№5, 1996/Зарубежная литература и искусство

«Засим– домой, ужинать и в постель» (Из дневников). Вступительная статья, публикация и перевод с английского А. Ливерганта

Из дневников

Почти за десять лет бесцензурной печати в переводной литературе (прежде всего развлекательной, но и серьезной тоже) ликвидировано довольно много «белых пятен», однако и осталось немало. В английской литературе на русском языке одним из таких пробелов, безусловно, остаются дневники Сэмюэля Пипса (1633 – 1703), современника английской революции XVD века, Реставрации, трех морских войн с Голландией, «заговора папистов», «Славной революции», очевидца казни Карла I, протектората Кромвеля, лондонского пожара, чумы, той эпохи, про которую английский философ Томас Гоббс писал, что если обозреть всю человеческую историю и расположить людские поступки по шкале жестокости и беззакония, то наивысшая степень безумства была достигнута человечеством в Англии между 1640 и 1660 годами. Свидетелем и дотошным хроникером последствий «жестокости и беззакония» и стал крупный чиновник Адмиралтейства Сэмюэль Пипс, чьи многотомные дневники остались в истории литературы не менее значительным явлением, чем, скажем, мемуары Казановы или дневник Анны Франк. Не будучи профессиональным литератором, Пипс тем не менее отлично вписался в историю английской литературы, стал таким же неоспоримым фактом литературной эпохи, как Беньян и Батлер, Драйден и Конгрив; Пипса, подвергнувшего изнеженную и продажную эпоху Реставрации Стюартов весьма резкой критике, проходят в английских и американских школах, изучают в университетах, постоянно цитируют и переиздают; в XX веке, с его подчеркнутым интересом к non-fiction, нехудожественным литературным жанрам, рейтинг Пипса повысился еще больше.

Разумеется, стойкий интерес к бытописателю середины XVII в. объясняется отнюдь не только увлечением историей или расцветом нехудожественных жанров. Как личность, да и как литературное явление Пипс подкупает редким сочетанием наблюдательности, иронии (от скрытой, едва заметной, до едкой, язвительной; объектом этой иронии нередко становится и он сам) с наивной, в чем-то даже трогательной неспособностью постичь, отчего чиновники воруют и берут взятки, а списанных на берег матросов, что «верой и правдой» послужили отечеству, оставляют без средств к существованию; отчего во время пожара не пекутся о спасении домов и церквей, а при дворе, вместо того, чтобы заниматься государственными делами, распутничают и сплетничают. Эта наивность, чисто просветительское стремление к идеалу вопреки всему тем не менее не оборачивается в дневниках назидательностью; Пипс наблюдает, делает выводы – часто весьма неутешительные, однако, в отличие от своего современника, также автора известных дневников Джона Эвелина (1620-1706), отличавшегося строгостью, непререкаемостью моральных суждений, никогда не впадает в нравоучительный, дидактический тон. В этой связи обращает на себя внимание еще один любопытный – в духе времени – «симбиоз» С. Пипса. Целеустремленный, пытливый, добросовестный, честолюбивый во всем, что касается службы, дела, карьеры, он демонстрирует чудеса легкомыслия и суетности «в свободное от работы время». Автор дневников может участвовать в заседании Военного совета, требовать пенсий для вдов погибших моряков, отдавать во время пожара распоряжения лорд-мэру – а может волочиться за горничной, с жаром обсуждать светские сплетни, часами беседовать о черной магии и привидениях, распевать допоздна песни, самозабвенно предаваться чревоугодию и возлиянию, простоять полдня на ветру и в грязи, чтобы первым увидеть, как въезжает в Лондон испанское посольство, или же отправиться в церковь с единственной целью продемонстрировать миру свой новый камзол или завитой парик… Обо всем этом Пипс (не в этом ли состоит особое обаяние его мемуаров?) пишет без тени стеснения, с поразительной – даже для дневника – откровенностью и непосредственностью. Написанные живо, темпераментно, литературно не отшлифованным (в отличие от того же Эвелина), порой даже довольно неряшливым языком, дневники в литературном, эстетическом отношении никак не вписываются в рамки орнаментального, прециозного стиля эпохи Реставрации с его длинными, усложненными периодами, риторической приподнятостью, тягой к экзотике, морализаторством. Все это вместе взятое и определяет, по всей видимости, непреходящую художественную ценность, завидную «живучесть» дневников Сэмюэля Пипса.Сын лондонского портного, Сэмюэль Пипс благодаря недюжинным способностям, трудолюбию и добросовестности, а также протекции своего двоюродного дяди и патрона, могущественного Эдварда Монтегю графа Сандвича (в дневниках он фигурирует как «мой господин»), занимавшего равно высокие государственные посты как при Кромвеле, так и при Карле II, дослужился до степеней известных. Закончив лондонскую школу святого Павла, а затем колледж Магдалины в Кембридже (этому колледжу он и завещал свои дневники), Пипс на первых порах служит мелким клерком Казначейства (1655 – 1660), затем в течение четырнадцати лет, с 1660 по 1673 год, занимает ответственный пост в Военно-морской коллегии (Морском управлении – как он ее называет); с 1673 по 1679-й является секретарем Адмиралтейства, а с 1684 по 1689-й, вплоть до восшествия на престол Вильгельма Оранского, – секретарем короля (то есть министром) по военно-морским делам. Кроме того, Пипе дважды избирался в парламент (1673 – 1679 и 1685 – 1688), с 1665 года состоял членом, а с 1684 по 1686-й был президентом Королевского научного общества; дважды, в 1679 году, по обвинению в «католическом заговоре», и в 1688- м, в преддверии дворцового переворота, получившего в истории название «Славная революция», отсидел в Тауэре и чудом избежал казни. В значительной мере именно Сэмюэлю Пипсу, убежденному государственнику, чиновнику осмотрительному и дальновидному, обязана Англия своим морским могуществом; благодаря стараниям Пипса, которого еще при жизни назвали «Нестором флота», английский флот не только увеличился вдвое, но и оснастился «по последнему слову техники», что позволило Британии в конечном счете взять верх над голландцами, а в дальнейшем и над французами и на протяжении столетий безраздельно «править морями».

