Восполненное звено

З. Суменова, Инал Канунов. Жизнь и творчество, «Ир», Орджоникидзе, 1972, 248 стр.

Об Инале Канукове наше литературоведение располагало до последнего времени весьма скудными сведениями. Известна была лишь небольшая часть его наследия, а воспоминания о жизни, записанные со слов его родственников, содержали немало противоречий. О личности этого крупного осетинского просветителя, публициста и поэта дохетагуровской поры велись горячие споры, его место в литературе и истории общественной мысли Осетии определялось неточно. Литературоведам (Х. Ардасенов, В. Корзун, Н. Джусойты, Ш. Джикаев), а также тем, кто касался философских, социально-политических, экономических и правовых взглядов Канукова (С. Габараев, М. Тотоев, М. Дзидзоев и др.), приходилось опираться лишь на малочисленные разрозненные источники, и поэтому их работы не могли дать полного представления о писателе.

Шаг за шагом З. Суменова открывала новое в биографии писателя, в его творчестве, в современной ему действительности. Новое сопоставлялось с ранее известным, многократно проверялось. В результате исследования кавказских, сибирских, дальневосточных газет¹ и архивов Москвы, Томска, Ставрополя, Грузинской ССР и Северо-Осетинской АССР З. Суменовой удалось обнаружить и ввести в научный оборот около ста пятидесяти рассказов, статей, очерков и корреспонденции И. Канукова (их объем – сорок печатных листов), раскрыть четырнадцать псевдонимов и криптонимов писателя, установить точную дату его рождения – 1852 год, дать представление о четырнадцатилетнем дальневосточном периоде жизни и деятельности Канукова, остававшемся до сего времени вообще неизвестным. Право же, очень разное содержание вкладывается подчас в ставшие привычными для многих книг слова: «это первый опыт исследования жизни и творчества…».

Книга З. Суменовой многими своими качествами обязана скрупулезному исследованию факта, хотя факт здесь не самоцель, скорее окошко, через которое просматриваются главные тенденции литературной и общественной жизни. Взятая в многосторонних связях, деятельность И. Канукова вырисовывается как важный этап дохетагуровской поры в осетинской литературе. Писатель впервые поднял те проблемы, которые впоследствии нашли свое развитие в публицистике Г. Цаголова, А. Ардасенова, в творчестве К. Хетагурова, Ц. Гадиева и других осетинских художников.

Чтобы найденное прочно закрепилось в науке, а выводы обрели убедительность, надо было заставить заговорить само время, породившее И. Канукова, его же самого показать во всей сложности внутреннего мира и идейных исканий. Вполне правомерно поэтому книга открывается главой биографической и вместе с тем исторической – «Жизненный путь И. Д. Канукова». В ней характеризуется то, что определило главные черты психологии, мировоззрения и дарования писателя: общественная атмосфера, семейное окружение, пребывание Канукова в Ставропольской гимназии, славившейся прогрессивными традициями (особенно в 50 – 60-е годы, когда директором ее был видный русский педагог Я. М. Неверов), учеба Канукова в 3-м Александровском военном училище в Москве, его служба на Кавказе, а потом на Дальнем Востоке и возвращение в 1897 году, за два года до смерти, на родину,

И. Кануков живет в книге З. Суменовой в ряду других исторически сходных явлений Северного Кавказа, и именно это сообщает выводам автора необходимую убедительность. Вторая и третья главы книги – «Творчество И. Д. Канукова 70-х годов (кавказские очерки, статьи и рассказы)», «Публицистика 80 – 90-х годов» – построены на сопоставлении И. Канукова с другими северокавказскими просветителями, и если учесть, что эти главы- сердцевина книги, станет ясно, насколько высок в ней удельный вес проблемы просветительства.

Фигура самого Канукова для такого типологического анализа и сложна и благодарна. Он отличался многосторонностью интересов, будучи этнографом и публицистом, писателем и общественным деятелем. В книге немало внимания уделяется сопоставлениям И. Канукова с пионерами, как говорит З. Суменова, кавказского просветительства 20-х годов XIX века – И. Ялгузидзе и Ш.-Б. Ногмовым, а также с первым собирателем черкесского фольклора, писателем, ученым Хан-Гиреем и Султаном Казы-Гиреем, которые творили в 30-е годы. В 40-е годы в области истории, лингвистики и этнографии адыгов заявили о себе Султан Адиль-Гирей, Умар Берсей; создает свою «Историю адыгского народа» и кабардинскую грамматику Шора Ногмов. Тогда же выступил и первый кумыкский историк и этнограф Девлет-Мирза Шихалиев – их имена тоже находят свое место в типологических аналогиях З. Суменовой. В 60-е годы развертывается деятельность адыгских просветителей, этнографов и публицистов Султана Крым-Гирея, Адиль-Гирея Кешева (Каламбия), Кази Атажукина, кабардинского ученого и общественного деятеля Лукмана Кодзокова З. Суменова касается и их трудов, а также обращается к другим светским прогрессивным деятелям народов Северного Кавказа. Это представители просветительской мысли 60 – 70-х годов в Ингушетии – Чах Ахриев, Умалат Лаудаев и Адиль-Гирей Долгиев; в Дагестане – Гад-жи-Мурад Амиров, Абдулла Омаров, Н. Алибов, Айдемир Чиркеевский; в Осетии – Василий Цораев и Аксо Колиев, Иналук Тхостов, Джантемир, Гацыр и Гуцыр Шанаевы, Афанасий Гассиев, Борис Гатиев, Фарнаоз Натиев.

