Я видел рождение нового

1

Из стенограммы обсуждения четвертой книги стихов В. Луговского «Пустыня и весна», 7 января 1953 года.

Что же, товарищи, – молодым, двадцатидевятилетним, черноволосым, худощавым начал я эту эпопею и, как видите, и кончаю седоволосым человеком, которому уже за пятьдесят, отяжелевшим, и все-таки сердце мое по-прежнему и болит и радуется, когда я возвращаюсь к дорогой для меня теме – теме Средней Азии. Это не значит, что я только на ней сосредоточил все свое внимание. Те, кто знаком с моим творчеством, знают меня и с других сторон, но все-таки я неминуемо возвращаюсь к этой теме и, если будет возможность, снова буду к ней возвращаться. Какой я увидел Среднюю Азию? Почему меня так поразила, взяла за сердце эта тема? Не экзотикой своей – как вы знаете, ее у меня в стихах о Средней Азии немного: я относился к ней, этой экзотике, с большим или меньшим презрением – ко всем этим «сюзане» и прочим вещам. Меня привлекло нечто суровое, мощное, нечто еще сырое, которое в руках большевиков-коммунистов преображается, вырастает, делается сказочным по своему размаху, по своей силе. И недаром назван весь этот стихотворный цикл эпопеей. И не случайно начался он со стихотворения «Большевикам пустыни и весны»: в каждой из книг эпопеи мысль о подвиге коммунистов проходила красной нитью.

Вот так я «включился» в Среднюю Азию, тогда еще отсталую – с чигирем, с водоподъемным колесом, которое крутит слепой верблюд, с амочаном, деревянным кругом, с темной, забитой еще женщиной, – и на моих глазах строился Басага-Киргизский канал, который был пока столь не широк, что мы переходили через него с Н, С. Тихоновым по связанным доскам. Вот какой это был канал,

И там же я видел в следующие годы строительство плотины, потом Большого Ферганского канала, потом «Хакасстроя» и теперь строительство Кара-Кумского канала.

Я видел строительство мелких заводиков и видел строительство металлургического комбината «Беговат». Я видел первых туркмен на первых тракторах, видел коллективизацию, видел первые МТС, где все не ладилось. Видел двадцатипятитысячников. Видел девочек из Твери (ныне Калинина), которые, не зная языка, не зная обычаев местных, приезжали сюда в колхозы и отдавали свою молодость, свои силы, энергию строительству первых хлопковых колхозов.

Сразу же после первого знакомства со Средней Азией я поехал за границу. Был я в Турции, Греции, Италии, наблюдал экономические кризисы в этих странах, и мне хотелось взять другую тему.

Мне предстояла поездка в Америку на нашем торговом судне, но я услышал, что в Таджикистане и Узбекистане вспыхнул мятеж басмачей, и отправился в пограничные войска. В пограничных войсках в зеленой фуражке прошел я путь от Памира, через весь Таджикистан до Кара-Кумов и накрепко подружился с пограничниками Средней Азии. Умирал от жажды в Кара-Кумах, что отражено в «Балладе о пустыне», хоронил товарищей, вырывая могилы в песках.

Я видел первые научные институты, впервые увидел среднеазиатскую академию, видел рост ученых, первых кандидатов наук, первых докторов наук, первых академиков, становление советской литературы, искусства, театра. Все это было на моих глазах, и все это я стремился запечатлеть: от первого образа девушки, безыменной девушки, которая у меня есть во второй книге «Большевикам пустыни и весны», – девушки, которая убежала из своего горного кишлака для тою, чтобы учиться в Сталинабаде, – до председательницы колхоза, которая учится в Высшей партийной школе, или героя моего «Митинга в пустыне», агитатора из Кизыл-Арвата, до туркменок, узбечек, таджичек, матери которых не имели права при мужчине говорить и которые теперь выступают с кафедр институтов.

Я видел последнего хана Средней Азии, Керим-хана, видел, как последние остатки старого навсегда ушли из Средней Азии.

Все это наполнило меня такой творческой страстью, такой: любовью к стране, что их хватило на долгие годы.

Край, политый кровью советских людей, край, в котором были расстреляны 26 бессмертных комиссаров, край безвестных могил саперов, о которых я говорю в своем стихотворении «Жизнь», край комиссара Полторацкого и других героев Средней Азии, край Фрунзе, Куйбышева, которые отдавали свои силы строительству Средней Азии, – все это дорогая для меня и очень серьезная тема.

И потом нигде я не видел такой мощи прямой схватки человека с природой, напряжения борьбы и реальных результатов, непосредственных результатов, тут же на глазах отражающихся в быту, культуре, в изменении природы. Нет ничего благороднее этой борьбы человека с природой – того, для чего человечество создано: покорить природу, повернуть ее по-своему. Поэтому так дорога для меня тема Кара-Кумского канала.

Я был там два раза на всем пространстве от Красноводска до Тахиа-Таша и увидел родные места, измененные до неузнаваемости. Я смотрел глазами человека, который видит рождение новых городов там, где была пустыня, который видит деревья первой посадки там, где были безводные пески.

Помню, когда я в первый раз проезжал мимо какого-то разъезда, забыл какого – двенадцатого или тринадцатого, – там была одна вышка. Это было еще в 1936 году. В 1946 году там был один переулок. В 1948 году была одна улица – Первомайская, а сейчас это великолепный, чудесный городок, в котором нет ни одного метра неасфальтированного, где есть Дом культуры, гостиница. Когда я высадился в нем недавно и сел в такси с шахматными клетками, то у меня просто слезы на глаза навернулись. Радостно видеть такие вещи! Молодо и радостно! Это возбуждает чувство гордости за свой народ, за то, что творит партия, за то, что творит могучая творческая сила, заложенная во всех народах нашего Советского Союза. Это все может животворить человека, и надолго.

Что же еще мне хотелось сказать?

Я вижу в Кара-Кумском канале прообраз будущей схватки с природой, за которой последует поворот великих сибирских рек, орошение не только Кара-Кумов, но и Кизыл-Кумов, и Голодной степи.

Я вижу гигантское движение жизни в ее схватке с пустынями, с безлесьем, с безлюдьем. И когда собственными глазами видишь все это – от мельчайших ростков до огромного цветения, – это является огромным стимулом для творчества.

Я только жалею о том, что слишком мало писал об этом. И еще слишком мало видел, хотя действительно прошел всю Европу и всю границу от Каспийского моря до Китая, все города Таджикистана и Туркмении. И мало! Хотя знаю, что жить мало остается, и знаю, что писал не так, как хочется, и в каждой строчке вижу недостатки. Но иногда хочется что-то перечитать, и хорошая творческая волна охватит тебя.

Я знаю, что знаю еще недостаточно, и все-таки для меня сейчас Кара-Кумский канал – это основное… И я по-прежнему всю свою работу посвящаю большевикам, коммунизму.