Сэмюэль Пипс находился не только в центре политической, но и научной, культурной жизни Англии второй половины ХVII века. В его друзьях ходили Ньютон (имя Пипса стоит на титульном листе знаменитых ньютоновских «Начал»), Роберт Бойл, Джон Драйден, Кристофер Рен; со свойственными ему любознательностью, пытливостью, неистощимой тягой к знаниям Пипс всегда был в курсе важнейших научных открытий, неутомимо участвовал в уличной, светской, культурной и общественной жизни Лондона: он постоянно бывает при дворе, на театральных премьерах, много читает, отлично знает литературную и музыкальную жизнь столицы; Пипс был не только ценителем искусств, но и сам писал картины, брал уроки танцев и пения, сочинял стихи.

Все это нашло отражение в его дневниках, которые Сэмюэль Пипс скрупулезно, изо дня в день вел на протяжении неполных десяти лет, с 1 января 1660 по 31 мая 1669 года, и прервал, поскольку ему показалось, что он слепнет. В целях безопасности (у Пипса, вольнодумца и волокиты, были все основания бояться как королевского гнева, так и супружеской ревности) он пользовался особым шифром по системе Томаса Шелтона, прочесть который удалось лишь в начале XIX века в результате многолетней и кропотливой работы, проделанной текстологом Джоном Смитом в библиотеке колледжа св. Магдалины. Дневники, которые насчитывают в общей сложности около полутора миллиона слов, были впервые изданы в сокращенном виде лордом Брейбруком в 1825 году и впоследствии неоднократно переиздавались. На сегодняшний день существует и многотомный «большой Пипс», и двухтомный «малый Пипс», а также множество всевозможных антологий Пипса, в которые вошли наиболее интересные страницы его гигантского дневника и одной из которых мы при составлении воспользовались: «A Pepys Anthology. Passages from the diary of Samuel Pepys». Selected and edited by Robert and Linnet Latham, London – Sydney, Unwin Hyman, 1987.

Включенные в настоящую подборку дневниковые записи разделены нами по тематическому принципу на три основных раздела: «История», «Быт и нравы», «Человек», а каждый раздел в свою очередь – на подразделы. Так, в разделе «История» имеются подразделы: «Реставрация», «При дворе», «Дела государственные», «Война», «Чума», «Пожар»; в разделе «Быт и нравы»: «Улица», «Развлечения», «Церковь» и т. д.; в разделе «Человек», где главным действующим лицом является сам Пипс: «Дом», «Дела семейные», «На службе у короля», «Досуг». Последний же подраздел содержит в себе даже подподразделы: «Книги», «Застолье», «Модник» и пр. Схематизм, искусственность подобной систематизации очевидны, вдобавок иногда нарушается хронология событий (лондонский пожар, к примеру, датируется, по Пипсу, началом сентября 1666 года, а начало второй войны с Голландией – июнем 1667 года, в нашей же подборке события эти расставлены, так сказать, по «степени исторической значимости» в контексте дневников), однако объясняется подобное решение тем, что читателю, даже подготовленному, предстоит (во всяком случае, в таком приближении) первое знакомство и с самим Пипсом, и с его эпохой, а в этом случае тематический принцип представляется нам более предпочтительным. Вообще, настоящую подборку мы рассматриваем лишь как предварительное знакомство, приглашение к хронологически последовательному, более длительному, продуманному и увлекательному путешествию по дневникам тонкого и вдумчивого бытописателя пришедшей на смену «времени жестокости и беззакония» эпохи Реставрации, нравы которой, в силу очевидных исторических параллелей, могут показаться российскому читателю небезынтересными, в чем-то даже поучительными.

Примечания имеют сплошную нумерацию и даются не постранично, как это бывает обычно, а в конце каждого подраздела. Справки о многочисленных исторических персонажах, а также частных лицах, наиболее часто встречающихся в тексте дневников, выделены в отдельную рубрику «Персоналия» и приводятся для удобства чтения перед подборкой в алфавитном порядке.

 

ПЕРСОНАЛИЯ

Генри Беннет Арлингтон (1618 – 1685) – министр Карла II, преемник Кларендона, член «кабального» (то есть заговорщического) совета при Карле II.

Мэри Ашвелл – компаньонка Элизабет Пипс.

Сэр Уильям Баттен (1601 – 1667) – инспектор Королевского флота, сосед и приятель Пипса.

Уильям Бейтс – пресвитерианский священник, один из тех, кто отказался использовать во время молебна Книгу общей молитвы (Book of Common Prayer) в новой редакции духовного собора.

Джордж Вильерс герцог Бекингем (1628 – 1687) – министр Карла II, член «кабального» совета.

Джейн Берч – служанка Пипса.

Томас Беттертон (1635 – 1710) – актер.

