«Жить можно только с огромной верой в себя и огромной любовью к себе…». Вступительная статья П. Куприяновского; публикация П. Куприяновского и Т. Моревой

Автор публикуемых писем – Анна Александровна Баркова (1901 – 1976), поэт, жертва ГУЛАГа, человек трагической судьбы.

В 1922 году в петроградском ГИЗе вышел первый и единственный при жизни сборник ее стихотворений «Женщина». О нем с одобрением высказался В. Брюсов¹ ; отдельные стихи отметил А. Блок² ; известный новатор в области театра, теоретик и критик Н. Евреинов сопоставлял имя Барковой с именем Анны Ахматовой³, а нарком просвещения А. В. Луначарский в одном из писем к Барковой выражал надежду на то, что она сможет стать «лучшей русской поэтессой» ⁴. В 1923 году была издана книга Анны Барковой «Настасья Костер», жанрово определенная автором как «драматические сцены».

Начало блестящее. Однако приблизительно с середины 20-х годов поэтесса переживает творческий кризис, связанный с крушением романтических представлений о революции. Ее стихи лишь изредка появляются в печати; с 30-х годов критика их не упоминает. Забвение было настолько прочным, что академические «Известия АН СССР», публикуя в 1959 году письма Луначарского к Барковой⁵, считали ее, по-видимому, едва ли не почившей. Не знали о ее судьбе и те исследователи, которые начали писать о ней в 70-х годах. В этом нет ничего удивительного. Совершив, по ее словам, три «путешествия» по ГУЛАГу (начиная с первого ареста в 1934 году), Анна Александровна провела в тюрьмах, лагерях и ссылках в общей сложности около тридцати лет и лишь в 1966 году вернулась в Москву – с подорванным здоровьем, но неукрощенным духом. Все это время она продолжала писать стихи, но еще очень долго они оставались неизвестны читателю.

Возвращение Барковой-поэта началось лишь с конца 80-х годов. В 1989 году ее стихи были включены в книгу «Дм. Семеновский и поэты его круга» ⁶, изданную Большой серией «Библиотеки поэта». В 1990 году в Иванове в издательстве «Рабочий край» вышла вторая книга стихов Анны Барковой, названная составителями (А. Агеев, Л. Садыга, Л. Таганов) «Возвращение», где был полностью воспроизведен первый сборник поэтессы и напечатаны стихи последующих лет, в том числе написанные в лагерях и сохранившиеся чудом благодаря ее друзьям. Наконец, в издании Ивановского университета в 1992 году вышел том «Избранное» – стихи, проза, дневники и записные книжки Барковой, отобранные при аресте и хранившиеся в архиве КГБ. Параллельно шел процесс осмысления ее творчества. Особая заслуга в этом принадлежит Л. Таганову, автору первой монографии о поэте «Прости мою ночную душу…». Книга об Анне Барковой» (Иваново, 1993). В откликах на ивановские издания («Литературная газета», «Литературное обозрение», «Октябрь», «Новый мир», «Волга», «Известия» и др.) подчеркивалось, что произошло фактическое открытие большого поэта, путь которого во многом знаменателен для русской поэзии эпохи тоталитаризма.

«Вопросы литературы» (1996, N1) уже писали об Анне Барковой (Т. Лежепекова-Кузько, «Мемуарные миниатюры»). Публикуемые в этом номере письма Анны Александровны проливают свет на малоизвестный, переломный в ее судьбе период (1922 – 1923 годы). Умирают родители поэтессы: мать Анна Ивановна в декабре 1921 года, отец Александр Васильевич в феврале 1922 года. Вскоре по приглашению Луначарского, который познакомился с юной Барковой в Иваново-Вознесенске в 1919 году и затем следил за ее творчеством, она переезжает в Москву и поселяется в Кремле в его наркомовской квартире, а затем начинает работать его личным секретарем. В это же время выходит сборник ее стихотворений, написанных еще на родине. Внезапное сиротство, успех, активная московская жизнь, интенсивное творчество (работа над пьесой «Настасья Костер» и новой книгой стихотворений, к сожалению, не вышедшей) – все это в двадцать один – двадцать два года.

