Звено литературной летописи Сибири
Н. Яновский, Илья Лавров. Серия: «Литературные портреты», Западно-Сибирское книжное изд-во, Новосибирск, 1969, 77 стр.
Я впервые услышал имя сибирского писателя Ильи Лаврова в середине 50-х годов – и сразу запомнил его, хотя в то время не прочитал еще ни одного из написанных им рассказов. Интерес к творчеству молодого писателя пробудила во мне статья критика Марка Щеглова.
Илья Лавров напечатал свой первый рассказ в 1953 году, первую книгу издал в 1955 году. Это и были «Ночные сторожа», привлекшие внимание московского критика, прочитавшего одновременно и рассказы, составившие вторую книгу писателя – «Синий колодец». К тому времени за плечами у Лаврова был едва ли не пятнадцатилетний актерский стаж, он объездил всю Сибирь. И в ее глуши начинающий писатель открыл для себя поэзию обыкновенного, стал пристально вглядываться в сферу будней, рассказал нам о хороших, милых, непыжащихся людях и отдал им свои симпатии, противопоставив этим своим героям импозантных себялюбцев, ведущих себя подобно хозяевам жизни (курсивом даны слова М. Щеглова из его статьи «На полдороге»).
После «Ночных сторожей» И. Лавров написал добрый: десяток новых книг, половина из них вышла в московских издательствах. Писатель не может жаловаться – книги его рецензировались, обсуждались, вызывали острые споры (это как раз и подтверждает их значительность), переводились за рубежом. И все-таки, несмотря на долгую, плодотворную работу в литературе, Илья Лавров никак не мог дождаться внимательного, дружественного и в то же время требовательного анализа всего пройденного им пути.
Книжка Николая Яновского восполняет этот пробел. В справке, помещенной в конце монографии и отвечающей на вопрос: что читать о творчестве Ильи Лаврова? – упомянуты – если не считать автобиографию писателя – только две работы: статья Н. Шамоты в «Литературной газете» и «На полдороге» М. Щеглова, который приветствовал и напутствовал молодого литератора, ведавшего свой голос из Сибири. В прямом смысле слова «напутствовал», ибо, признав талантливость читинского рассказчика, высказал и критические замечания о его творчестве, обнаружил в его произведениях недостаточную воспитанность идеала.
Едва ли не самые интересные главы нынешней монографии Н. Яновского возвращают нас к первым книгам сибирского писателя. Н. Яновский горячо защищает их от нападок иных критиков, полемизирует, в частности, и с критическими замечаниями М. Щеглова. Он имеет на это тем большее основание, что спор ведет не отвлеченный, а подкрепляет свои аргументы и художественными разборами рассказов Лаврова, и характеристикой общественной и литературной ситуации середины 50-х годов.
Можно ли требовать от писателя, спрашивает Н. Яновский, изображения лишь характеров сильных, исключительных, героических? Уже в формулировке вопроса угадывается и ответ на него. Н. Яновский призывает разобраться в диалектике самого понятия «героический характер»; «следует помнить, – пишет он, – о постоянном процессе «превращения» безусловно обыкновенного в безусловно героическое, неприметного и обыденного в значительное и яркое».
Я не могу здесь воспроизвести анализ художественной ткани рассказов Лаврова (по Н. Яновскому). Приведу лишь один пример. «Ночные сторожа» – это рассказ о поздней любви, возродившей ожесточенного, огрубевшего Ефима. Под влиянием любви герой словно бы пробудился, увидел вокруг себя жизнь и ее красоту, подобрел к людям. В этом рассказе встречаешь такую боковую линию. Муж увлек Варвару на целину: затосковал он, и его потянуло вслед за молодежью на «большое дело». Жена поначалу противилась: ведь устроились наконец-то ладно, домишко завели, дочку в техникуме учат. «Ну, судили-рядили, так и этак прикидывали, – рассказывает Варвара, – а что возразишь против хорошего дела?» Н. Яновский так комментирует этот эпизод: «Минует какое-то время, и начнут говорить: «Народ совершил героическое дело, целину поднял, садами землю украсил». Будут произнесены и другие громкие слова – «а что возразишь против хорошего дела?» – пожалуй, и забудут». Но ведь несправедливо это! Как раз в этой самой Варваре и воплощен для художника положительный идеал. А что характер этот не одномерно-прост, так ведь это достоинство, а не порок.
Критик не прощает Лаврову художественных промахов, отмечает в рассказах сентиментальные нотки, дидактику, однозначность раскрытых автором связей человека с миром. Но горячо защищает «направление» творчества И. Лаврова. Н. Яновский идет дальше; взяв за одну скобку творчество Сергея Антонова и Ильи Лаврова, критик заявляет, что примером для обоих писателей служит Чехов (эту мысль стоило бы проследить конкретнее, так сказать, текстуально).
Естественно, автор монографии не ограничивается разбором особенно симпатичного ему творчества «раннего Лаврова». Прослеживается весь путь писателя до последних лет, выделено несколько этапов, каждый из которых характеризуется иной стилевой манерой. Критик отстаивает естественное право писателя расти, меняться. Я вспомнил по такому поводу впечатляющие слова Виктора Шкловского из книги «Художественная проза»; в ней автор так отвечал на упреки с Запада в том, что изменил какие-то взгляды, высказанные тридцать лет назад в «Теории прозы»:
«Я должен стоять прямо, но так стоит только колос, из которого вытекло зерно, должен стоять на одном месте, как стоит кол, вбитый в землю. Не менять своей позиции, как скелет в могиле. А я хочу изменяться, потому что не устал расти».