Роберт Блэкберн (?-1701) – при Кромвеле секретарь Адмиралтейства, впоследствии секретарь Ост-Индской компании.

Роберт Бойер (1594-1664) – чиновник Казначейства, друг Пипса.

Роберт Бойл (1627 – 1691) – физик и химик, один из учредителей Королевского общества; приятель Пипса.

Екатерина Браганца (1638 – 1705) – португальская принцесса; с 1662 года английская королева, жена Карла Стюарта.

Лорд Уильям Браункер (1620 – 1684) – специальный уполномоченный Морского управления, президент Королевского общества, друг и покровитель Пипса.

Джон Брисбейн (?-1684) – клерк Морского управления.

Генри Вейн (1613 – 1662) – лидер индепендентов-республиканцев, член «Комитета безопасности»; в 1662 году казнен как «цареубийца».

Томас Вильсон – клерк в Морском управлении.

Уильям Вуд – торговец лесом, кораблестроитель.

Томас Гаррисон (1606 – 1660) – генерал парламентской армии, одно время друг Кромвеля, в дальнейшем его противник, подвергшийся при Протекторате преследованиям; казнен как «цареубийца».

Сэр Денис Годен (1600 – 1688) – государственный подрядчик, поставщик продовольствия для флота.

Нелл Гуинн (1651 – 1687) – актриса, любовница Карла II.

Джон Девенпорт (1597 – 1670) – пуританский богослов.

Полина (Пол) Джексон (1640 – 1689) – сестра Пипса, про которую он писал: «… хорошенькая, в теле, но не сверх того, чего я всегда боялся».

Герцог Йоркский (1603 – 1701) – младший брат Карла II, лорд-адмирал, командующий флотом, впоследствии король Яков II (1685 – 1688).

Карл II Стюарт (1630 – 1685) – английский король (1660 – 1685); за кутежи, многочисленных любовниц и пр. получил прозвище «веселого монарха».

Сэр Джордж Картерет (1610 – 1680) – казначей флота, предприниматель, политик.

Леди Каслмейн (урожденная Барбара Виллиерс; 1641 – 1709) – на протяжении десяти лет считалась «главной» любовницей Карла II; «… странно, но красота ее вызывает у меня жалость, хотя я прекрасно знаю, что она шлюха», – писал про нее Пипе.

Сэр Роджер Каттенс (?-1669) – морской офицер.

Эдуард Гайд Кларендон (1609 – 1674) – лорд-канцлер, историк, советник Карла I и Карла II; открыто выражал недовольство царящими при дворе нравами; после поражения Англии в войне с Голландией – в ссылке.

Сэр Уильям Ковентри (1628 – 1686) – государственный деятель, секретарь лорд-адмирала герцога Йоркского.

Джордж Кок (1610 – 1680) – капитан, подрядчик флота.

Сэр Уильям Комптон – начальник артиллерийской службы.

Роберт Крейтон (1593 – 1672) – королевский капеллан.

Джон Крид (?-1701) – чиновник Морского управления; как и Пипе, фаворит графа Сандвича.

Оливер Кромвель (1599 – 1658) – лорд-протектор, вождь и вдохновитель английской революции XVII века.

Генри Кук (1615 – 1672) – учитель, богослов, сочинитель церковных гимнов.

Джон Ламберт (1619 – 1683) – генерал парламентской армии, один из наиболее влиятельных членов «Комитета безопасности»; взят в плен сторонниками генерала Монка, приговорен Карлом I к пожизненному заключению.

Долл Лейн – любовница Пипса.

Джон Мэтленд Лодердейл (1616 – 1682) – лидер шотландских пресвитериан; министр Карла II, член «кабального» совета.

Фрэнсис Манселл – купец, моряк.

Бетти Мартин – служанка в магазине, любовница Пипса, сестра Долл Лейн.

Сэр Джон Меннз (1599 – 1671) – ревизор флота.

Мэри Мерсер (1647-т-?) – компаньонка Элизабет Пипе.

Бетти Митчелл – любовница Пипса, жена трактирщика.

Джордж Монк (1608 – 1670) – после Реставрации герцог Албемарл. Генерал парламентской армии, тайный сторонник монархии, Монк 23 декабря 1659 года вступил в Лондон, низложил «Комитет безопасности» и восстановил Охвостье Долгого парламента.

Эдвард Монтегю граф Сандвич (1625 – 1672) – патрон Пипса, военно-морской деятель, адмирал, дипломат, член Тайного совета, в 1666 – 1667 годах посол в Испании.

Сэр Уильям Пенн (1621 – 1670) – адмирал, специальный уполномоченный Морского управления; участвовал в битве с голландцами при Лоустофте (1665).

Питер Петт (1610 – 1672) – корабельный плотник.

Уильям Петти (1623 – 1687) – экономист и навигатор, один из основателей Королевского общества.

Гилберт Пикеринг (1613 – 1668) – парламентский деятель, при Кромвеле член Государственного совета.

Нед Пикеринг – придворный.

Джон Пипс (1641 – 1677) – брат Сэмюэля Пипса, священник.

Том Пипс (1634 – 1664) – брат Сэмюэля Пипса, портной.

Джеймс Пирс – корабельный хирург, личный врач герцога Йоркского.

Джеймс Пирс – клерк в Морском управлении, в дальнейшем начальник интендантской службы.

Томас Пови (1615 – 1702) – правительственный чиновник, предприниматель, казначей Танжерской комиссии.

Мэтью Рен (1629 – 1672) – член парламента, секретарь Кларендона.

