«…Застрахована от власти времени». Последняя пьеса Кнута Гамсуна и неизвестный русский киносценарий

Экранизация произведений Гамсуна-прозаика всегда занимала видное место в норвежском кинематографе. Однако как и слава к норвежскому писателю впервые пришла не в родном отечестве, а в стране его почитателей, так и экранизация его произведений впервые была сделана не в Норвегии, а в России¹. Произведения Гамсуна-драматурга никогда экранизированы не были, но, как выяснилось совсем недавно, уже в начале прошлого века, и тоже в России, а не в Норвегии, одна из пьес норвежского классика была переработана для экрана.

В декабре 2016 года в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ), в личном фонде Евгения Сергеевича Хохлова², я нашла рукопись, содержащую неизвестный киносценарий по пьесе Гамсуна «У жизни в лапах». Из истории кинематографа и фильмографии следует, что найденная рукопись Е. Хохлова – это не только единственная переработка для экрана произведения Гамсуна-драматурга, но и буквально первый шаг русского кинематографа в экранизации произведений, написанных для сцены. Кроме того, сам факт преломления проблематики данного драматического произведения сквозь призму зарождающегося киноискусства может быть еще одним свидетельством значимости этого далеко не однозначного произведения Гамсуна-драматурга для русской аудитории.

Пьеса «У жизни в лапах» уже давно считается библиографической редкостью, ее постановки (их было всего 163) прекратились в далеком 1933 году, а в недавних юбилейных публикациях она упоминалась только вскользь; в предлагаемой статье сначала речь пойдет об истории создания, содержании и постановке пьесы на русской сцене, а затем – о найденном киносценарии.

Из биографии Кнута Гамсуна известно, что в 1906 году его первый брак, продлившийся восемь лет, распался, и в 1909 году он женился на Марии Андерсен, с которой и прожил оставшуюся часть жизни. Одной из проблем, волновавших писателя именно в то время, была проблема неминуемо приближающейся старости, ему ведь тогда исполнилось пятьдесят лет, а его молодой жене не было и тридцати, поэтому не случайно, что проблема трансформации окружающего мира во время старения пронизывает все произведения, написанные в этот период. В романе «Under Hˆststjrnen» («Под осенней звездой», 1906) и его продолжении «En vandrer spiller med sordin» («Странник играет под сурдинку», 1909) герой, уже пожилой мужчина, приходит к выводу, что увядания всего живого требует сама природа, по сравнению с которой человеческие амбиции – ненужная мелочь. Наиболее ярко и отчаянно тема неизбежно приближающейся старости, невыносимо страшной для внешне великолепной, но внутренне пустой, безнравственной кафешантанной певички, и человеческого бессилия перед неумолимо уходящей молодостью прозвучала в последней пьесе Гамсуна «Livet i vold» («У жизни в лапах»), написанной в 1910 году специально для постановки на русской сцене. На норвежской сцене постановка этой пьесы особого успеха не имела³, количество ее изданий в Норвегии можно пересчитать по пальцам одной руки, а в норвежской критике утвердилось мнение, что Гамсун как драматург не состоялся и это одна из его самых слабых пьес.

В России единого мнения по поводу пьесы не было, но был живой отклик на это выдающееся событие в столичной театральной жизни. Очевидно, что русская публика, в отличие от норвежской, равнодушной к этой пьесе не осталась. О ней очень много писали и спорили в театральной Москве [Эфрос 2007], в потоке рецензий с разной долей положительных и отрицательных эмоций говорилось о ее неординарности, даже высказывались предупреждения вроде того, что «раз вы собрались на драму Гамсуна, знайте, что вас ожидает впереди сильнейшее нервное расстройство» [Назаровский 2007: 337].

Несмотря на то, что мнения русских критиков о самой пьесе разделились, неординарность ее подчеркивалась почти во всех отзывах. Так, А. Койранский⁴ писал:

Нельзя назвать вчерашнюю постановку Художественного театра удачей, как нельзя назвать шедшую вчера пьесу удачей Гамсуна. Но и с той и с другой стороны был поставлен прекрасный опыт – опыт театра, театрального <…> Происходящее на сцене зритель ни на одну минуту не может принять за действительность, за жизнь, по крайней мере, за такую жизнь, в которой он мог бы сам жить и действовать. Характеры, намерения, поступки встают с резкой, декоративной, почти плакатной определенностью. Действие развивается с головокружительной стремительностью, как бы спеша осуществить все намеки автора, как бы спеша доказать, что все это – кошмарный вымысел, где все возможно потому, что он не связан с действительностью [Койранский 2007: 331–332].

Далеко не самое высокое мнение высказал и В. Ашкинази⁵: «Не талант изменил Гамсуну, а Гамсун изменил своему таланту. Надменностью, сочинительством дышит каждая строчка, каждая реплика его пьесы» [Ашкинази 2007: 350].

