«Задача состоит в том, чтобы избежать схематизма»

«Литература славянских и балканских народов конца XIX – начала XX веков. Реализм и другие течения». «Наука», М. 1976, 372 стр.

Коллективный труд «Литература славянских и балканских народов конца XIX – начала XX веков», созданный Институтом славяноведения и балканистики, посвящен литературному развитию в сложное время – канун эпохи «мировых войн и социальных революций».

Именно в эти годы, когда небывало обострились общественные противоречия, нащупывались и отчасти определялись новые идеи, новые типы и формы художественного ви´дения; отражавшие стремительно изменявшуюся жизнь. Литературы славянских и балканских стран в этом отношении даже опережают многие западноевропейские литературы: если там слом эстетизма и решительная демократизация культуры в первых десятилетиях XX века были связаны с нараставшим возмущением империалистической войной, то в балканских и славянских странах и раньше существовал постоянный мощный источник) питавший свободолюбие и дух критицизма, – выступления крестьян против остатков феодализма, борьба за национальную независимость. Поэтому реализм и другие течения в славянских и балканских литературах развиваются в необычной для рубежа веков атмосфере активности демократических сил. Уже сама эта особенность ситуаций позволяет ждать от исследования некоторых существенных коррективов типологии литературного развития, в основе которой – западноевропейский материал.

Книга имеет подзаголовок «Реализм и другие течения». Прежде всего, и главным образом она посвящена реализму. Рассматриваемые литературы дают богатейший материал, демонстрирующий широкое утверждение реалистического метода. Именно приверженность реализму (разумеется, с поправкой на национальные особенности культурного развития) объединяет здесь большинство писателей (И. Вазов, А. Константинов, С. Михайловский, Елин Пелин в Болгарии; С. Жеромский, В. -С Реймонт, В. Оркан в Польше; С. Сремац, С. Ранкович, П. Кочич в Сербии; В. Новак, К. -Ш. Джальский, Я. Лесковар в Хорватии; А. Ашкерц и И. Цанкар в Словении; М. Садовяну в Румынии и др.). Богатую реалистическую традицию к началу XX века имели, как известно, польская и чешская литературы, уже выдвинувшие такие блестящие имена, как Б. Прус, Г. Сенкевич, Э. Ожешко, М. Конопницкая, Я. Неруда, А. Ирасек. В это время реализм набирает силу в Сербии, Болгарии, Словении. В статье «Путь словацкой литературы к реалистическому методу» И. Богданова показывает, как в произведениях С. -Г. Ваянского и М. Кукучина, а отчасти и П. Гнездослава с удивительной непосредственностью отражается молодое самосознание народа, потребность утверждения национального идеала, красоты родного края, величия и благородства человеческого характера. Сыграв определенную роль в становлении словацкой литературы, этот реализм, получивший у соотечественников название «идеального», лишь постепенно и с немалым сопротивлением дополнялся на рубеже XIX – XX веков критическим отражением действительности, ранее упорно воспринимавшимся как «неумеренное обличительство».

Словацкий «идеальный реализм» – явление своеобразное. Не менее уникален и реализм в Польше, сохранявший неизменную близость к романтической эстетике. Каждая национальная литература представляет на рубеже веков, как убедительно показано в книге, свой особый тип реализма»В ряде случаев эти типы обнаруживают схождения.

Однако в коллективном труде рассмотрена не некая статичная картина литературной ситуации, а типология литературного развития.

Авторы книги не ограничиваются прояснением национального своеобразия реализма. Методологическая суть замысла состоит в дальнейшей конкретизации типологии: исследуются характерные пути, развития реализма в рамках национальных литератур, его движение как многообразной и сложной художественной системы. Причем некоторые касающиеся этой проблемы наблюдения и выводы поданы с сконцентрированной сжатостью (см., например, статью В. Витт о польской прозе рубежа веков).

Так же как и выпускаемая в ИМЛИ «Теория стилей», рецензируемый труд предлагает увидеть важнейшие сдвиги художественного развития в неповторимом творчестве крупнейших писателей. В индивидуальном замечено типологически общее. Два типа реализма – реализм С. Жеромского и реализм В. -С. Реймонта – выдвигает, по наблюдениям В. Витт, польская литература на рубеже XIX – XX веков. «…Два одновременно развивавшихся начала» (стр. 94) – реализм, сосредоточенный на изображении человека как представителя среды, и реализм, выявляющий связи между движением истории и изменениями в душевном мире личности, – выделяет в сербской литературе рубежа веков Р. Доронина («О некоторых типологических разновидностях в сербском реализме конца XIX – начала XX века»). «…Крупное явление, – утверждается в книге, – даже если оно осталось единичным, неразмноженным, имеет типологическое значение» (стр. 53). С этим нельзя не согласиться. Не следует ли, правда, сделать оговорку для тех, тоже достаточно самобытных, художников, своеобразие которых не служит стимулом общего художественного развития, не пролагает новых путей в искусстве, но все-таки ощутимо и в свете более ярко очерченных индивидуальностей? В австрийской литературе в подобном соотношении находится, например, творчество Ст. Цвейга и близкого ему по духу и стилю, но не столь значительного Р. Шаукаля.