Кристофер Рен (1632 – 1723) – архитектор, математик, астроном.

Генри Робинсон (1605 – 1664) – лорд-мэр Лондона; памфлетист.

Принц Роберт Руперт (1619 – 1682) – двоюродный брат Карла II, военачальник, предприниматель, изобретатель.

Джон Спонг (1623-?) – математик, изобретатель.

Джейн Тернер – двоюродная сестра Пипса.

Джон Тернер – дальний родственник Пипса.

Томас Тернер (?-1681) – старший клерк Морского управления, приятель Пипса.

Джон Уилкинс (1614 – 1672) – ученый и богослов; один из создателей и первый секретарь Королевского общества, автор трудов по философии, астрономии, лингвистике.

Деб Уиллет – компаньонка жены Пипса, возлюбленная Пипса.

Сэр Уильям Уоррен (1624-?) – государственный подрядчик, торговец лесом.

Сэр Ричард Форд (1613 – 1678) – купец, предприниматель, в дальнейшем, с 1670 по 1671 год, лорд-мэр Лондона; приятель Пипса.

Джон Xант – сосед и друг Пипса.

Ричард Хатчинсон (1597 – 1670) – казначей флота при Кромвеле.

Томас Xейтер (?-1689) – клерк Морского управления.

Томас Хилл (1630 – 1675) – музыкант, купец, друг Пипса.

Томас Xольер (1609 – 1690) – хирург, приятель Пипса.

Уилл Xоу – младший клерк в Морском управлении, подопечный Пипса.

Роберт Хук (1635 – 1703) – философ, математик, изобретатель, «куратор экспериментов» Королевского общества, в дальнейшем его секретарь.

Уилл Xьюер (1642 – 1715) – клерк в Морском управлении, первоначально слуга Пипса, в дальнейшем его ближайший друг, душеприказчик; Пипе умер в доме Хьюера.

Сэр Томас Чемберлен (1635 – 1682) – губернатор Ост-Индской компании.

Энтони Эшли Купер лорд Шафтсбери (1621 – 1683) – государственный деятель; в 1660 году был в числе тех, кто отплыл в Бреду за Карлом Стюартом; в дальнейшем – канцлер Казначейства, член Тайного совета.

Эдвард Шепли – управляющий у графа Сандвича.

Генри Ширз (?-1710) – военный инженер и инспектор; с 1666 по 1667 год секретарь английского посольства в Испании.

Том Эдвардс – слуга Пипса; к Пипсу попал из церкви, где был певчим; Пипс женил его на своей служанке Джейн Берч и устроил агентом по снабжению флота в Дувре.

Элизабет (урожденная Сен-Мишель; 1640 – 1669) – жена Пипса с 1655 года, дочь бежавшего из Франции гугенота.

 

1.ИСТОРИЯ

РЕСТАВРАЦИЯ1

С Божьей помощью на здоровье мне в конце прошлого года жаловаться не приходилось. Я жил в Экс-Ярде; кроме жены, служанки и меня, в доме никого не было. Положение в государстве таково. Охвостье2 вернулось и вновь заседает; Монк со своей армией в Шотландии. Новый городской совет ведет себя наидостойнейшим образом: послал к Монку оруженосца, дабы ознакомить его со своим желанием иметь независимый и полный парламент – таковы надежды и чаянья всех.

Январь 1660 года

<…> В одиночестве отправился в Гилдхолл выяснить, прибыл уже Монк или нет, и столкнулся с ним в дверях: он совещался с мэром и олдерменами. «Да благословит Бог ваше превосходительство!» – громко закричала толпа, – такого крика я прежде не слыхивал ни разу. И то сказать, я собственными глазами видел, как многие давали солдатам выпивку и деньги, кричали: «Да благословит их Бог» – и говорили в их адрес необычайно добрые слова. Когда мы шли домой, на улицах жгли праздничные костры, слышен был звон колоколов церкви Сент-Мэри-ле-Боу, да и других церквей тоже. Весь город, несмотря на поздний час – было без малого десять, – ликовал. Только между церковью святого Дунстана и Темпл-баром насчитал я четырнадцать костров. А на Стрэнд-бридж – еще тридцать один! На Кинг-стрит их семь или восемь; всюду огонь, дым, жарят мясо и пьют за Охвостье – насадят огузок на палку и носятся по улицам. С Мейпола на Стрэнде доносился перезвон – это мясники, прежде чем пожертвовать огузки, звенели своими ножами. На Ладгейт-хилл один поворачивал вертел с насаженным на нем огузком, а другой что было силы колотил по нему палкой. Величие и вместе с тем внезапность всего происходящего совершенно захватили мое воображение; казалось, целые улицы объяты пламенем, жарко так, что иногда нам приходилось останавливаться, ибо идти дальше было невмоготу.

11 февраля 1660 года

[Мой господин3 ] справился, не соглашусь ли я выйти в море в качестве его секретаря; попросил меня обдумать его предложение. Заговорил со мной и о государственных делах, сказав, что на корабле ему понадобится человек, которому он мог бы довериться, а потому предпочел бы, чтобы поехал я. Мой господин очень надеется, что король вернется, о чем он и заговорил со мной, а также о том, какую любовь питает к королю народ и Сити, чему я был несказанно рад. Все теперь открыто пьют за здоровье государя, чего раньше делать не смели, разве что за закрытыми дверями.

