«Я навеки прикован к русскому языку…» Письма, полученные по электронной почте, и рассуждения получателя. Получил, прочитал и прокомментировал А. Касымов

Бахыт КЕНЖЕЕВ

Я НАВЕКИ ПРИКОВАН К РУССКОМУ ЯЗЫКУ…

 

Письма, полученные по электронной почте,

и рассуждения получателя

 

Получил, прочитал и прокомментировал

Александр КАСЫМОВ

Электронная почта сокращает расстояния. Если бы у Татьяны был e-mail, то роман Пушкина кончился бы по-другому. Если бы Державин имел доступ к Сети, он передал бы лиру юному лицеисту исключительно виртуально.

Более оперативная связь изменяет словесность. Примерно так же, как более качественная полиграфия.

Это было еще в прошлом веке. точнее – в 2000 году. Прочитав в майском номере журнала «Октябрь» и августовском «Нового мира» стихи Бахыта Кенжеева (родился в 1950 году), я отправил ему «емелю». Меня заинтересовали восточные мотивы в этой поэзии, и я попробовал навязать поэту дискуссию о, как я пышно выразился, «национальной гордости тюркских русских». При этом я поиронизировал, что дым отечества у Кенжеева завивается в ориентальный растительный орнамент…

В общем, переписка (Монреаль-Уфа) завязалась интересная. Тема, так сказать, национальной принадлежности художественных текстов – тема довольно старая. Можно с микроскопом искать африканские мотивы у Пушкина. Но ведь Тютчев в стихотворении памяти великого русского поэта написал: «Но с кровью в жилах,  / Знойной кровью…» То есть потомки считали этот мотив существенным… И тем не менее все пишущие на русском языке – русские. Искусство наднационально. И вот что по этому поводу думает известный поэт, разрывающийся между Россией и зарубежьем, чья эмиграция – судьба и приговор, наказание, но и, может быть, счастье…

Письмо Ваше меня слегка смутило, потому что, право слово, над этим кругом вопросов я никогда не задумывался. В принципе писать про степь, коней и все прочее – вещь опасная. Помните популярный термин 70-х годов – «малая родина»? Помните все бесчисленные слюняво-сопливые сочинения на эту тему? С другой стороны, каждый решает эту проблему по-своему, и можно привести порядочное количество взаимоисключающих примеров. Мандельштам, Бродский, Окуджава, Тарковский, из нынешних – Кибиров, все – замечательные поэты, которым на свою малую родину, генетическую или иную, решительно начхать с высокой колокольни. Ну, а с другой стороны, не менее замечательный Есенин и Фазиль Искандер (хотя и в прозе) – только о ней, падле, и писали! Кстати, мне бывает чрезвычайно забавно, когда меня либо объединяют, либо даже путают с Тимуром Кибировым, видимо по признаку нацменства.

