Видение художника

Мне остается коротко заключить обсуждение и вместе высказать свое отношение и к статье Б. Бялика, и к книге В. Ковалевского.

Начну с того, что меня несколько смутили некоторые положения в статье Б. Бялика в преамбульной ее части – положения о художнике-живописце и художнике-фотографе, о том, что сама фотография способна быть подлинно художественным открытием действительности, способна объяснить сущность образа, то есть быть исследованием и познанием правды характера.

Автор статьи ссылается на Достоевского, «творчество которого меньше всего отличалось «фотографизмом», – именно этому гениальному писателю понадобился в романе «Идиота фотографический портрет Настасьи Филипповны, чтобы произвести неизгладимое впечатление на князя Мышкина. Б. Бялик утверждает, что Достоевскому «важно было убедить читателя в том, что все удивительное и необыкновенное в этой женщине – не плод воображения, а реальность, не домысел, а сама жизнь, которая бывает более странной и неправдоподобной, чем самая изощренная фантазия». Далее автор пишет, что сила фотографического снимка заключена в том, что он есть слепок с реального факта, в котором «выражено отношение автора к изображаемому и выражен весь внутренний мир автора, его эстетические и нравственные принципы, его идеалы».

В этих доказательствах и положениях я вижу явные противоречия. И вот почему.

Каков же сам по себе фотографический портрет Настасьи Филипповны? Вот как описывает ее Достоевский: «На портрете была изображена действительно необыкновенной красоты женщина. Она была сфотографирована в черном шелковом платье, чрезвычайно простого и изящного фасона; волосы, по-видимому, темнорусые, были убраны просто, по-домашнему; глаза темные, глубокие, лоб задумчивый;