Вторник на масленой неделе, 6 марта 1660 года

Сегодня утром мой господин показал мне Декларацию короля и его письмо двум генералам4, каковое следовало сообщить флоту. В письме этом государь обещает помиловать всех, кто займет свое место в парламенте в течение ближайших сорока дней, за исключением тех, от кого сам парламент в дальнейшем откажется. <…> Писалось письмо с 4 по 14 апреля в Бреде, на двенадцатом году его правления. По получении письма мой господин созвал Военный совет, мне же продиктовал, как следует проводить голосование, после чего все военачальники собрались на корабле, в кают-компании, где я зачитал письмо и Декларацию и где после ее обсуждения состоялось голосование. Ни один из членов Совета не сказал «нет», хотя в душе, уверен, многие были против. Покончив с этим, я, вместе со своим господином и членами Военного совета, поднялся на палубу, где, изучив результаты тайного голосования, мы поинтересовались, что думают по этому поводу моряки, и все они в один голос с величайшим воодушевлением закричали: «Да хранит Бог короля Карла!»

На борту корабля, 3 мая 1660 года

Сегодня мистер Эд Пикеринг сообщил мне, как обносился и обнищал и сам государь, и его окружение. Когда он впервые явился к королю от моего господина, то увидел, что одежда монарха и его свиты, даже самая лучшая, стоит никак не больше 40 шиллингов. Рассказал он мне и о том, как обрадовался государь, когда сэр Дж. Гринвилл принес ему денег; так обрадовался, что, прежде чем спрятать деньги в кошелек, подозвал принцессу, свою старшую дочь, а также герцога Йоркского посмотреть на них.

На борту корабля, 16 мая 1660 года

Мы подняли якорь и, подгоняемые попутным ветром, направились обратно в Англию; всю вторую половину дня король ни минуты не сидел на месте: ходил по палубе, говорил с людьми, был энергичен и деятелен. На юте он заговорил о своем бегстве из Вустера5. Я чуть не разрыдался, когда узнал, сколько злоключений выпало на его долю. Четыре дня и три ночи пришлось ему брести по колено в грязи, мерзнуть в легком зеленом сюртуке, тонких штанах и холодных башмаках, он сбил себе ноги в кровь и передвигался с большим трудом, однако же принужден был спасаться бегством от мельника и его людей, которые приняли королевскую семью за проходимцев. Государь рассказал, что хозяин харчевни, где он однажды остановился, узнал его, хотя и не видел восемь лет, – узнал, но не проговорился. За столом же с ним оказался человек, который воевал под его началом при Вустере, однако не узнал его, больше того – заставил выпить за здоровье короля, да еще заявил, что король на четыре пальца выше его. В другом месте слуги приняли государя за Круглоголового6 и заставили его с ними выпить. В еще одной харчевне, когда король стоял у камина, положив руки на спинку стула, хозяин подошел к нему, опустился перед ним на колени, незаметно поцеловал ему руку и сказал, что не станет допытываться, кто он, а лишь пожелает ему счастливого пути. Поведал нам король и о том, Как нелегко было снарядить корабль во Францию и как ему пришлось уговаривать владельца судна не посвящать экипаж, четырех матросов и юнгу, в цель путешествия. Король так пообносился, что во Франции, в Руане, перед его отъездом, хозяин постоялого двора осматривал комнаты, где государь остановился, дабы убедиться, что он чего-нибудь не украл.

На борту корабля, 23 мая 1660 года

Под утро мы подошли к Англии и приготовились сойти на берег. Король и оба герцога7 позавтракали на борту горохом, свининой и вареной говядиной, точно простые матросы. Я, вместе с мистером Манселлом и одним из королевских лакеев, а также с его любимой собакой (она нагадила прямо в лодку, и я подумал, что и король, и все, что ему принадлежит, ничем, в сущности, от всех нас не отличаются), сел в отдельную шлюпку и пристал к берегу в одно время с королем, которого с величайшей любовью и благоговением встретил на земле Дувра генерал Монк. Бесконечно было число встречавших – как бесконечна была обходительность горожан, пеших и конных, и представителей дворянского сословия. Явился мэр города и вручил королю свой белый жезл и герб Дувра, каковые были приняты, а затем возвращены обратно. Мэр также вручил государю от имени города весьма ценную Библию, и государь сказал, что Священное писание он любит больше всего на свете. Над королем водружен был балдахин, вступив под который он переговорил с генералом Монком и другими, после чего сел в карету и, не задерживаясь в Дувре, отбыл в направлении Кентербери. Всеобщему ликованию не было предела.

25 мая 1660 года

 

