Выводы расходятся с доводами

Что такое верность истории в литературоведческом исследовании? В первую очередь раскрытие объективного смысла историко-литературного явления, его социальной сущности, общественной природы. Это умение «вписать» в контекст эпохи и определить место данного факта в историческом развитии, установив его реальные масштабы и соотношения с другими историческими фактами. И, наконец, способность ученого видеть каждое конкретное явление в широкой перспективе.

Высокая культура исследовательского труда отличает лучшие наши филологические издания. Не только точность в подаче материала и строгая достоверность фактов, но и качество их обработки, логичность и последовательность анализа, обоснованность выводов – необходимейшее условие подлинно научного творчества. Концепции, выдвигаемые и отстаиваемые литературоведами, как правило, зиждятся на прочном фундаменте всесторонне проверенных и достаточных объективных данных и продиктованы безусловным уважением к исторической правде.

Однако появляются и такие историко-литературные сочинения, в которых все эти качества не то, чтобы начисто отсутствуют, но заменены их суррогатом.

Сказанное можно было бы проиллюстрировать на ряде примеров. Остановимся на одном, быть может, не самом ярком и вопиющем, но зато весьма характерном.

Перед нами небольшая по объему работа, изданная Таджикским государственным университетом. Ее автор, В. Петрушков, в 1960 – 1963 годах обнародовал в Душанбе пять книг и брошюр, и в том числе исследование «Идейное окружение К. М. Станюковича (К. М. Станюкович и М. Н. Тригони)».

Архивные разыскания В. Петрушкова, связанные с жизнью и творчеством Станюковича, в частности книжка «К. М. Станюкович-журналист», заслуживают внимания. Однако успех в конечном итоге определяется, и с этим ничего не поделаешь, зрелостью методологии и уровнем исследовательского анализа. Увы, В. Петрушкову не всегда удается свести концы с концами. Не он полновластный хозяин материала, а материал подчас подавляет автора. И вместе с тем, что, пожалуй, опаснее всего, В. Петрушков тщится вычитывать «между строк» и нередко вычитывает то, что по трезвому рассуждению там обнаружить затруднительно.

Находясь в плену умозрительных схем, стремясь елико возможно «приподнять» Станюковича, В. Петрушков порою начинает приспосабливать исторические факты к своей концепции идейно-творческого развития писателя, становится на путь «улучшения», «прихорашивания», «выпрямления» истории. А это в свою очередь заметно обесценивает разысканные им архивные богатства и подрывает наше к ним доверие.

Открывая книжку об идейном окружении Станюковича, мы из подзаголовка узнаем, что посвящена она взаимоотношениям писателя с народовольцем М. Н. Тригони. Что ж, автор вправе ограничить себя. В вводной главе по этому поводу скромно сказано: «Вопрос об идейном окружении К. М. Станюковича – большой, сложный и многогранный. В настоящей работе будет затронута только малая часть его – взаимоотношения писателя с революционными народниками.

более конкретно – с одним из них… Попутно заметим: несмотря на то, что предмет исследования ограничен такой «узкой» задачей, из него (предмета исследования) вытекают, однако, необычайно емкие выводы, касающиеся общей проблемы – идейной атмосферы, идейного окружения знаменитого мариниста. В «грозовой» обстановке конца 70-х – начала 80-х годов выкристаллизовывалось, росло и оттачивалось его по-настоящему привлекательное писательское дарование, формировались и систематизировались общественные, философские и эстетические воззрения. Вот почему постановка такого, на первый взгляд, частного вопроса, как он сформулирован в заглавии данной работы, с нашей точки зрения, не окажется в какой-то мере предосудительной, а, напротив, явится интересной и необходимой. Тем более, что в существующей научно-критической литературе о К. М. Станюковиче вопрос этот совершенно не затрагивался, и нужно отметить, к этому имеются соответствующие причины…» (стр. 9 – 10).

Справедливости ради отметим, что из небольшой этой книги читатель впервые узнал немало любопытных подробностей. Факты извлечены из документов, хранящихся в Рукописном отделе ИРЛИ, в ЦГИА в Москве и Ленинграде, в Рукописном фонде Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина. Кое-какие полезные сведения почерпнуты из старой периодики. Обращался автор и к сочинениям В. Н. Фигнер, Г. В. Плеханова и др. В поисках фактов он поистине поднял сотни тонн «словесной руды». И в чем-то преуспел. Так, отдельные находки В. Петрушкова уже учтены в новейшей литературе о Станюковиче, на них ссылается, признавая приоритет В. Петрушкова, скажем, В. Вильчинский в своей книге «Константин Михайлович Станюкович (1843 – 1903). Жизнь и творчество».

Страницы, посвященные биографии Тригони, основанные на многочисленных источниках, также сами по себе интересны. Но в данной работе, учитывая ее масштабы, жизнеописание народовольца оправдано лишь в той мере, в какой оно связано с предметом исследования.

О Тригони рассказывается столь детально потому, что в «имеющейся биографической и мемуарной литературе… весьма глухо говорится о его прямом родстве с писателем К. М. Станюковичем». Современники, по-видимому, не придавали этому факту основополагающего значения.