В мировоззрении всех этих деятелей было немало различий (о чем в книге говорится), но было, несомненно, и то, что их сближало. «Умы первых горских ученых и писателей, – пишет З. Суменова, – занимали одни и те же проблемы, рожденные близостью исторических судеб горцев, общими закономерностями их социальной и национально-освободительной борьбы. И самое главное – горские просветители были единодушны в решении важнейших задач, выдвигаемых самой жизнью, глубоко понимали роль России в судьбах своих народов; горячие патриоты и демократы, они отстаивали интересы трудового народа».

Одна из главных областей применения типологического анализа в книге З. Суменовой – рассмотрение этнографической деятельности просветителей, которая давала возможность многим из них, и в частности И. Канукову, теснее приобщиться к интересам и нуждам народа. Литературное творчество осетинских просветителей носило по преимуществу этнографический характер, и, подобно своим предшественникам и современникам – С. Жускаеву (Дзусову), Н. Берзенову, И. Тхостову, Д. Шанаеву, Б. Гатиеву, – Инал Кануков в этнографической деятельности руководствовался, по его же собственным словам, «практическим сознанием народа», постижение которого считал для себя и других этнографов и художников долгом, «нравственной обязанностью». Что же нового внес И. Кануков в трактовку проблемы народа? З. Суменова видит новое в том, что Кануков изображает жизнь осетинского народа и – шире – народов Северного Кавказа в период зарождения капиталистических отношений на Кавказе. Его изображение отмечено личным восприятием и облечено в образную форму («Горцы-переселенцы», «В осетинском ауле», «Из осетинской жизни», «Две смерти», «Заметки горца», «От Александрополя до Эрзерума»), оно живописно и пластично, что и выделяет его среди других описаний (характерно сопоставление с Д. Шанаевым: «Кануков, отдав дань этнографии, перешагнул ее пределы… Предшественников в этом отношении у Канукова не было. Он – первый осетин, который в образной форме на русском языке поведал о своем народе»).

И. Кануков видит классовое расслоение осетинского общества, обличает паразитизм феодальной верхушки, рисует зарождение сельской буржуазии, но он едва ли понимал, что капитализм несет не только положительное в социально-экономические отношения, но и резко отрицательное, ведь противоречия капитализма в ту пору не проявились еще со всей остротой. «В своей кавказской публицистике Кануков отразил начало капитализации Осетии, – справедливо отмечает З. Суменова. – Дальнейшее развитие этого процесса показали осетинские писатели и публицисты 80 – 90-х годов» – Коста Хетагуров, Г. Цаголов, А. Ардасенов.

Интерес к духовной жизни народа, глубокая тяга народа к просвещению – эти черты отразили все кавказские просветители, изображая их как залог будущего, когда народы приблизятся к цивилизации, прогрессу и получат возможность развивать культуру.

Большое внимание просветители уделили также вопросу переселения части мусульманского населения Северного Кавказа в Турцию (1859 – 1865). Переселение принесло немало страданий чеченцам и черкесам, ногайцам и кабардинцам, осетинам и дагестанцам. З. Суменова останавливается на этом вопросе не только потому, что он непосредственно связан с судьбою семьи Канукова и нашел отражение в его творчестве, но и потому, что речь шла о судьбах многих народов Кавказа (в переселенческую авантюру было втянуто более пятисот тысяч горцев)…

Одним из главных требований И. Канукова – писателя, проявившихся уже в его раннем творчестве, стало требование реального изображения современного горца, направленное против искажении, допускаемых официальной литературой и мещанским романтизмом. В полемическом пылу он допускал иногда крайности, недооценивая вклад Пушкина и Лермонтова в изображение Кавказа, но в целом его позиция соответствовала требованиям передовой русской общественной и художественной мысли, утверждавшей добрососедские отношения с Кавказом. Касаясь формирования реалистических принципов в творчестве И. Канукова, З. Суменова и здесь использует типологические параллели, теперь уже с творчеством русских реалистов. Она показывает, как совершенствуется его мастерство создания характера, умение обрисовать смену и борение чувств человека, хотя, скажем, параллели с Л. Толстым не всегда выглядят у нее аргументированными. Очерки И. Канукова рассматриваются автором книги в связи с русским «физиологическим очерком» 40 – 60-х годов, при этом выявляются особенности Канукова-сатирика.

Исследовательская точность несколько изменяет З. Суменовой в последней главе книги – «Поэзия И. Д. Канукова». Эта небольшая глава (наследие Канукова-поэта невелико-немногим больше пятидесяти стихотворений, как узнаем из книги З. Суменовой) написана неровно, подчас бегло. Да, поэтическое творчество осетинского художника близко к руслу русской гражданской лирики 80-х годов – мы верим этому выводу; оно смыкается с публицистикой поэта, имея немало точек соприкосновения с его дальневосточными очерками и статьями, – это тоже верно, но ведь З. Суменова пишет о том, что многие стихи И. Канукова посвящены осетинской жизни, они были известны среди горской интеллигенции (поэт посылал свои стихи на родину), и его поэтическое творчество нуждается в более обстоятельном анализе.

Что же в заключение можно сказать о книге «Инал Кануков»? Она возрождает самый прямой смысл понятия поисковой работы, свидетельствуя о том, насколько плодотворен путь автора, начавшийся с тщательного изучения отдельных фактов, уточнения их и завершившийся установлением весьма важных литературных закономерностей.

1. «Кавказ», «Терские ведомости», «Казбек», «Владивосток», «Дальний Восток», «Сибирский вестник», «Оренбургский листок», «Сибирь», «Окраина», «Восточное обозрение», «Приамурские ведомости», «Сибирская газета», «Жизнь на Восточной окраине».[↩]