Так что сами по себе степи и кобылицы меня не слишком волнуют. С трех лет я живу в Москве, казахского не знаю, да и предки мои уже во многих поколениях даже и рядом с юртой не стояли, поскольку были священнослужителями. На этом бы и завершить, если бы не парочка обстоятельств, более тонких. Первое состоит в том, что мне немыслимо перестать чувствовать себя инородцем – назваться, допустим, Борисом Карасевым (по фамилии мамы) и влиться в стройные ряды. Инородство – ив жизни, и в творчестве – обеспечивает необходимую для поэта степень маргинальности, как та табакерка, которую в отрочестве украл Баратынский, как (сильно преувеличенное) негритянство Пушкина, как все бесчисленные иностранные жены космополита Тютчева. Второе состоит в генетической памяти (несмотря на свое естественнонаучное образование, я в нее верю). Один критик в Алматы написал статью, в которой доказьюал, что я все-таки казах – потому что у меня душа кочевника. Я с ним согласен. И уж если говорить о генетике, то в своей прозаической трилогии я (отчасти подражая Генриху Гессе в «Игре в бисер») придумал новый жанр искусства – экзотерику. Аэд сочиняет эллоны и распевает их под лиру. Через год после окончания работы над романом я вдруг огорченно сообразил, что ничего, собственно, не придумал, и если в Греции это искусство вымерло 2 тысячи лет назад, то в нынешних степях, пожалуй, еще можно отыскать одного-двух акынов… Третье – в том, что для решения проблем большой родины (русской словесности) любому необходима родина малая. Абстракциями тут не обойдешься… А она – уж у кого какая. В моем случае это скорее арбатские переулки, но и от детства в Чимкенте я тоже откреститься не хочу и не могу. Ну и, наконец, казах я или кто, «степной орнамент» я чувствую и он мне нравится – как знак воли, сиротства, неприкаянности. При этом слово «юрта» или «кобыз» использовать в современных русских стихах, конечно, нельзя – ровно по тем же причинам, что слова «овин» и «балалайка». Вам усталая морда коня не понравилась? Это не из «Холстомера». Это из Заболоцкого: «Лицо коня прекрасней и умней…» А что устал – так ведь это и не конь вовсе. Это метафора жизни вообще, тех сил, которые нас по ней тащат. (Только что пришло в голову, что соседство слов «конь» и «тризна» в стихах вполне может намекать даже и на ту змею, которая в черепе оного коня обретается, – но, может быть, это я уж хватил лишку…) Короче, в поисках смысла жизни поэт иной раз натыкается и на родовые корни. Вряд ли они должны занимать чрезмерное место (много ли Жуковский писал о своем наполовину турецком происхождении?), но и перебивать их лопатою тоже никак не стоит – это свое, не чужое. Родное. Я ни слова не написал о своем нынешнем статусе лица, постоянно проживающего за границей, хотя эта проблема как бы сродни поднятой Вами. (Национальность – это инакость прошлая, а житье за границей – нынешняя.) Но национальность не выбирают, а место жительства, особенно в нынешние времена, – вполне. И если тему степей я вряд ли когда-нибудь «отработаю», то тему жизни за рубежом выработал уже лет десять назад. (Это я злюсь на Вас за «дым отечества».)

Вот какие умные мысли пришли мне в голову по поводу Вашего письма. Если они путаные, не обессудьте! Тут сегодня коварные друзья принесли бутылку (трудно доставаемой) чилийской чачи под непристойным названием «Писка»; уверяли, что хотят по рюмочке, а выпили мы в конце концов почти все 0,75. И это вместо работы! Черт подери!

* * *

Можно и так: национальность, она же корни, – вещь неотъемлемая и чрезвычайно важная. Столь же неотъемлема и важна, на мой взгляд, идея космополитизма (не в сталинском, разумеется, а в истинном смысле). Достичь между ними равновесия нелегко. Например, я с удовольствием стал бы не русским, а международным поэтом. Увы, я навеки привязан (прикован) к русскому языку, а стихи практически непереводимы. Так что мечта эта неосуществима. (Бродскому это не удалось – американцы знают и ценят его в основном за эссеистику.) Да и не только к языку. Черного кобеля не отмоешь добела… Ладно у меня еще иной раз какой-нибудь всадник попадается. А Кибиров? Ну решительно никакого осетинства… Аверинцев в сравнительно недавней статье пишет, что отдельные культуртрегеры активно изыскивают у Мандельштама еврейские мотивы и пытаются его записать в еврейские поэты. Да что вы, ребятушки, снисходительно улыбается Сергей Сергеевич, куда там. Он – наш…

Кенжеев присылал мне по e-mail свои стихи – опубликованные и неопубликованные. К нашему разговору замечательно подошли вот такие его строки:

Ах, картина жизни праздной: долгий город безобразный,

облик родины всерьез!

Не узнала. Не забыла, билась в судороге, любила, выгоняла

на мороз –

ну куда ты на ночь глядя? Что с тобою? Бога ради! Налегке

так налегке,

только шарф, чтоб не продуло. Ах, отчизна, дура дурой,

с детской скрипочкой в руке…

Помнится, при первом чтении меня потрясла эта «детская скрипочка». А почему, подумал я, не пастушеская дудочка?.. Скрипочка, с которой не знают, как поступить… А в сборнике «Снящаяся под утро» (подарок Бахыта – мы потом встретились в Москве) – такие чудные строки, заставившие меня приумолкнуть, но потом снова заговорить на тюркскую тему:

Существует ли Бог в синагоге?