ПРИ ДВОРЕ

<…> Поднялся в четвертом часу утра и направился в [Вестминстерское] аббатство, где присоединился к сэру Дж. Денему, таможенному инспектору, и его людям. С большим трудом, не без помощи мистера Купера, забрался на гигантский помост, возведенный в северном конце Аббатства, где, с завидным терпением, просидел с четырех до одиннадцати, дожидаясь появления государя. С восхищением взирал оттуда на затянутые красным сукном стены Аббатства, на трон и скамеечку для ног в самом центре. Всё и вся в красном – от придворных до военных и скрипачей. Наконец, входят декан и пребендарии Вестминстера с епископами (многие в золоченых ризах), а за ними аристократия в парламентских мантиях – зрелище великолепное. Следом – герцог Йоркский и король со скипетром (каковой нес мой господин, граф Сандвич), мечом и державой, а также с короной. В праздничном своем одеянии, с непокрытой головой государь очень хорош. Когда все разместились – проповедь и служба, после чего у главного престола церемония коронации, каковую я, к величайшему огорчению своему, не видал. Когда на голову государя водружали корону, поднялся громкий крик. Король направился к трону, и последовали дальнейшие церемонии, как-то: принятие присяги, чтение молитвы епископом, после чего придворные (они надели шляпы, стоило только королю водрузить корону) и епископы подошли и преклонили колена. И трижды герольдмейстер подходил к трем углам помоста и объявлял, пусть тот, кто считает, что К. Стюарт не может быть королем Англии, выйдет и скажет, чем он руководствуется. Далее лорд-канцлер8 зачитал всеобщее помилование, а лорд Корнуолл стал разбрасывать серебряные монеты – мне, увы, ни одной подобрать не удалось. Шум стоял такой, что музыка до меня не доносилась – да и до других тоже. Мое желание справить нужду было в эти минуты столь велико, что, не дождавшись конца церемонии, я сошел с помоста и, обойдя Аббатство, направился в сторону Вестминстер-Холла: повсюду ограждения, 10 000 народу, мостовая покрыта синим сукном, на каждом шагу помосты. Протиснулся в Вестминстер-Холл: драпировки, помосты, на помостах прекрасные дамы – благолепие. А на одном из помостов, небольшом, по правую руку, – моя жена.

Долгое время ходил взад-вперед, пока наконец не прибыл король: на голове корона, в руках скипетр, над головой балдахин с маленькими колокольцами по краям, натянут на шести серебряных шестах, его внесли бароны Пяти портов. Король прошел в дальний конец, и все расселись за многочисленными столами, – запоминающееся зрелище. Первое блюдо поднесли королю рыцари ордена Омовения, после чего церемониал продолжался: герольды с низким поклоном подводили к государю гостей, а лорд Албемарл9 отправился на кухню опробовать блюдо перед тем, как подать его на королевский стол. Больше всего запомнилось мне, как три лорда, Нортумберленд, Суффолк и герцог Ормондский, въехали в Вестминстер-Холл верхом и в продолжение всего обеда оставались в седле; присоединился к ним вскоре и королевский рыцарь (Даймок): в латах, со щитом и копьем наперевес, въехал он в Холл, и герольд объявил, что этот рыцарь готов бросить вызов всякому, кто посмеет усомниться, что К. Стюарт – законный король Англии, после чего Даймок трижды бросал перед собой перчатку, а затем подъехал к столу короля, который выпил за его здоровье и вручил ему кубок из чистого золота; рыцарь осушил кубок и, держа его в поднятой руке, отъехал в сторону. Я ходил от стола к столу, смотрел на епископов, на знать и наблюдениями своими остался чрезвычайно доволен. За столом, где восседали лорды, увидел У. Хоу, который уговорил моего господина дать мне четырех кроликов и цыпленка, каковые были мною, а также мистером Кридом и мистером Майкелом (он раздобыл хлеба) незамедлительно съедены на конюшне. Ели все – что кому досталось. С удовольствием разглядывал наряды обворожительных дам, а также слушал музыку, особенно скрипки, коих было 24. И вот что удивительно: весь день погода стояла отменная, но, стоило королю покинуть Холл, как полил дождь, засверкала молния, грянул гром; несколько лет не видывал я такой грозы; народ принял ее за Божье благословение, что глупость: преувеличивать значение подобных вещей не следует.

К мистеру Бойерсу, [где] много народу; кого-то я знал, кого-то нет. Простояли на крыше и на чердаке допоздна, ожидая фейерверка, – в тот вечер фейерверка не было, только Сити ярко освещен: там жгли праздничные костры. В Экс-Ярд, где в самом дальнем конце разожгли три больших костра, вокруг столпилось множество мужчин и женщин, они нас не отпускали, требовали, чтобы мы пили за здоровье короля, встав коленями на охапки тлеющего хвороста, что мы и сделали, они же по очереди пили за нас – странная причуда. Веселье продолжалось очень долго, но я не уходил: хотелось посмотреть, как пьют знатные дамы. Наконец отправил жену с компаньонкой спать, сам же с мистером Хантом отправился к мистеру Торнбери (это он, смотритель Королевского винного погреба, снабдил всех вином), где мы пили за здоровье короля и ни за что больше, пока один джентльмен не рухнул мертвецки пьяный, залитый собственной блевотиной. Я же отправился к своему господину в добром здравии; однако же стоило мне лечь, как голова закружилась и меня начало рвать; никогда еще не было мне так худо, чего, впрочем, я толком и не почувствовал, ибо уснул и спал до утра – только пробудившись, я обнаружил, что лежу в луже блевотины. Так кончился сей день – радостный для всех.

Теперь после всего, что было, могу засвидетельствовать: если повидать то, что повидал в тот славный день я, можно смело закрыть глаза и не смотреть ни на что более, ибо в этом мире ничего столь же замечательного мне все равно не увидеть.

