№10, 1967/Теория литературы

Верна ли «точность»?

«Структурализм! Структурализм!», а что такое структурализм в отечественном литературоведении – понять нелегко. Даже списочный состав этого ученого лагеря известен скорей по инвективам П. Палиевского, сами же «структуралисты» говорят разное. «…Наука начинается там, где интуитивные находки облекаются строгой методикой доказательств…»; литературоведам «структурального направления»»желательно пользоваться более совершенной методикой, нежели та, что основана на исследовательской интуиции» (Ю. Лотман, стр. 96, 99). «…Различие между структурным и традиционным подходом проходит отнюдь не по линии «формализованность – интуитивность процесса исследования». Ошибочно мнение, что если ученый действует путем эмпирического подбора и нащупывания, то ему следует отказаться от претензий на объективность и точность описания… Если построенная ученым модель работает, то есть машина или человек по предложенным правилам создают произведения, подобные моделируемому, то модель удовлетворительна… и…никому нет дела до того, как действовал ее автор: путем формальной процедуры, интуитивно или, скажем, с помощью духов или кобольдов» (А. Жолковский, Ю. Щеглов, стр. 77). Любая из этих позиций словно специально иллюстрирует то, что в рамках другой оценивается как «ошибочное мнение» или донаучный подход. Есть и более глубокие различия, и поэтому, чем пускаться в рассуждения о структурализме вообще, лучше подумать над некоторыми идеями конкретных авторов – участников дискуссии.

«…Определить элементарные значимые единицы данной системы… и правила их соединения в более комплексные значимые единицы» – вот задача исследователя, пишет Ю. Лотман; «применяемая при этом научная методика будет единой для всех уровней художественного произведения (от самых простых до наиболее сложных) и совпадет с приемами изучения других моделирующих систем (языка, мифа и т. д.). Разумеется, что и сами элементы, и правила их соединения будут в каждом случае различны» (стр. 97). Не странно ли; элементы – разные, правила – разные, а методика – одна? Как все же научно (не доверяясь «интуитивным находкам») «определить», что´ в произведении искусства соответствует «элементарным значимым единицам» и «правилам»языка? Скупые теоретические рекомендации даются: «Значимыми элементами данной структуры будут те из них, которые в ее пределах имеют противопоставления (включены в оппозиции)», но термин «оппозиция» лишь утяжеляет слог, не более; чтобы раскрыть «сущность элемента», предложено узнать, чему он противопоставлен, но как это сделать, не зная его сущности? Разъяснение отчасти даже запутывает вопрос: конечно, всякому осмысленному высказыванию можно по какому-то признаку подобрать «противочлен», но всегда ли такая «оппозиция» обнаружится «в пределах» одной и той же («данной») художественной структуры? «И ненавижу ее и люблю…» – тут «оппозиция» налицо, но что семантически противопоставлено «элементу»»люблю» в тютчевском «Люблю грозу в начале мая…»?

Вооружившись терминологией Ю. Лотмана, взглянем теперь на практические результаты, добытые с помощью его методики.

«Элемент «восстаньте» в стихе «Восстаньте, падшие рабы!» нельзя включать «в чуждую оде»Вольность» оппозицию:

Призыв квосстанию} ↔           {Призыв креформе

или

Призыв квосстанию} ↔           {Призыв ксохранению рабства».

 

«Если мы примем последние две оппозиции за истинные, то попадем в неразрешимое противоречие, пытаясь понять, например, стихи:

Падет преступная секира…

И се – злодейская порфира

На галлах скованных лежит.

Здесь деспотизм («злодейская порфира» Наполеона) – не антитеза народному восстанию и казни короля, а следствие. Анархия и деспотизм – варианты беззакония и нарушения политической вольности. Казнь короля (анархия) порождает деспотизм (Наполеон), а деспотизм (Павел) порождает анархию (убийство 11 марта 1801 года). Им обоим противостоит закон» (стр. 97 – 98).

«Истинная» же «оппозиция», по Ю. Лотману, такова:

«Восстаньте ↔ простритесь ниц

раскрывает семантику;

Восстаньте ↔ встаньте –

стилистику (прагматику, в терминах семиотики) данного элемента».

О стилистике спора нет: «восстаньте» здесь не тождественно современному глаголу – буквальному призыву организовать восстание, «восстаньте» – это торжественное речение1, производное от «встаньте». Но стилистический сдвиг, оттеняя иносказательность смысла, не разрушает семантического стержня строки: ведь и «встаньте» сплошь и рядом употребляется в языке в значении встать на врага, силой на силу (ср. у Пушкина в «Клеветникам России»: «Иль мало нас? Или… от потрясенного Кремля до стен недвижного Китая, стальной щетиною сверкая, не встанет русская земля?» 2).

  1. На что Ю. Лотман указывает и в интересной статье «О проблеме значения во вторичных моделирующих системах», «Ученые записки Тартуского университета», вып. 181. «Труды по знаковым системам», II, 1965, стр. 28.[]
  2. Здесь и далее курсив в стихотворных цитатах мой. – С. Л.[]

Цитировать

Ломинадзе, С. Верна ли «точность»? / С. Ломинадзе // Вопросы литературы. - 1967 - №10. - C. 136-142
Копировать