В синагоге не знают о Боге,

Существе без копыт и рогов.

Там не ведают Бога нагого,

Там сурово молчит Иегова

В окруженье других иегов.

А в мечети? Ах, лебеди-гуси.

Там Аллах в белоснежном бурнусе

Держит гирю в руке и тетрадь.

Муравьиною вязью страницы

Покрывает, и водки боится,

И за веру велит умирать.

В наших мозгах религия как-то слилась с националъностъю. А я, грешным делом, в пятой графе ставлю прочерк… В общем, тут мы с господином Кенжеевым, кажется, друг друга поняли.

…А «евразийство» и «чучмечество» – честно говоря – ерунда. Вон Пушкин тоже обмолвился как-то раз: под небом Африки моей…

В Баку (именительный падеж, очевидно, «Бак») официально давно перешли на латиницу, но нет денег переоснастить старые типографии, так что половина газет выходит кириллицей… После Душанбе Баку представляется Парижем, хотя, конечно, зарабатывать непрерывными разъездами все равно тяжело…

Известный поэт, Кенжеев ездит по миру в качестве переводчика с английского и на английский. Под небом Азии моей… Восточную тему Бахыт проходит своими ногами. А то вдруг прислал письмо вроде бы мне, но – при этом прозаику Михаилу Шишкину. Не буду повторять, что такое лепетал я, получив вот это самое открытое письмо, но Кенжеев позже все поставил на место: «Это же типичное «Письмо ученому соседу».

Здравствуйте, дорогой Михаил Шишкин!

Решил написать Вам открытое письмо. Не думайте, что я почему-либо к Вам в претензии или хочу «скрестить мечи на орала»! Но вдруг захотелось в ночной тишине поделиться с Вами некоторыми мыслями, как литератор с литератором, или, говоря проще и человечней, как писатель с писателем.

И действительно, в последние месяцы все чаще вижу Вашу фамилию в периодической печати и на «страницах» Интернета, где в электронном виде «публикуются» различные произведения прозы, поэзии, журналистики… Вот и недавно, блуждая по закоулкам (если можно так выразиться) этой замечательной «виртуальной страны» Интернет, увидал интервью с Вами в «Независимой газете» в связи с сочиненной Вами книгой «Русская Швейцария». Видите, сколько кавычек получается в моем письме, адресованном Вам!

И я подозреваю, что это не случайно. Ведь недаром мы все больше перемещаемся в «виртуальный мир», где вместо простых, веками копившихся народных ценностей царствуют секс и половой разврат, бескультурье и космополитизм!

Вот почему, дорогой Михаил Шишкин, «Независимая» газета также вполне заслуживает этих кавычек. Ибо в современной России, где «капитал правит бал», – видите, от горечи и гнева у меня даже стихи получились! – ничего подлинно независимого, конечно же, не встречается днем с огнем, как говорил еще греческий философ Дионис. Возник у меня к Вам озадаченный вопрос и по поводу сочиненной Вами книга «Русская Швейцария». Ведь не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что «русской» Швейцарии существовать не может! Должно быть, Вы имели в виду метафору типа «сапоги всмятку»! Ведь если имеется «Русская Швейцария», то может, вероятно, иметься и «Швейцарская Россия» или «Немецкая Франция». А ведь это, согласитесь, звучит довольно-таки нелепо!

Впрочем, в интервью Вы сознаетесь, что в сочиненной Вами книге «Русская Швейцария» речь идет о посещениях этой живописной страны российскими гражданами. Даже упоминаете, что видели дом, где светило русской литературы Н. В. Гоголь писал свою поэму в прозе «Мертвые души». Но тут-то Вы как раз и заблуждаетесь, дорогой Михаил Шишкин!