В 2019 году в издательстве «НЛО» вышла не совсем обычная книга: собрание обзоров международных конференций, проходивших с 1993-го по 2018 год [Мильчина 2019]. Их автор (и составитель книги) — Вера Мильчина — предложила читателям не только обзоры разного рода Чтений, которые она относит к одному кругу, но и опыт рефлексии — по поводу чтений и по поводу «круга».
Будучи специалистом по французской культуре, Мильчина сопроводила свою книгу куртуазным предисловием:
…В этой книге за «мы» мне никак не спрятаться 1. Я лично писала все эти отчеты, содержащие резюме чужих выступлений, и если есть в них огрехи, ошибки понимания, если я где-то спрямила или, хуже того, исказила чьи-то наблюдения, то виновата в этом опять-таки лично я. Но и «мы» безусловно присутствует здесь тоже. Мы — это научное сообщество, о деятельности которого мои отчеты, надеюсь, дают некоторое представление [Мильчина 2019: 5].
О постулированном в книге научном сообществе, понимании им профессиональной морали придется нам здесь поговорить на одном примере, касающемся и журнала «Вопросы литературы».
В. Мильчина гордится тем, что на ее отчеты ссылались уважаемые люди (добавим от себя: из описываемого сообщества), что лишь однажды автору были предъявлены претензии докладчиком (которые кропотливо исследуются в личной переписке с Г. Левинтоном, приведенной в примечаниях, см.: [Мильчина 2019: 270–272]), что этот единственный «спорный фрагмент упомянут в коллекции Р. Тименчика, и ссылка на него занесена на одну из его знаменитых карточек» [Мильчина 2019: 8].
Для тех, кто не в курсе (и вне «круга»), сообщим, что Р. Тименчик мыслит переписку своего поколения как постоянную пересылку друг другу в письмах и открытках библиографических карточек [Тименчик 2016: 215–216]. Что ж, в известном смысле и наша заметка — такая «карточка», только красная, как в любимом В. Топоровым футболе.
И последняя цитата из предисловия: «…на мой взгляд, цель «хрониста» — по свежим следам именно воспроизвести чужие слова и тем самым дать материал теоретикам, умеющим и любящим обобщать и «фиксировать узловые проблемы»» [Мильчина 2019: 13].
В книге любовно собраны сведения о напечатанных вариантах докладов и сообщений, упомянуты ненапечатанные труды этого сообщества, а в соответствующих местах дается и ссылка на соответствующую позицию в завершающей книгу внушительной библиографии. На фоне такой тщательности особенно бросается в глаза случай, характеризующий отношение к знанию за пределами очерченного составительницей «круга».
Речь идет об отчете с Гаспаровских чтений — 2013 (19–20 апреля 2013 года) [Мильчина 2019: 547–549], в нем — о докладе Д. Зубарева (Москва) «О Шекспире, Набокове и Нобелевских премиях (неизвестное письмо Бориса Пастернака)». Здесь обозревателю и теперь — в 2019 году — видится «настоящая сенсация». Ведь обнаружено большое письмо поэта, из которого следует, что пастернаковские переводы Шекспира очень ценил его ненавистник Набоков, который в указанном письме назван без инициалов.
Уж очень хочется примирить двух непримиримых русских классиков, последний из которых откровенно презирал нобелиата еще с 1920-х годов! Хочется, даже вопреки фактам, присвоить своему «кругу» сенсационную публикацию.
Перед тем как продолжить, отметим, что знание профессиональной литературы не помешало бы и Д. Зубареву (к моменту произнесения доклада), и В. Мильчиной (при републикации обзора оного). Так, еще в 1989 году в знаменитом сборнике п./р. Лазаря Флейшмана можно было узнать, что в 1927-м Набоков писал 11 мая в «Руле»: «Есть в России довольно даровитый поэт Пастернак. Стих у него выпуклый, зубастый, таращащий глаза; словно его муза страдает базедовой болезнью. Он без ума от громоздких образов, звучных, но буквальных рифм, рокочущих размеров. Синтаксис у него какой-то развратный. Чем-то напоминает он Бенедиктова. Вот точно так же темно и пышно Бенедиктов писал о женском телосложенье, о чаше неба, об амазонке.
Восхищаться Пастернаком мудрено: плоховато он знает русский язык, неумело выражает свою мысль, а вовсе не глубиной и сложностью самой мысли объясняется непонятность многих его стихов». Тот же автор приводит и экспромт Набокова сходного содержания 1970 года, вошедший в книги поэта [Hughes 1989: 169].