Публикуемые письма Анны Барковой адресованы близкой подруге- Клавдии Ивановне Соколовой (1900 – 1984), во время переписки – студентке литературного факультета Ивановского пединститута, невесте, а затем жене поэта и критика Сергея Алексеевича Селянина, с которым Баркова была очень дружна в период совместной работы в газете «Рабочий край» (письма сохранились в архиве Селянина).

«Полугрубоватые, полу искренние», по характеристике самой Барковой, письма обнаруживают острую наблюдательность, широту кругозора, самостоятельность, неожиданность суждений автора. Они написаны с блеском; вероятно, поэтесса не ошиблась, назвав себя в них «эпистолярной импрессионисткой». Они интимны и дерзки; здесь есть безрассудные намеки на «истинные отношения к наркому и его присным», которые в 1924 году обернулись конфликтом⁷. Баркова была вынуждена покинуть квартиру Луначарского; впрочем, к нему самому, при всей неоднозначности оценки личности и деятельности наркома, она всегда сохраняла чувство признательности. Что касается «истинного отношения» большевистского режима к интеллигенции и народу, то она познала его в полной мере на опыте своей гулаговской судьбы.

В архиве Селянина содержится шестнадцать писем. Из них мы печатаем семь, в том числе два последних письма Анны Александровны, написанных в 1975 году⁸. Несмотря на жалобы на бесчисленные болезни, в них присутствует неизменный барковский юмор.

Хранитель публикуемых писем прожил долгую, но далеко не безоблачную жизнь: репрессированный в 1933 году по сфабрикованному «рабкраевскому» делу, Селянин был сослан в Казахстан и после возвращения находился под недремлющим оком КГБ; встреча его с Анной Александровной состоялась лишь в 1975 году, – вплоть до этого времени он ничего не знал о ее судьбе. С. Селянин сумел сохранить письма, фотографии, некоторые рукописи Барковой, две ее книги («Женщина» – с автографом⁹, полученным во время встречи в Кремле 12 мая 1922 года), номер рукописного журнала «Пустослов» ¹⁰– интереснейшее собрание шаржей и карикатур «рабкраевских» поэтов, в том числе и Барковой.

До последних дней Селянин интересовался всем, что связано с поэтессой, и в своих набросках воспоминаний дал ей такую характеристику: «Человек независимой мысли, не умевшая приспосабливаться, вся небытовая, ушедшая в книги и творчество, острая, простодушная, она попала под колесо истории и безжалостно была искалечена лагерями и ссылками…»

Подлинники публикуемых писем, как и процитированные воспоминания, в настоящее время находятся у дочери С. Селянина Татьяны Сергеевны Моревой. Авторские сокращения в тексте расшифровываются, за исключением имен и отчеств Селянина и Луначарского.

1

12 сентября 1922 г.

Москва. Кремль

Вчера написала Вам, т. е. не вчера, а третьего дня, письмецо и отдала Сергею Алексеевичу, а сегодня снова захотелось в один из свободных 24 часов в сутки поболтать с Вами пером.

Милый друг, я вижу по Вашим письмам, что Вы немножко любите «бедную несчастную вдовицу» (то бишь: девицу!), и это меня умиляет, честное слово! Из Ваших ругательств сквозит нежность, Вы очень хотите от меня кое-чего иного, а не моих полугрубоватых, полуискренних приятельских писем.

Люблю, когда меня любят, вообще люблю, если меня любят люди более или менее. Конечно, иная любовь ни капельки не интергена. Но Вашу любовь к этому разряду я не причисляю.

Что касается «переворота», о котором Вы справлялись в одном из писем, то о причинах и следствиях его я не говорила Вам не потому, что не доверяла Вам, а просто потому, что в этом отношении мы – на разных полюсах. С Сергеем Алекс, я говорила об этом, и то вначале он рассыпался интеллигентским бесом: о нужде, нищете, о старушках, торгующих папиросами, о нэпманах, о том, что «нужно быть разнообразными», что нельзя «стричь под одну гребенку» и проч.

Понимаете, мне скучно неимоверно сейчас толковать об этом. Всё это чушь несущественная: и «старушки», и «разнообразие», а тем паче – «идеализм» и разные важные принципы. Разговаривать об этом для меня все равно что разговаривать с дикарем, доказывая ему, что деревянная куколка не бог, а просто куколка.

