал и углубляя другие.
Особенно интересна и плодотворна постановка проблемы лирического героя в творчестве Х. Такташа и других поэтов-гасьянистов: К. Наджми, М. Максута, А. Кутуя, Н. Исанбета, М. Джалиля. Герой этот, как правило»; действует в чрезвычайных, трагически-напряженных обстоятельствах. Чувства его предельно обострены, гиперболизированы. Даже внешне гисьянистский герой необычен, демоничен:
Много лет тому назад
Родился на земле кровавый бунтарь.
Грудь его широка, глаза остры, черны,
Только в сердце его боль, рыдания.
(М. Джалиль,«Жертва», 1923. Подстрочный перевод)
К. Наджми сравнивает своего героя со львом, вырвавшимся из клетка, М. Максут – с кровожадным волком.
При всех условно революционных атрибутах и подчеркнутой аскетизме герой раннего Такташа, как совершенно справедливо пишет Г. Халит, однако, еще далек от реального, конкретного образа сознательного пролетария. Х. Такташ и другие поэты-гисьянисты неоднократно подчеркивали новизну, небывалость своего героя. Но Г. Халит наглядно убеждает нас в том, что герой этот имеет корни в татарской поэзии: лишь несколько трансформировавшись, он перекочевал из татарской романтической поэзии предреволюционных лет. Об этом свидетельствуют такие черты, как условно-литературный трагизм, некоторая театральность речи, искусственная взвинченность эмоций и, наконец, тот рваный плащ традиционного одиночества, которым герой одновременно и дорожит и тяготится.
Г. Халит показывает, что Такташ, как и многие другие поэты начала 20-х годов, находился под сильным влиянием творчества В. Маяковского, а также пролеткультовской поэтики. Но при всем этом, как совершенно верно подчеркивает автор, гисьянизм – это не наносное, а самостоятельное эстетическое явление, обусловленное своим временем и своей национальной почвой. В этом же Г. Халит видит и основу оригинальности творчества Х. Такташа.
Здесь необходима оговорка. Сосредоточив основное внимание на связях поэта с литературным процессом своего времени и выяснении закономерностей этого процесса, автор, на наш взгляд, не всегда достаточно четко выделяет индивидуальные особенности раннего Такташа: ведь наряду с тем общим, что объединяет поэтов начала 20-х годов, каждый из них – неповторимая творческая индивидуальность с собственным почерком, интонацией, образной системой. И в полной мере это относится к одному из ярчайших представителей поэзии этих лет – Хади Такташу.
Правда, рассказывая о поэзии Х. Такташа переломной поры и особенно зрелого периода, автор в значительной мере восполняет этот пробел. Так, анализируя поэму «Века и минуты» в сопоставлении с поэмами о Ленине Маяковского и Чаренца, Г. Халит выявляет самостоятельность татарского поэта в его поисках нового героя и новых изобразительных средств. Интересные наблюдения и мысли о своеобразии творческого почерка зрелого Такташа высказаны при разборе поэм «Исповедь любви», «Письма в грядущее» и пьес. Говоря о поисках новых ритмических и интонационных возможностей татарского стиха, автор вполне органично перекидывает мостик от Такташа к молодым поэтам наших дней. Правда, он не высказывает прямо своего отношения к так называемому «свободному» стиху, вызвавшему столько споров в нашей прессе. Но по тону изложения можно понять, что автор сочувственно встречает поиски в этой области.
Книга Г. Халита, как уже говорилось, не свободна от недостатков. Так, стремясь избежать описательности и голого перечисления фактов, автор порою недостаточно подкрепляет свою мысль убедительными примерами. Отсюда – некоторая заданность, априорность его рассуждений. Ряд полемических высказываний Г. Халита о становлении нового метода в творчестве Такташа не соотнесен конкретно с тем, что говорилось и писалось о том же предмете до него (в частности, в трудах Х. Усманова). А ведь каждая по-настоящему глубокая и плодотворная мысль обретает полноту и объемность именно в сопоставлении с прежними поисками решения тех же проблем.
Книга Г. Халита – убедительное свидетельство зрелости татарской критической и эстетической мысли, показатель того, что в татарском литературоведении торжествует истинно научная методология.
г. Казань