23 апреля 1661 года. День коронации

Ходил на Кинг-стрит в «Красный лев» промочить с утра горло и услышал там о потасовке между двумя посланниками – испанским и французским; поскольку как раз на этот день назначен был въезд шведского посольства, они повздорили за право находиться во главе (процессии. – А. Л.). В Чипсайде уверяют, что испанец взял верх и убил трех лошадей, запряженных в карету француза, а заодно и несколько человек и въехал в Сити вслед за каретой нашего государя. Что почему-то привело весь народ в неописуемый восторг. Впрочем, для нас любить все испанское и ненавидеть все французское естественно. Из свойственного мне любопытства добрался до реки и отправился на веслах в Вестминстерский дворец, рассчитывая, что увижу, как вся процессия въезжает туда в каретах; увы, оказалось, что послы уже во дворце побывали и вернулись, и я вместе со своим слугой пустился за ними вдогонку по колено в грязи, по запруженным людьми улицам, пока наконец неподалеку от Королевских конюшен не попалась мне на глаза испанская карета в окружении нескольких десятков всадников со шпагами наголо; солдаты наши подбадривали их громкими возгласами. Я последовал за каретой и вскоре обнаружил ее возле Йорк-хаус, где находится резиденция испанца, туда она с большой пышностью и въехала. Тогда я отправился к дому французского посла, где лишний раз убедился, что нет на свете народа более заносчивого, чем французы, когда им сопутствует успех или же предприятие только начинается, и, напротив, – более жалкого, когда они терпят неудачу. Ибо все они после происшедшего походили на мертвецов: ни слова не говорили и только скалились. В грязи с ног до головы сел в карету и отправился домой, где изрядно досадил жене10 вышеупомянутой историей, главное же тем, что взял сторону испанца, а не француза.

30 сентября 1661 года

<…> Я с женой – у моего господина; гуляли в саду Уайтхолла, лицезрели леди Каслмейн в роскошных нарядах, более прелестных кружев на нижних юбках сроду не видывал; смотрел на них не отрываясь.

Обедали у Уилкинсонов: жена, я и Сара; съел добрую четверть ягненка. Сара рассказала мне, что король всю прошлую неделю, всякий день, обедал и ужинал у леди Каслмейн. Был государь там и в день приезда королевы, когда по всему городу в ее честь разожгли костры; замечено было, что костры горели по всем улицам, у каждого дома, кроме только дома леди Каслмейн – перед ее дверьми костра не было. В тот самый день король и она послали за весами и взвешивали друг друга, и леди Каслмейн, говорят, весила больше, ибо была брюхата.

21 мая 1662 года

Смотрел не отрываясь на леди Каслмейн (на берегу реки в Уайтхолле. – А. Л.), она стояла неподалеку от нас. Вид они с государем являли престранный: прогуливались рядом и при этом не обращали друг на друга никакого внимания, разве что при первой встрече государь снял шляпу, а леди Каслмейн ему почтительно поклонилась – после чего они друг на друга более не смотрели. Правда, и он, и она то и дело брали на руки их ребенка, которого держала кормилица, и попеременно качали его. Еще одно: внизу рухнул помост, и мы испугались, что кто-то пострадал, чего, к счастью, не произошло; леди Каслмейн, единственная из придворных дам, бросилась в толпу посмотреть, есть ли пострадавшие, и подхватила на руки ребенка, который слегка ушибся, что, мне кажется, явилось поступком весьма благородным. <…> Тут она вновь надела шляпу, дабы защитить от ветра волосы. Шляпа, даже самая скромная, чрезвычайно ей к лицу – как и все остальное.

23 августа 1662 года

Хирург Пирс рассказывает, что леди Каслмейн брюхата и что, хотя понесла она от короля, а ее собственный супруг видит ее лишь изредка, ест и спит с ней раздельно, – младенец получит его имя. Поведал он мне и о том, что герцог Йоркский так влюблен в леди Честерфилд (даму весьма добропорядочную, дочь лорда Ормонда), что герцогиня Йоркская пожаловалась государю и своему отцу, леди же Честерфилд вынуждена была покинуть город. Все это весьма прискорбно и является несомненным следствием праздной жизни: сим великим умам не на что себя употребить.

3 ноября 1662 года

В присутствие, где пробыли до полудня, а затем – на Тауэр-хилл наблюдать за въездом в город русского посольства11, в честь которого по улицам выстроили музыкантов, а также королевскую гвардию; собрались и зажиточные горожане в черных бархатных сюртуках и золотых цепях, тех самых, в которых приветствовали они возвращение государя; но посольства не было, и мы вернулись домой обедать. Отобедав, услышал, что процессия наконец двинулась, направился к пересечению Грейшес-стрит и Корн-хилл и оттуда <…> очень хорошо все разглядел. Сам посол сидел в карете, и его я не видал, зато видел свиту в длинных одеждах и меховых шапках – красивые, статные, у многих на вытянутой руке ястребы – в подарок нашему королю. Но, Боже, сколь же нелепо выглядим мы, англичане, подвергая осмеянию все, что представляется нам непривычным!

27 ноября 1662 года

Делясь со мною дворцовыми сплетнями, капитан Феррерс рассказал, среди прочего, будто с месяц назад на балу во дворце одна дама, танцуя, выкинула; кто это был, так и осталось неизвестным, ибо плод тут же, завернув в платок, унесли. Наутро все дамы двора явились во дворец представить доказательства своей невиновности, а потому, с кем приключилась эта история, выяснить не удалось. Говорят, в тот же день миссис Уэллс занемогла и куда-то запропастилась, и все сочли, что выкинула она. Согласно другой истории, леди Каслмейн, спустя несколько дней после вышеописанного случая, пригласила к себе миссис Стюарт и, развеселившись, предложила ей «сыграть свадьбу». Свадьба получилась как настоящая, с обручальными кольцами, церковной службой, лентами, «поссетом» в постели, швырянием чулка – все обычаи были соблюдены. В конце, однако, леди Каслмейн (она была женихом) уступила свое место на брачном ложе королю, и тот лег рядом с обворожительной миссис Стюарт. Говорят, все именно так и было.