Максимилиан Волошин, как и норвежские критики, заметил, что «эта пьеса, вероятно, самая слабая из пьес Гамсуна», но не обошел молчанием тот факт, что «в публике пьеса имеет большой успех» [Волошин 2007: 236–237].

Э. Бескин⁶ высказал мнение, совершенно противоположное А. Койранскому, В. Ашкинази и М. Волошину:

Гамсун – поэт земли, тела, инстинкта, поэт здоровой природы. И излишнее подчеркивание натуры в пьесах Гамсуна приобретает даже значение символа. Оно не шокирует, не оскорбляет. «Лапы жизни» – блага материального порядка, то, что покупается, что продается на вес презренного металла. А что не продается? Все – любовь, ласка, искусство, все, все, все. Одного нельзя купить – счастья. Оно не в деньгах, оно в нас самих, в нашей душе, в нашем теле, вернее, во взаимной гармонии души и тела. Эта гармония не терпит прикосновения «лап жизни». Там, где эти «лапы», – там смерть и разрушение. Такова основная мысль яркой, свежей и сильной пьесы Гамсуна [Бескин 2007: 330].

Высокую оценку этой пьесе дал авторитетный театральный критик того времени П. Ярцев⁷: «Пьеса Гамсуна мне представляется без сравнения самой значительной из всех вещей, что за последние годы были написаны для сцены. Ее исполнение на Художественном театре представляется мне самым совершенным, что может дать театр» [Ярцев 2007: 345].

А предсказание будущего этой пьесы, высказанное в публикации И. Мович⁸, было подтверждено временем: «Пьеса Кнута Гамсуна из тех произведений, которые застрахованы от власти времени. Теперь к ней будут возвращаться много раз, и она получит разные освещения и разные толкования, как это бывает с сильными и глубокими произведениями» [Мович 1911: 13].

Ко времени написания пьесы «У жизни в лапах» произведения Кнута Гамсуна в России уже пользовались очень большой популярностью. Может быть, и прав Э. Эгеберг в том, что первые произведения Гамсуна легко нашли отклик у русской публики, потому что он «въехал в Россию на гребне славы Ибсена» [Эгеберг 2009], но этим вряд ли мог объясняться успех его пьесы, поставленной на русской сцене в 1911 году. Дело в том, что к этому времени в России к Гамсуну уже было «внимание очень жадное», каким не мог похвалиться тогда «ни один из отечественных «властителей дум»» [Эфрос 2007: 337]. Норвежский писатель уже стал кумиром русской интеллигенции: им зачитывались Пришвин, Ахматова, Куприн, Саша Черный, супруги Булгаковы, о нем спорили, в него влюблялись, ему подражали, преклонялись перед ним, именами героев его произведений называли детей, а на сцене МХТ с успехом шли его пьесы – «У царских врат»⁹ и «Драма жизни» [Корчевникова 2009], в которых играли лучшие русские актеры.

Из эпистолярного наследия и воспоминаний супругов Гамсун [Hamsun 1988; Будур 2009b] и русской актрисы Марии Николаевны Германовой [Германова 2012] следует, что летом 1909 года, незадолго до свадьбы Кнута и Марии, русская актриса побывала в Осло. В отличие от библиографа М. Благовещенской и актрисы О. Книппер-Чеховой, которые тоже совершили поездку в Норвегию ради встречи с Гамсуном, но безрезультатно, поскольку нелюдимый норвежец встреч с незнакомыми людьми всячески избегал, только изобретательной и настойчивой М. Германовой удалось добиться аудиенции у своего кумира. Из описания этой встречи в ее воспоминаниях [Германова 2012] видно, что в ход были пущены все штучки опытной женщины¹⁰, включая женскую интуицию, лестное поручение В. Немировича-Данченко и даже специально сшитую красную кофточку:

С ролью Элины («У врат царства». –Т. Л.) влюбилась я опять заочно. В Гамсуна на этот раз. Всю весну и весь Петербург протосковала о нем. И решила поехать в Норвегию познакомиться с ним. Слыхала я, что он очень нелюдим, и все волновалась, удастся ли увидать его. Немирович-Данченко помог мне тут тем, что дал мне поручение к нему, и очень приятное – сказать ему, что Театр решил увеличить ему его проценты со сборов <…> Как только приехали мы с сестричкой в Христианию, надела я красную кофточку, которую специально сшила, потому что всегда в его романах Гамсун восхищается красной кофточкой или красным платьем, захватила русскую кустарную деревянную шкатулочку, переполненную русскими папиросами, и отправилась к нему.