Если Сергей Алекс, более близкий мне по духу, многим в моем «перевороте» смущается, многого не понимает, недоумевает, наверно, в душе протестует, то что бы сказали Вы. Понесли бы, конечно, еще более нелепое, против чего нельзя возмущаться, а можно только пожать плечами. Я здесь даже такие возражения слышу: «Хорошо Вам так рассуждать: живете у Луначарских в хорошей квартире, не видите нужды, недовольных рабочих, которые видят, как коммунисты катаются на автомобилях».

Бесполезно доказывать этим обывателям, что я живу вовсе не так уж великолепно, что Луначарский вовсе не так уж катается на автомобилях, что он работает по 18 часов в сутки, что многие «власти», «самодержцы», как величают обыватели, заболевают от переутомления нервным расстройством. Бесполезно доказывать, потому что обыватели видят только икру, которую едят наркомы, и автомобили, на которых они катаются.

Фу, пакость говорить об этом. Не предъявляю Вам обвинения в обывательстве, но Вы бы расплылись в интеллигентщине, что не лучше. Не сердитесь, а подумайте, и Вы согласитесь со мной.

Милый друг, интеллигенции свойственно стонать, ибо умирающие часто стонут, это закон. Пусть же стонет интеллигенция, пройдет мимо нее новый мир. «Предоставьте мертвым хоронить мертвецов».

Вы думаете, сейчас происходит примирение интеллигенции с Октябрем и большевизмом? Нет и нет. Десятки отдельных придут, сотни, но интеллигенции как таковой предстоит одно – смерть от заражения крови, отвратительная и мучительная.

«Смена вех» ¹¹ – вздор, чушь, одна из предсмертных гримас. Лично, как Клавдю Соколову, я Вас очень люблю, Ваше несчастье будет и моим горем; но как социальное нечто, как интеллигентку, я Вас считаю полутрупом, поэтому молчу о разных коренных вопросах.

1. Валерий Брюсов,Среди стихов. 1894 – 1924. Манифесты. Статьи. Рецензии, М., 1990, с. 604.[↩]
2. Александр Блок, Записные книжки. 1901 – 1920, М., 1965, с. 464.[↩]
3. Он утверждал: «…Россия раскололась на Ахматовых и Барковых…» («Нестеров. Очерк Н. Н. Евреинова», Пб., 1922, с. 38).[↩]
4. «Неизвестные письма А. В. Луначарского и А. Фадеева». Публ. В. Борщукова. – «Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка», т. XVIII, 1959, вып. 3, с. 255.[↩]
5. Там же.[↩]
6. Имеется в виду в первую очередь кружок поэтов при иваново-вознесенской газете «Рабочий край» (возглавляемой в 1918 – 1921 годах известным критиком А. К. Воронским), куда входили Анна Баркова, Д. Н. Семеновский (1894 – 1960), С. А. Селянин (1898 – 1994), М. Д. Артамонов (1888 – 1958) и другие поэты.[↩]
7. Об обстоятельствах этого конфликта см.: Леонид Таганов,»Прости мою ночную душу…». Книга об Анне Барковой, с. 52 – 54.[↩]
8. Кроме того, три письма под заглавием «Из писем А. Барковой ивановским друзьям» напечатаны в литературно-художественном альманахе «Откровение» (Иваново, 1996, N 3): С. А. Селянину и Д. Н. Семеновскому (19.IV.1922), С. А. Селянину (3.V.1922), К. И. Соколовой (27.VI.1922).[↩]
9. »Дорогому Пьеро от неуклюжей Йордис. 12.V.1922. Москва». Селянин и Баркова увлекались театром; Йордис – мятежная героиня драмы Ибсена «Воители в Хельгеланде». [↩]
10. См.: Л. Таганов, Хвала пустословию. – «Рабочий край», 20 июля 1994 года.[↩]
11. Название сборника, вышедшего в Праге в 1921 году (авторы статей Н. В. Устрялов, Ю. В. Ключников, А. В. Бобрищев-Пушкин и др.) и послужившего толчком к политическому и идеологическому движению – в основном в среде русской эмигрантской интеллигенции, – которое, в связи с введением нэпа, провозгласило смену отношения к советской России в надежде на перерождение ее в буржуазную республику.[↩]