Авторы книги часто выбирают для анализа тех писателей, в чьем творчестве реализм причудливо сочетается с элементами натурализма, импрессионизма, символизма. Сама эпоха, отличавшаяся стремительным возникновением многочисленных литературно-художественных платформ и течений, диктовала такой выбор. Если постановка вопроса о соотношении реализма с другими течениями сама по себе не так уж нова, то книга, безусловно, завоевывает новые рубежи, доказывая, что мера соотнесенности была иной, чем обычно фиксировалось: взаимодействие было и более тесным, и более глубоким и сложным.

В советском литературоведении уже неоднократно выдвигалась идея о «перефункционировании» приемов нереалистического искусства в реалистическом творчестве. В ряде разделов книги этот процесс показан, так сказать, во плоти. Символизм бросил отсвет на творчество большого чешского поэта Антонина Совы (Л. Будагова «Бунт «поколения 90-х годов» и поэзия Й. Махара, О. Бржезины, А. Совы»). Отсюда призрачность его образов, повышенная мелодичность стиха, несомненно, несущая в себе «дополнительное» невысказанное содержание. Но характерного для символизма двоемирия в поэзии Совы нет. «Символизм… – заключает Л. Будагова, – придал своеобразный оттенок его реализму, определил некоторые детали его поэтического здания, не повлияв на его общую архитектонику» (стр. 214).

Пессимизм, скептическое отношение к перспективам социального прогресса обычно считаются отступничеством от реализма и передовых идей. Но в ряде случаев они были обусловлены исторической ситуацией и, несомненно, осложняя творчество писателя, не вели тем не менее, к разрушению реалистической основы его произведений.

Точно так же и субъективность, погруженность в мир узколичных переживаний при несомненных потерях были в какой-то мере плодотворными в творчестве того или иного поэта, «Болгарские символисты, – пишет Д. Марков («Реализм и другие течения в болгарской литературе конца XIX – начала XX века»), – часто ссылались на Пенчо Славейкова, считали его своим учителем и имели на это основания. Они, абсолютизировали слабые стороны его деятельности. Но вместе с тем, уже без всяких на то оснований, они зачисляли в свой актив и всю интимную и психологическую лирику поэта… В художественном методе Пенчо Славейкова противоборствовали различные элементы. Мы говорили выше о чертах модернизма в творчестве поэта… Конечно, отстранение от проблем современности – это слабость Славейкова, а не его достоинство, как считал он сам. Но и в рамках «чистой» морально-психологической проблематики поэт достиг высоких завоеваний» (стр. 20 – 21). Зачем, в самом деле, спрашивает исследователь, связывать именно с модернизмом раскрытие в поэзии рубежа веков «бессмертной и многоликой души» (стр. 20)? В ряде национальных литератур сосредоточенность на интимных переживаниях личности, как в творчестве Ивана Цанкара в Словении, была необходима для дальнейшего углубления реализма, не владевшего ранее в достаточной мере изображением внутреннего мира человека.

Книга дает живое ощущение связанности разных линий литературного процесса. Связи эти неодинаковы: плодотворное взаимодействие или оттаскивание и борьба. Но и при строгом разграничении принципиально различных художественных явлений у авторов не пропадает взгляд на литературу в целом – достоинство, не такое уж частое в нашем литературоведении.

Особое внимание уделено так называемым «промежуточным явлениям».

Тип откровенно антидемократического, индивидуалистически-декадентского искусства, столь характерный в это время для Франции или Германии, был сравнительно мало распространен в славянских и балканских странах. Зато чрезвычайно разнообразны взаимодействия реализма и романтических тенденций. «Реализм и разные виды романтизма, – пишет Д. Марков, – проявляются в сложных соотношениях – и как противостоящие друг другу особые методы, и как близкие, взаимодополняющие начала, как компоненты единого метода» (стр. 29). Романтизм существовал в славянских и балканских литературах новейшего времени (сюда же можно присовокупить и многие западноевропейские литературы) в двух ипостасях. Романтическая эстетика, основанная на отвлечении от конкретных типических обстоятельств, но отнюдь не чуждая историзму, помогала уловить новые идеалы, еще не до конца определившиеся в жизни. Романтизм в таком случае был наиболее адекватным художественным выражением восторженной устремленности к будущему и легко «вписывался» порой в эстетику реалистического произведения. (Заметим, что типологически сходную роль в немецкой литературе, на наш взгляд, играл левый экспрессионизм.) В ином варианте это был окрашенный в мистические тона неоромантизм, соприкасающийся в таком случае, как утверждают авторы книги, с символистской эстетикой.

