№1, 1976/В шутку и всерьез

Заметки с выставки

Шарж и карикатура – родные брат и сестра. И хотя характер у них разный (карикатура желчна, язвительна и агрессивна, шарж по преимуществу насмешливо-ироничен, добродушен и уступчив), их порой бывает трудно отличить. Как, впрочем, в иных случаях нелегко провести четкую границу между сатирой и юмором.

Эпитет «дружеский», в наше время намертво сросшийся с понятием «шарж», придает этому устойчивому словосочетанию розоватую окраску, настраивает на благостный лад. Между тем представления, будто классический шарж подобен невинной шутке или безобидному анекдоту и только ласкает глаз, ложны. Шарж шаржу рознь. Да и биография у этого сатирико-юмористического жанра боевая.

Шарж сродни эпиграмме и литературной пародии. Судьба их во многом схожа. Шарж, как явление искусства изобразительного, развивался и рос рука об руку с сатирико-юмористической журналистикой, сперва главным образом в качестве зримой иллюстрации к словесному образу, а затем приобретая права и на автономное существование. Выдающийся успех выпал, например, на долю О. Домье и его ближайших соратников, чье творчество развернулось во всю мощь в сатирической прессе французской республиканской демократии 1830 – 1840-х годов.

Традиции нашего отечественного шаржа уходят своими корнями в давнее прошлое и связаны с лучшими страницами в истории русской общественной мысли и художественной культуры. Вспомним сатирическую журналистику эпохи Радищева, Новикова и молодого Крылова, революционно-демократическую «Искру» поэта Курочкина и художника Степанова, большевистскую печать времен русской революции и общественного подъема 10-х годов, наконец, советскую литературу и искусство пооктябрьских десятилетий.

Нам есть что и есть кого вспоминать. Так, например, Борис Антоновский (1892 – 1934), начавший свой творческий путь еще в «Новом Сатириконе», в созвездии Реми, Радакова, Лебедева, создал серию превосходных шаржей, в которых по-своему запечатлена романтическая юность советской литературы. Очень точно передают неповторимую атмосферу той бурной поры его дружеские шаржи на Леонова и Тихонова, Прокофьева и Форш, Маршака, Эренбурга, Соболева, Новикова-Прибоя, Погодина и др. Воспроизведенные в библиотеке журнала «Крокодил», в серии «Мастера советской карикатуры» (1961), избранные рисунки Б. Антоновского сохранили не только исторический интерес. Привязанные к своему времени, они продолжают жить сегодня. Велико не только их познавательное значение, но и эстетическое обаяние.

По дружеским шаржам Кукрыниксов начала 30-х годов прослеживается такой важный этап в истории советской литературы, как консолидация ее творческих сил в канун Первого съезда писателей. Остроумные зарисовки «с натуры» сохраняют значение своеобразного документа и подчас говорят нашему сердцу больше, нежели иные многословные воспоминания современников.

Хорошо поработал на своем веку Б. Ефимов. Тесные узы дружбы и взаимопонимания связывают художника с советскими писателями. Узнаваем почерк этого мастера-«многостаночника». К сожалению, он сейчас оставил почти без внимания жанр, в котором выступал с безусловным успехом. Последние дружеские шаржи Б. Ефимова (назовем наиболее удавшиеся: на Асеева, Светлова, Чуковского, Катаева, Эренбурга, Антокольского, Безыменского, Мартынова, Долматовского), если не ошибаемся, относятся к 50-м – самому началу 60-х годов.

Мы говорим о принципиальной близости шаржа к таким литературным жанрам, как пародия и эпиграмма. В ходе перманентных дискуссий об эстетической природе эпиграммы, о специфике литературной пародии теоретики комического сломали немало копий. Однако к единому мнению они не пришли. Это и не удивительно: художественная практика настолько многообразна и разнолика, что любые попытки ее интегрировать обречены на неудачу. Сказанное касается и шаржа, жанра своевольного, не подвластного априорным нормативам. Каждый раз – в зависимости от идейного задания, от творческой индивидуальности мастера и «фактуры» объекта, прототипа – шарж оборачивается к нам неожиданной своей стороной. Потенциальные возможности жанра поистине неисчерпаемы.

Говоря о бесполезности всякого рода регламентации, мы вовсе не отрицаем объективных закономерностей, коим подчиняется высокое искусство, в том числе и искусство шаржа. Речь идет о другом. В творчестве по-настоящему талантливых художников эти закономерности каждый раз находят свое единственное, неповторимое выражение.

С этой точки зрения имеет смысл обратиться к наиболее значительным образцам современного «литературного шаржа» (за неимением более подходящего будем оперировать этим условным термином). Попытаемся выявить основные тенденции развития жанра, его ближайшие перспективы. Эту возможность мы обрели благодаря уникальной в своем роде выставке «ВЗИРАЯ НА ЛИЦА», которая была развернута осенью 1975 года в редакции «Вопросов литературы».

Семьдесят девять оригинальных работ, принадлежащих советским мастерам, представителям трех поколений художников, – достаточно внушительный материал для размышлений о сегодняшнем и завтрашнем дне жанра, в дальнейшем совершенствовании которого заинтересовано не только изобразительное искусство, но и литература.

Последнее утверждение, по-видимому, нуждается в аргументации.

Не всякий шарж, «объектом» которого становится литератор, имеет прямое отношение к литературе. Что, например, дают для понимания романтически возвышенной и вместе с тем такой земной (но не заземленной) поэзии Михаила Светлова многочисленные весьма похожие на оригинал изображения характерного профиля автора «Каховки» и «Гренады»? Немало таких зарисовок и у недавно скончавшегося Иосифа Игина, издавна сотрудничавшего со Светловым-эпиграммистом. Но вот перед нами рисунок того же художника, воспроизведенный на одной из стен в ЦДЛ.

Цитировать

Гуральник, У. Заметки с выставки / У. Гуральник // Вопросы литературы. - 1976 - №1. - C. 286-293
Копировать