С учетом того, что в переводах Шекспира мы видим хорошо узнаваемый стиль самого Пастернака, представить себе, что Набокову-переводчику между «двумя Бенедиктовыми» пришло в голову восхвалить пастернаковского Шекспира, просто невозможно.
Но дело в том, что и с письмом Пастернака не все в порядке: «новое» и «неизвестное» письмо Пастернака А. Смирнову было за месяц до доклада упомянуто в качестве уже опубликованного в статье Б. Кагановича [Каганович 2013]! Там и было указано, где и когда это письмо было впервые напечатано: [Заборов 1999]…
Именно П. Заборовым в 1999 году и дано указание на «В. В. Набокова», которое было бездумно принято или переоткрыто Д. Зубаревым и не вызвало ничего кроме восторга у всех участников Гаспаровских чтений, а вслед за ними — и у независимого хроникера. По-видимому, чтение главного журнала Пушкинского Дома для участников сообщества не обязательно. И это при том, что «Русская литература» встречается в библиографии раза в два-три чаще, чем пара упоминаний «Вопросов литературы»!
Между тем уже в «Вопросах литературы», в нашей статье «Борис Пастернак и «шекспировские силы» на культурном фронте холодной войны. К предыстории «нобелевского» скандала» [Кацис 2014: 73–76], мы подробно разбираем обзор В. Мильчиной, предложив в качестве кандидатуры совсем другие инициалы Набокова, а именно Набокова-кузена — Николая, руководителя многочисленных антисоветских операций ЦРУ в 1950-е годы.
Но, невзирая на все эти публикации в основных русских филологических журналах, «круг» продолжает настаивать на своем первенстве.
Мы бы не стали сегодня касаться этой ярмарки тщеславия, если бы не выход в свет целой серии книг нового классика мирового пастернаковедения Паоло Манкозу, затмившего своими работами все, что сделали его русскоязычные предшественники [Mancosu 2013, 2016, 2019]. Именно этот исследователь столько раз упомянул имя Николая Набокова как движущей силы всего «Нобелевского процесса», что теперь для В. Набокова во всей этой истории места нет. Мы посвятили обоснованию своей точки зрения уже в новую эпоху пастернаковедения не одну работу [Кацис 2019a; Кацис 2019b].
Появилось немало материалов о том, что Николай Набоков с 1941-го по 1945 год являлся сотрудником предшественника ЦРУ — Управления стратегических служб, Office of Strategic Services, OSS, распущенного президентом Трумэном после сентября 1945 года. При этом сам Н. Набоков занимался в Западном Берлине проблемами денацификации в театре и кино (где его визави в советской зоне оккупации был знаменитый А. Дымшиц, проштрафившийся выпуском книги Пастернака в 1945 году для немецких читателей).
Теперь на недоумения докладчика и обозревателя относительно того, откуда и что мог знать о Набокове в 1947 году Пастернак, придется отвечать, имея в виду и «того», и совсем другого Набокова. Относительно Владимира Владимировича заметим, что тогда он был (и не только для Пастернака) Сириным. Знать же о нем, но не о его интимных письмах, конечно, можно было хотя бы от А. Гладкова, скупавшего номера эмигрантских журналов и поплатившегося за это. Впрочем, для людей круга Пастернака, напрямую встречавшегося с английскими дипломатами, читавшими по-русски, подобно другу Николая Набокова Исайе Берлину, этот вопрос заведомо нерелевантен. Равно как нерелевантен теперь и вопрос о том, откуда к 1947 году Пастернак мог знать о Николае Набокове, если Берлин был в Москве совсем незадолго до этого.
Что в итоге? Страшно узок круг чтения того научного «круга», что представлен в сборнике В. Мильчиной. А в результате — ошибки и необоснованные претензии со стороны гордо заявленного «мы».