Когда я позвонила, мне открыла дверь молодая белокурая полная девушка и сказала мне, что Гамсуна здесь нет, что это только его почтовый адрес. Говорили мы по-английски. Барышня вышла на площадку, притворив за собой дверь, но когда она мне открывала, я увидела в дверь, как раз напротив входа, половину сидевшего за письменным столом спиной к нам мужчины. Я сразу «почувствовала, сердце подсказало», что это он.

Поэтому я все-таки отдала ей ящичек, прося передать его ему и сказать про актрису, привезшую ему привет от русского Театра и публики. Тогда она доверчиво заулыбалась и, оглядываясь на дверь, почти шепотом призналась: «Через десять дней он на мне женится и до тех пор не хочет никого видеть». Бедная Маня! Мне оставалось только тоже заулыбаться, поздравить и пожелать счастья. Помню ясно лестницу, площадку, ее, стоящую наверху, и как я, спускаясь, кивала ей: «Be happy. Be happy».

Вернулась к сестричке и поведала ей свою неудачу. Пошли мы с горя вниз завтракать, и вдруг (за рыбой) подают мне карточку:

1. В  1916  году  группой  актеров  Первой  студии  Московского Художественногo театра (МХТ) во главе с Борисом Сушкевичем был снят немой фильм «K–rlighedens Slaver fra Kratskog» («Рабы любви»), вслед за которым в 1917 году появился немой фильм Ольги Пре­ображенской «Victoria» («Виктория»), и только через пять лет, в 1921 году, в Норвегии вышел немой фильм Гуннара Соммерфельдта по роману «Markens Grˆde» («Соки земли») [Будур. Фильмография…].[↩]
2. Евгений Сергеевич Хохлов (1890—1971) — прозаик, поэт­сати­рик, публицист, мемуарист. О нем известно немного. Видимо, в на­чале 1920‑х годов он эмигрировал. В эмиграции жил в Париже, со­трудничал в еженедельнике «Иллюстрированная Россия». С 1947 го­да был секретарем редакции журнала «Русская мысль», в том же году вышел  из  парижского  Союза  русских  писателей  и  журналистов в знак протеста против исключения членов, принявших советское гражданство. В середине 1950‑х годов сам принял советское граждан­ство, вернулся в Советский Союз. Сотрудничал в просоветской газе­те «Русские новости», издаваемой в Париже. [↩]
3. Гамсун был очень недоволен прочтением и постановкой его пьесы на сцене Христиании, где фру Гиле была превращена в девуш­ку, а не в стареющую даму, как этого требовало содержание пьесы [Knut… 1910]. [↩]
4. Александр Арнольдович Койранский  (Александрский)  (наст. АлександрАроновичКайранский; 1884—1986) — художник, беллет­рист, художественный критик, театральный деятель. С 1922 года жил за границей.[↩]
5. Владимир Александрович Ашкинази (1873—1948) — журналист, фельетонист, театральный критик и переводчик. [↩]
6. Эммануил Мартынович Бескин (1877—1940) — театральный кри­тик, издатель «Театральной газеты» (1913—1918); писал для журна­лов «Театр и искусство», «Московские письма» о спектаклях в МХТ, Малом театре, театрах Корша и Незлобина.[↩]
7. Петр Михайлович Ярцев (1870—1930) — театральный критик, драматург, режиссер. С 1906 года заведовал литературным отделом в театре В. Комиссаржевской. В 1908 году был приглашен заведую­щим драматическим отделением театрального училища М. Медве­дева в Киеве. В 1910 году открыл собственную театральную школу в Москве. В 1912 году стал редактором театрального отдела газеты «Речь», где за ним закрепилась репутация тонкого знатока и теорети­ка драматического искусства. В 1921 году в эмигрировал в Болгарию. [↩]
8. Лев Захарович Маркович (1867 —?) — публицист, литературный критик.[↩]
9. По пьесе К. Гамсуна «У врат царства».[↩]
10. Во  время  этого  посещения  Осло  весной  1909  года  М. Гер­мановой (1883—1940) было 26 лет, она была уже опытной женщиной, побывавшей в браке с Петром Иосифовичем Красовским, фамилию которого носила с 1900 года. Под псевдонимом Германова она впер­вые вышла на сцену в октябре 1903 года в роли танцовщицы в спек­такле по пьесе Шекспира «Юлий Цезарь» в постановке В. Немиро­вича‑Данченко и Г. Бурджалова. С 1912 года, во втором браке, она носила фамилию Александра Петровича Калитинского, с которым познакомилась во время путешествия в Иерусалим в 1910 году, через несколько месяцев после поездки в Осло [Корчевникова 2012: 11— 12]. Посещение Норвегии в 1909 году было для актрисы вторым, пер­вая ее поездка в страну фьордов состоялась в 1903 году, когда она, еще не влюбленная в Гамсуна, вживалась в роль Агнес в «Бранде» Ибсена [Германова 2012: 125—126]. [↩]