Владимир З е л и н с к и й. Разговор с отцом / Предисл. Е. Абдуллаева, послесл. А. Зелинского. М.: НЛО, 2021. 180 с.

Эта книга может быть отнесена к мемуарному жанру, хотя и с учетом оговорки, сделанной автором: «Эти размышления лишь попутны воспоминаниям, они указывают на развилку, за которой видится бесконечное число путей, увлекательнейших для мысли, спора, жизни…» (с. 57).

Спор? С отцом? Точнее так, как и сказано в названии, — разговор с отцом, а спор с эпохой, по поводу эпохи и по поводу судьбы отца в ней, которому уже не задашь вопросы: «Как же жалею я, что открыл их для себя только через полвека после кончины отца. Вот бы углубиться в лес, отправиться по этим мысленным дорогам и начать говорить о смысле, но у меня были другие дела» (с. 57).

Сын, пишущий воспоминания в форме размышления, — Владимир Зелинский, православный священник, живущий в Италии. Отец — Корнелий Люцианович Зелинский (1896–1970), советский критик, человек сталинской эпохи, обошедшийся без каторги и ссылки, хотя и бывший на виду и как будто давший не один повод обратить на себя внимание всевидящего ока. Неизменно старавшийся выровнять свой шаг с поступью эпохи и не раз перестаравшийся в этом, что и определило его репутацию. Он все делал искренне в статьях и выступлениях, но как-то так, что его имени сопутствовал не страх или позже требование покарать за злодейства, а презрительное нежелание пожать руку. Что-то вроде комического злодея.

А ведь ничто не предвещало такое развитие жизненного сюжета. В революционном 1918-м окончил философский факультет МГУ. Учился у Г. Шпета и И. Ильина. Шпету послал план своей будущей работы «Дематериализация культуры», который прямого продолжения не имел, но отозвался в критической теории.

По философскому пути Корнелий Зелинский не пошел. Стал литературным критиком, а в 1920-х и теоретиком поэзии. Сказалась философская выучка. После первой же статьи «Стиль и сталь» («Известия», 1923) Зелинскому позвонил Маяковский: «Вы наш человек», то есть лефовский, и предложил встречу, «на которую тот пришел вместе с Сельвинским, но не как молодежь, явившаяся на поклон метру, а как самостоятельная группа конструктивистов, желающая выяснить свои отношения с лефовцами, чтобы не быть ими поглощенной. Тот визит, наверное, можно считать днем рождения конструктивизма» (с. 44).

Слово «конструктивизм» имеет много значений для 1920-х. В отношении к Зелинскому и к поэзии это прежде всего — группа. Ее признанным лидером был Илья Сельвинский, ее теоретиком — Корнелий Зелинский. В отношении к искусству конструктивизм — новое направление и новая установка, идея, пронизанная энтузиазмом созидательной утопии, исчерпавшей себя вместе с энтузиазмом. Созидание продолжалось, но не в утопическом полете, а в принудительном труде. Утопия была убеждена в том, что «оба производства, «техническое» и поэтическое, не просто дружат, они родственны между собой, перекликаются и понимают друг друга» (с. 49).

Зелинский-сын полагает, что конструктивизм отца имеет философские если не истоки, то аналогии в «техне» Хайдеггера. Судьба конструктивизма как эпохальной утопии и как программы поэтической группы оказалась трагической. Впрочем, Зелинский выбрал не путь борца за идею.

В книге об отце глава, истолковывающая конструктивизм, названа по названию отцовской книги «Поэзия как смысл», имевшей подзаголовок «Книга о конструктивизме». Книга вышла в 1929 году, когда многие, будто что-то предчувствуя, торопились издаться: Ю. Тынянов, «Архаисты и новаторы»; В. Шкловский, «Гамбургский счет» (1928);