Проблема символизма затронута во многих разделах книги. Авторы подчеркивают связь символизма как художественной системы с декадансом. Однако в поле их внимания – в основном взаимодействие реализма и символизма, осуществлявшееся порой в пределах одного произведения. Особой удачей можно считать анализ сложных явлений, прихотливо сочетавших оба эстетических начала. «Задача состоит в том, чтобы избежать схематизма» (стр. 5), – подчеркнуто во введении.

В произведениях А. Совы, О. Бржезины, П. Славейкова, И. Цанкара сталкивались реалистические и нереалистические тенденции, причем их временное сосуществование часто завершалось в итоге обращением к реализму. Реалистическое начало оказывалось сильнее символистской эстетики. Но и художественные открытия символизма могли оказаться плодотворными для развития писателей-реалистов, если соответствовали складу их художественного мышления.

Не только романтизму, но и реализму во многих странах (в том числе и в России) была присуща в это время особая лирическая напряженность. Так, противостоявшее бытовизму творчество крупнейшего румынского писателя М. Садовяну рассматривается в книге в плане «лирического реализма». Лирической была романная проза С. Жеромского и группировавшихся вокруг него польских литераторов. Эмоциональная насыщенность произведений ряда известных писателей рубежа веков стала одним из художественных истоков современной философской прозы, поэзии, драматургии.

Столь же явственно в исканиях писателей-реалистов проявляется и другая тенденция: стремление к подчеркнутой объективности стиля. В польской литературе 90 – 900-х годов С. Жеромскому в этом смысле противостоял Владислав Станислав Реймонт. Типологически сходные явления в словенской литературе представлял Иван Цанкар, в сербской – Бр. Станкович, соединявший в то же время объективность с исповедальной лиричностью. В связи с тенденцией к объективности стиля в книге ставится вопрос о роли натурализма в этот период и его взаимодействии с реализмом.

В большинстве славянских и балканских литератур натурализм не был оформившимся течением. Слово «натурализм» часто обозначало требование новой степени точности, отражая неудовлетворенность бытующими формами реализма. В произведениях реалистов использовались лишь некоторые законы натуралистической эстетики. Опыт европейского натурализма (прежде всего Золя) содействовал, как показано в книге, формированию в ряде литератур реалистического социального романа нового типа. Импонировала возведенная в эстетический принцип документальность, стремление к строгой объективности анализа, нацеленность на постижение общих закономерностей жизни, а также ощущение нестабильности капиталистической действительности. В 90-е годы в польской литературе, утверждает О. Лапатухина («К вопросу о натурализме в польской литературе (натурализм и Реймонт)»), трудно найти произведение, которое не содержало бы в себе элементов натуралистической эстетики. Наиболее очевидно это в творчестве Реймонта («Земля обетованная», 1899). И все же натурализм (вернее, натуралистические тенденции) в польской литературе – явление глубоко своеобразное. Подчиненный потребностям развития реализма в его характерных национальных формах, он уживается здесь, как ни в какой другой литературе, с чертами романтической эстетики (С. Жеромский), образуя неповторимый художественный сплав. Авторы усматривают в натурализме разные потенции, одни из которых родственны модернистским (биологизм, иррационализм, односторонне мрачный взгляд на действительность), другие же представляют собой, как писал по поводу русского натурализма Е. Тагер, своего рода фракцию внутри реалистического искусства, в некоторых отношениях противостоящую и уступающую достижениям предшественников, в других – восполняющую пробел, оставленный реализмом первой половины XIX века.

Реализм преобразил в своем мощном движении эстетические принципы многих художественных течений. Он оказал заметное воздействие на писателей, творчество которых развивалось в границах иной художественной программы. Влияние реализма особенно очевидно, как это удалось показать авторам ряда разделов, на примере переходных форм, когда реализм вступал в активное «нейтрализующее» взаимодействие с нереалистической эстетикой. Именно реализм принес в литературы славянских и балканских стран углубление критического начала, новые формы социального художественного анализа. С опорой на критический реализм развивалась в этих странах молодая пролетарская революционная литература (болгарские писатели Г. Кирков и Д. Полянов, чех П. Безруч, словенский поэт И. Цанкар).

Во многих отношениях новаторский уже по самой своей методологии коллективный труд, выпущенный Институтом, поднимает на новую ступень обобщения исследование литератур славянских и балканских народов конца XIX – начала XX века во всем их многообразии. Как на известный недостаток хочется указать лишь на неоговоренный разнобой в принципах типологического сопоставления, проявляющийся как в самых общих формулах («философский реализм XX века», когда в одну рубрику попадают писатели таких разных манер и стилей, как С. Жеромский и Т. Манн), так и в весьма конкретных характеристиках (тот же Жеромский в сопоставлении с Реймонтом). Тип «философского реализма» Томаса Манна (тоже весьма конкретный!) оказывается в последнем случае уже не имеющим отношения к типологии польского реализма. Указанный недостаток отражает, на наш взгляд, назревшую необходимость (отчасти реализованную в данном труде) перейти от сыгравших определенную систематизирующую роль широких категорий и общих обозначений к изучению типологии реализма в ее конкретном многообразии.