В программном предисловии, о котором уже шла речь, Мильчина пишет о себе: «Я робею счесть себя человеком историческим — не в смысле гоголевского Ноздрева, с которым вечно случались какие-то истории, а в другом, более благородном смысле — как человека, принадлежащего истории и, главное, ее репрезентирующего» [Мильчина 2019: 5]. Согласитесь, и репрезентантка может оказаться в роли Ноздрева, если «попадет в историю», подобную той, что здесь рассказана. Особенно если будет безоговорочно доверять своим героям и слишком общим библиографиям, забывая о том, как в случае с Д. Зубаревым, что есть еще и библиография автобиблиографии. Так вот в своей автобиблиографии, которая осталась обозревателю неизвестной, сам автор доклада описал его несколько иначе и даже указал на своего предшественника:
Борис Пастернак был любителем эпистолярного жанра. Сохранились (и опубликованы в его одиннадцатитомном собрании сочинений) тысячи его писем — к родным (родителям, женам, сыновьям), друзьям, коллегам. Найденное нами в апреле 2012 года в рукописном отделе Пушкинского Дома письмо уникально — оно адресовано литературному врагу, который (единственный раз в жизни, весной 1947 года) обратился к поэту с неким деловым предложением. В своем ответе Пастернак демонстрирует высший класс корректной, но уничтожающей литературной полемики и попутно высказывает важнейшие мысли относительно своей репутации как переводчика Шекспира в СССР и за его пределами. Письмо уникально еще и тем, что в нем Пастернак (возможно, единственный раз в жизни) упоминает на бумаге имя другого своего литературного недоброжелателя — Владимира Набокова. Любопытна и личность адресата — ученика Зинаиды Гиппиус, литературного сверстника Александра Блока, чемпиона Парижа по шахматам, посетителя и докладчика «Бродячей собаки», основателя русской кельтологии и (по мнению современников) педофила. Через несколько дней после прочтения доклада вышел в свет номер журнала «Вопросы литературы», где это письмо было опубликовано профессором Б. Кагановичем [Зубарев 2015].
И все бы хорошо, если бы не скрыл «член круга» Д. Зубарев от общественности, что проф. Б. Каганович привел ссылку на «Русскую литературу» и публикацию проф. Заборова; только строку с именами, включая «Набокова», автор «Вопросов литературы» предусмотрительно пропустил. На это уже указали мы в статье о «шекспировских силах».
Вот так замкнулся сам на себя «Круг», в который входят и докладчик Д. Зубарев, и его обозреватель.
Единственным выходом из этого замкнутого круга нам видится его размыкание и включение замкнувшихся в себе авторов в общенаучный поток. Тогда и о Ноздреве вспоминать не придется, и не так уж будет «скучно жить на этом свете», господа.
Литература
Заборов П. Р. К переводческой деятельности Бориса Пастернака //
Русская литература. 1999. № 4. С. 141–142.
Зубарев Дмитрий. 16. О Шекспире, Пастернаке, Набокове и Нобелевских премиях (неизвестное письмо Бориса Пастернака). Доклад на IV Международных Гаспаровских чтениях. Москва, РГГУ, 20 апреля 2013 года // Зубарев Дмитрий. Аннотированная библиография (1978–2015). Доклады и выступления (2007–2015). URL: https://ruthenia.ru/zubarev_bibliogr.pdf (дата обращения: 09.11.2019).
Каганович Б. А. А. Смирнов и пастернаковские переводы Шекспира //Вопросы литературы. 2013. № 2. С. 20–71.
Кацис Л. Борис Пастернак и «шекспировские силы» на культурном фронте холодной войны. К предыстории «нобелевского» скандала» // Вопросы литературы. 2014. С. 56–96.
Кацис Л. Заметки читателя историко-философской литературы.
X. Борис Пастернак и «Доктор Живаго» между Л. Флейшманом
(2009–2013) и П. Манкозу (2013–2019) // История. Ostkraft. Научное
обозрение. 2019a. № 3. С. 164–182.
Кацис Л. Заметки читателя историко-философской литературы. XI. Чего не уловил «локатор» П. Манкозу в деле О. Ивинской // История. Ostkraft. Научное обозрение. 2019b. № 4. С. 182–191.
Мильчина В. Хроники постсоветской гуманитарной науки. Банные, Лотмановские, Гаспаровские и другие чтения. М.: НЛО, 2019.
Тименчик Р. Карточки // Тименчик Р. Ангелы. Люди. Вещи в ореоле стихов и друзей. М.: Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 2016. С. 214–251.
Hughes Robert P. Nabokov reading Pasternak // Boris Pasternak and his times. Selected papers from the Second International Symposium on Pasternak / Ed. by Lazar Fleishman. Berkeley: Berkeley Slavic Specialities, 1989. P. 153–170.
Mancosu Paolo. Inside the Zhivago storm: The editorial adventures of Pasternak’s masterpiece. Milan: Feltrinelli, 2013.
Mancosu P. Zhivago’s secret journey: from typescript to book. Stanford Ca: Hoover Institution Press / Stanford University, 2016.
Mancosu Paolo. Moscow has ears everywhere: New investigations
on Pasternak and Ivinskaya. Hoover: Hoover Institution Press,
- Необходимо отметить, что мы никогда, за исключением одного случайного доклада на II Лотмановских чтениях, участия в этих «пирах духа» не принимали, иногда оставаясь лишь зрителем формальной или рядовым участником неформальной части мероприятий.[↩]