8 февраля 1663 года

Обедал с Кридом в «Голове короля». <…> Один приятного вида джентльмен в нашей компании утверждает, будто леди Каслмейн отказано от двора, однако по какой причине – сказать не берется. Рассказал нам, как, некоторое время назад, королева хорошенько проучила леди Каслмейн. Дело обстояло так: леди Каслмейн входит в покои королевы и видит, что ту наряжает горничная. «И как только у вашего величества хватает терпения!» – восклицает леди Каслмейн, замечая, что процедура затягивается. «Ах, – отвечает королева, – у меня столько оснований проявлять недюжинное терпение, что наряжаться я могу сколько угодно».

4 июля 1663 года

<…> Сегодня видел, как государь и придворные играют в теннис. Наблюдать за тем, как все, без всякой на то причины, превозносят игру короля, – зрелище преотвратное, и это при том, что иногда государь и впрямь играл хорошо и заслуживал всяческой похвалы. Столь неприкрытая лесть омерзительна.

4 января 1664 года

Государь с презрением говорил о чопорности испанского короля12. Все его поступки отличаются такой церемонностью (говорил государь), что он даже мочиться не станет, покуда кто-нибудь не подержит ему ночной горшок.

11 июля 1666 года

Беседовал с мистером Пови о прискорбной слабости короля. Государь, заметил мистер Пови, тратит в десять раз больше сил и нервов для восстановления дружеских отношений между леди Каслмейн и миссис Стюарт, чем для спасения собственного государства.

24 июня 1667 года

Сегодня виделся с мистером Пирсом, хирургом; рассказал мне, что дело лорд-канцлера (его отставка) решалось в спальне леди Каслмейн и что, когда он вышел от короля в понедельник утром, особа эта еще нежилась в постели (в полдень-то!) и выбежала в одной сорочке на птичий двор, выходящий в сады Уайтхолла, куда горничная и принесла ей халат. Стояла в саду и радовалась, что старика канцлера выставили за дверь. Несколько кавалеров Уайтхолла (многие ждали, что лорд-канцлер вернется) заговорили с ней, когда она вошла в вольер; был среди них и Блэнкфорд, который называл ее «райской птицей».

27 августа 1667 года

После обеда пришел мистер Таунсенд (хранитель королевского гардероба), и я стал свидетелем головомойки, каковую мистер Эшбернхам, старейший из королевских камердинеров, устроил ему за то, что в королевском гардеробе не хватает белья; кричал, что мистер Таунсенд за это ответит и что отец государя повесил бы своего хранителя гардероба, если б тот служил ему так же; у государя, кричал он, нет на сегодняшний день ни одного носового платка и всего три шейных. Мистер Таунсенд отговаривался отсутствием денег и тем, что задолжал торговцу льняным товаром пять тысяч гиней, а еще тем, что за последнее время обзавелся многими дорогими вещами: и тюфяками, и простынями, и седлами, – и все это в долг, и что больше ему в долг давать не будут; и, несмотря на это, старик (и в самом деле испытанный, преданный слуга) продолжал кричать, что государь остался без присмотра. Но когда он ушел, Таунсенд признался, что королевское белье, из-за отсутствия жалованья, каждые три месяца выносят камердинеры…

2 сентября 1667 года

 

ДЕЛА ГОСУДАРСТВЕННЫЕ

Утром – к моему господину, где встретился с кап[итаном] Каттенсом. Но господин еще почивал, и я отправился на Чаринг-Кросс, на казнь генерал-майора Гаррисона13 ; его должны были повесить и четвертовать; когда толпе продемонстрировали его голову и сердце, он улыбался во весь рот – как и любой бы на его месте.

  1. В дневниках Пипса прямо (а чаще косвенно) отражены следующие исторические события, относящиеся к Реставрации Стюартов: вступление в Лондон войск генерала Монка, порвавшего с офицерами армии под началом Ламберта; восстановление так называемого Долгого парламента, подписание Карлом Стюартом Бредской декларации, провозглашение обеими палатами парламента Карла Стюарта королем Англии Карлом II, формирование нового Государственного совета, куда вошел и патрон Пипса Эдвард Монтегю; возвращение Карла II в Англию.[]
  2. Охвостье (англ. rump) – остатки последней, законно избранной Палаты общин английского парламента, разогнанного в 1653 году Кромвелем.[]
  3. Эдвард Монтегю граф Сандвич.[]
  4. Монку и Ферфаксу.[]
  5. 3 сентября в битве при Вустере Кромвель разгромил войска Карла Стюарта и шотландцев.[]
  6. Круглоголовые – во время английской революции презрительная кличка сторонников парламента (по характерной форме стрижки), распространенная среди роялистов.[]
  7. Карла II сопровождали два брата – герцоги Глостерский и Йоркский.[]
  8. Лорд Кларендон.[]
  9. Генерал Монк.[]
  10. Отец жены Пипса был французом.[]
  11. Русское посольство Петра Прозоровского и Ивана Желябужского.[]
  12. Филиппа IV.[]
  13. В первые годы своего царствования Карл провел «показательные» казни «цареубийц», членов Верховного судебного трибунала, судившего Карла I, в частности, Томаса Гаррисона и Генри Вейна.[]

Цитировать

Пипс, С. «Засим– домой, ужинать и в постель» (Из дневников). Вступительная статья, публикация и перевод с английского А. Ливерганта / С. Пипс, А.Я. Ливергант // Вопросы литературы. - 1996 - №5. - C. 195-252
Копировать