Варианты первой страницы

Почти каждому писателю, приступающему к работе над очередным произведением, приходится решать мучительно трудный вопрос: «С чего начать?» Хочется избежать традиционных приемов, расхолаживающих читателя. Но существует уже столько зачинов, что совсем нелегко избежать повторений. Не отпадают эти заботы и после того, как найден какой-нибудь ключевой эпизод, которым можно открывать повествование. Теперь приходится искать наиболее подходящие первые фразы. Ведь от того, как они сложатся, зависит интонация писателя и стиль его письма: по ним будет он потом равнять последующие строки.

В этом смысле поучительна работа А. А. Фадеева над первой страницей «Молодой гвардии».

В первом же наброске плана романа читаем: «Начать с Ули Громовой. Цветок. На берегу речки Каменки. «Какая чудная, эта Уля».

Любой читатель без труда вспомнит, что именно с Ули Громовой, которая, стоя на берегу речки, любуется лилией, и начинается «Молодая гвардия». Таким образом, первый эпизод был сравнительно легко найден писателем.

Однако тут-то и началась наиболее трудоемкая часть работы – работа над словом. Вот первый черновик первой страницы «Молодой гвардии» или, вернее, то, что осталось в этом черновике незачеркнутым и неисправленным.

» –Нет, ты только посмотри Валя, что это за чудо чудесное. Что это за прелесть. Точно изваянная. Но из какого материала – ведь она не гипсовая, не алебастровая, а сделана просто из какого-то чуда, и какая тонкая работа, никогда бы руки человека не смогли бы это сделать… И смотри, какая она чистая, строгая, как покоится на воде и – боже мой – какая прелесть от ее отражения в темной зеленой воде, даже не знаешь какая из них прекрасней – настоящая или… А краски! Нет ты только посмотри.

Смотри, смотри, ведь она же не белая, то есть она белая, но сколько оттенков переливающихся один в другой, снаружи (н/рзб) она чуть-чуть голубовато-синеватая, но какой-то небесной сини, а внутри уже не белая, а просто яркая и ослепительная ведь у людей таких и красок даже нет!

Так говорила, остановившись в высокой по колено траве на берегу тихой речной заводи, поросшей (чересчур) девушка с черными волнистыми косами, такая стройная и повлажневшими от восторга темно-карими глазами, какие они были причудливого рисунка широкими, с чуть опущенными острыми уголками длинными изящного рисунка глазами, какие тоже могла создавать только одна мать-природа» ¹.

Почти все детали, содержащиеся в этом отрывке, сохранились и в окончательной редакции. Но как небрежно они здесь набросаны! По нескольку раз повторяются одни и те же слова: «Чудо чудесное» и «из какого-то чуда». «Что это за прелесть» и «какая прелесть от ее отражения». В начале первого абзаца каждый штрих лилии отчерчен отдельной фразой, а уже с третьей строки они громоздятся друг на друга в длинном и торопливом перечне. В последнем абзаце обращает внимание известная бессвязность некоторых фраз.

Очевидно, Фадеев начал работу над первой сценой лишь после того, как в его воображении возникла живая картина со всеми чрезвычайно тонкими подробностями. И, словно опасаясь спугнуть это видение, он старался, не задерживая взгляда на отдельных ее деталях, сделать хотя бы общий набросок. Художник стремится передать наиболее существенное, лишь мимоходом набрасывая мелкие подробности. Порою, когда не сразу приходят нужные слова, он даже оставляет их недописанными («Какая из них прекрасней, настоящая или…»). И это нисколько не заботит его: переписывая черновик, он без особых усилий заполнит подобные пробелы.

Зато немало мучений приходится испытывать писателю, когда ускользает нечто абсолютно необходимое, какой-то очень важный штрих. Фадеев столкнулся с подобными затруднениями в последнем абзаце приведенного выше отрывка, когда набрасывал портрет девушки, любующейся лилией. Он хорошо знал каждую черточку девушки, и воспроизвести обыкновенный, «статичный» портрет ее для него не составило бы труда. Но в данном случае необходимо было нарисовать ее так, чтобы и выражение лица, и поза, и жесты – все отражало движение, порыв захватившего героиню чувства.

С самых первых слов абзаца чувствуешь, как замедляет движение перо художника, как нерешительно и потому с особым тщанием начинает он выписывать все самые мельчайшие подробности.

«Так говорила, остановившись в высокой по колено траве на берегу тихой речной заводи, поросшей…»

Фадеев отказывается от такого пути. Прерывая себя на полуслове, он дальше набрасывает лишь основные черты девушки: «с черными волнистыми косами», «такая стройная». Эти общие черты не передают, однако, динамики ее чувств. И художник особенно внимательно всматривается в глаза девушки, стремясь найти в их выражении необходимые ему оттенки.

Вот перед его взором одни глаза героини, повлажневшие от восторга, темно-карие, причудливого рисунка, с широкими чуть опущенными уголками… Память подсказывает ему все новые и новые подробности. Но ни одна из них еще не приближает его к той ускользающей черточке или, быть может, едва уловимому оттенку, который отражает состояние героини именно в данный момент.

Не дописав абзаца до конца, Фадеев снова всматривается в глаза девушки:

1. Дальше следуют четыре варианта последнего абзаца («Так говорила…»), о которых речь пойдет ниже.[↩]