После первых трех книг в печати появились повести и рассказы И. Лаврова, написанные в романтическом ключе. Одна из этих повестей – «Встреча с чудом» – имела на редкость счастливую судьбу. Она появилась в «Роман-газете» с ее огромными тиражами, инсценировалась для театра, для кинематографа, даже для оперы (музыка Д. Кабалевского), переведена на другие языки. Н. Яновский доказывает, что автор расширил сферу своих наблюдений, попристальней вгляделся в героев своего времени, но при этом сохранил прежнюю свою любовь к обыкновенным советским людям. Только подчеркнул в них величавое и героическое. И даже малейшие душевные движения изображал как подъем, как вспышку, как взрыв.
Словом, Н. Яновский полностью принимает эти перемены, наступившие в «видении мира» Ильей Лавровым. Что ж, это право исследователя, хотя, думаю, романтические повести писателя заслуживали более критического отношения. Но вот что странно: поворот, происшедший в творчестве И. Лаврова, критик склонен выводить непосредственно из перемен в общественной жизни страны. Так ведь не существует столь прямой связи между социальной ситуацией и стилевой манерой, да еще в творчестве одного автора! Ведь о самых ярких романтических событиях истории одни авторы писали в романтической, другие в строго реалистической тональности.
Между прочим, сам автор критической монографии отказывается в дальнейшем от столь примитивной «социологизации». Н. Яновский критикует более поздние произведения Лаврова: роман «Штормовое предупреждение», повесть «Очарованная». Он обнаруживает в них перепевы романтических мотивов, повторение уже найденного. Надоедливо звучит возвышенная патетика, которой автор грешил и во «Встрече с чудом». Но главный промах автора критик видит в том, что герои наделены приподнятыми чувствами, окружены романтическими аксессуарами, тогда как плацдарм для подлинно романтических поступков сужен. Главной героине повести, Вале-трактористке, критик адресует такой упрек: чтобы на деле бороться с бюрократом – директором совхоза, ей (а значит, и автору повести) надо бы поглубже вникнуть в проблемы сельского хозяйства! Но ни произведения этого этапа в творчестве И. Лаврова, ни возвращение писателя к суровой реалистической манере в позднейших автобиографических повестях Н. Яновский уже не связывает непосредственно с переменами в советском обществе на протяжении 60-х годов. И, видимо, не потому, что таких перемен не наблюдалось. Как справедливо сказано в конце рецензируемой монографии, сильную сторону творчества Ильи Лаврова составляет не дотошное социологическое исследование жизни, скорее он воспринимает людей эмоционально.
Поздние автобиографические повести – это рассказ о том, как трудно рождался писатель Илья Лавров.
Детство его было поистине тяжелым. Отец – пьяница, дебошир, нещадно подавлявший семейных, «частник» (извозчик), ненавидевший все новое, советское; мать полна была религиозного смирения и покорности. А кругом бушевал мир, вздыбленный революцией. Вот какой груз поневоле принял на свои хрупкие плечи подросток, но не надломился, обрел нравственное здоровье, полюбил жизнь в ее новом обличье, влюбился в ее красоту. Но разве не такой же путь прошли многие и многие сверстники писателя? То, о чем он рассказал, – это не только его личная судьба, это во многом судьба поколения. Автобиографические повести И. Лаврова – добротные социальные произведения.
Между тем, признав эти повести в целом жизненными, красочными, Н. Яновский не нашел в них достаточной «глубины исторического дыхания», сетует на то, что автор пытался «обойти наиболее значительные явления в жизни общества». Впрочем, сам критик завершает свою монографию справедливейшей мыслью: нельзя подходить к творчеству писателя с заданной меркой, лучше с доверием войти в созданный им мир, взглянуть на него словно бы изнутри.
Как видит теперь читатель, я готов кое в чем существенном оспорить взгляды, изложенные в рецензируемой книжке; кроме того, огорчен допущенными критиком стилистическими небрежностями. И все-таки с радостью признаю, что с главной своей задачей: взглянуть изнутри на творчество Ильи Лаврова – Н. Яновский справился. При этом – не снизив своей требовательности, ни в чем не отступив от собственных, точно очерченных позиций.
Не могу также не вспомнить, что монография Н. Яновского об Илье Лаврове – лишь одно из звеньев той летописи сибирской литературы, над которой критик трудится многие годы. Отдельными изданиями вышли книги Н. Яновского о Вс. Иванове, Л. Сейфуллиной, С. Залыгине, А. Коптелове; появились обстоятельные его работы о многих писателях Сибири – М. Ошарове, И. Гольдберге, А. Новоселове, С. Исакове, К. Урманове, С. Кожевникове, И. Черневе и других, иногда забытых литераторах. Недавно вышел первый том уникального для нашей периферии издания – «Литературное наследство Сибири». К выпуску его приложил руку все тот же Н. Яновский. Критик убежден, что познать литературный процесс можно, опираясь на широчайшие слои литературы; в поле зрения историка не могут оставаться одни великие писатели. В этом Н. Яновский, безусловно, прав. И он делает доброе дело, последовательно изучая литературу могучего Сибирского края, богатого не только хлебом, лесами и ископаемыми, но и талантами.