Два истока (Заметки о лирике и прозе Б. Окуджавы)

I

Два истока, о которых говорится в этих заметках, суть две грани единого творчества Булата Окуджавы, и хотя бы поэтому между ними, конечно, существует определенная связь. Не уверена, что можно логически раскрыть, в чем именно она состоит, хотя шаг в направлении ее более конкретной характеристики сделан в статье (в чем, надеюсь, убедится читатель). Но что попытка с двух разных сторон подойти к наследию недавно ушедшего от нас замечательного писателя может помочь увидеть что-то новое во всей его фигуре, для меня несомненно.

Грузинское начало в лирике Булата Окуджавы – таков будет сперва предмет моих размышлений, имеющий много аспектов, или уровней. В самом деле. Вот стихотворение на грузинскую тему:

 

ПЕСЕНКА О ХУДОЖНИКЕ ПИРОСМАНИ

Что происходит с нами,

когда мы смотрим сны?

Художник Пиросмани

выходит из стены,

 

из рамок примитивных,

из всякой суеты

и продает картины

за порцию еды.

 

Худы его колени

и насторожен взгляд,

но сытые олени

с картин его глядят,

 

красотка Маргарита

в траве густой лежит,

а грудь ее открыта –

там родинка дрожит.

 

И вся земля ликует,

пирует и поет,

и он ее рисует

и Маргариту ждет.

 

Он жизнь любил не скупо,

как видно по всему…

Но не хватило супа

на всей земле ему.

Есть воспоминания знаменитого (впоследствии) грузинского художника Ладо Гудиашвили о том, как в 1917 году, незадолго до смерти, уже больной Пиросмани нуждался и голодал: не было денег на тарелку супа… Отсюда и «суп» в стихах Булата.

Известен о Пиросмани и такой факт: когда его в 1916 году пригласили на заседание Союза художников Грузии, он там произнес речь: «Вот что нам нужно, братья. Посередине города, чтобы всем было близко, нам нужно построить большой деревянный дом, где мы могли бы собираться; купим большой стол, большой самовар, будем пить чай, много пить, говорить о живописи и об искусстве. Вам этого не хочется, вы о другом говорите», – закончил он тихо и грустно» ¹.

Булат, лежа в больнице в Кламаре, жаловался А. Гладилину, что ему десять дней не давали чая. Пиросмани не хватило супа, Булату не хватило чая, перекликается не только творчество – перекликаются судьбы. Если добавить еще, что «чай» Пиросмани слился с Арбатом Окуджавы, предсмертный, наиболее полный сборник которого так и назван – «Чаепитие на Арбате».

Вернусь к стихам. В свое время Булат Окуджава часто пел при мне песню, которую я потом не нашла в его сборниках:

Что бы я ни твердил

В каждом новом стихе,

Я – грузинский глехо² В домотканой чохе

Мой малиновый буйвол Бредет вдоль Москвы, Неужели его Не заметили вы?

Есть у нас с ним друзья, Как у всех есть друзья, Только наши друзья Холодны, как князья…

«Малиновый буйвол», «князья» – это явно из мира Пиросмани (вспомним его «Кутеж трех князей»); можно сказать, что образы пиросманиевской живописи срослись в глазах Булата с образом Грузии. Так – в самом, пожалуй, знаменитом из стихотворений, в открытую написанных на грузинскую тему. Концовка «Грузинской песни»:

И когда заклубится закат,

по углам залетая,

пусть опять и опять предо мною плывут наяву

синий буйвол,

и белый орел,

и форель золотая…

А иначе зачем

на земле этой вечной живу?

 

Но где граница между написанным на грузинскую и негрузинскую тему, подчас она весьма неотчетлива и даже неразличима. Вот стихи, явившиеся на свет лет через двадцать после «Грузинской песни»:

Давайте придумаем деспота,

чтоб в душах царил он один

от возраста самого детского

и до благородных седин.

 

Усы ему вырастим пышные

и хищные вставим глаза,

сапожки натянем неслышные,

и проголосуем все – за.

 

Давайте придумаем деспота,

придумаем, как захотим.

Потом будет спрашивать не с кого,

коль вместе его создадим.

 

И пусть он над нами куражится

и пальцем грозится из тьмы,

пока наконец не окажется,

что сами им созданы мы.

Конечно, то, что «придуманный»»деспот» сотворен по образцу реального исторического советского деспота-грузина (потому и обут в кавказские «сапожки… неслышные»), не делает эти стихи грузинскими по теме. Но выразительно пиросманиевская природа словесного портрета «деспота» («Усы ему вырастим пышные / и хищные вставим глаза») привносит черты грузинскости в поэтику стихотворения.

Вообще живописный мир Пиросмани, каким его видит, связывая с Грузией, Булат, родствен (не прямым, так двоюродным родством) европейско-русскому красочно-бутафорскому миру, в котором зачастую живут негрузинские персонажи его лирики. Оба мира откровенно условны, театральны, даже отчасти кукольны, и при всем том пронзительно непосредственны. То есть я имею в виду, что естественность сочетания условности и непосредственности безупречна и в «Грузинской песне», и, скажем, в «Песенке о Моцарте» или в «Батальном полотне». В этом смысле я и говорю, что родственны, с одной стороны:

…синий буйвол,

и белый орел,

и форель золотая… —

 

а с другой:

красный камзол, башмаки золотые,

белый парик, рукава в кружевах, —

 

или:

Сумерки. Природа. Флейты голос нервный. Позднее катанье.

На передней лошади едет император в голубом кафтане.

 

Но само сочетание неприкрытой условности с проникающей лирической непосредственностью имеет, по-моему, грузинские корни.

Поясню свою мысль. У Руставели во вступлении к «Витязю в тигровой шкуре» дается характеристика миджнурства:

«Миджнуром» арабы называют неистового,

Ибо неистовствует он от тоски, не достигая (цели).

…………………………………………………

Миджнуру подобает быть с виду красивым, словно солнце,

Мудрым, богатым, щедрым, юным и свободным,

Быть красноречивым, разумным,

терпеливым, одолевать в борьбе сильного,

А кому это полностью не дано, тот не миджнур по нраву.

 

Как разлучится он с любимой, должен умножить

воздыхания и стоны,

Его сердце должно довольствоваться одной, даже будь

она суровой или гневливой… ³

 

То есть, неистовствуя, подобает в то же время быть и красноречивым, и разумным, должно соблюдать определенные правила (умножать воздыхания при разлуке), довольствоваться одной возлюбленной, несмотря на ее гневливый нрав, – иными словами: как ни неистовствуй от любви и тоски, но умей управлять собой.

Сравним теперь, как начинается «Грузинская песня»:

Виноградную косточку в теплую землю зарою,

и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,

и друзей созову,

на любовь свое сердце настрою…

А иначе зачем на земле этой вечной живу?

1. К. М. Зданевич, Нико Пиросманашвили, М., 1964, с. 85.[↩]
2. Крестьянин.[↩]
3. Шота Руставели, Витязь в тигровой шкуре. Подстрочный перевод с грузинского С. Иорданишвили, Тб., [1966], с. 9 (здесь и ниже разрядка в цитатах моя. – А. А.).[↩]