Валериан Майков

1. В. МАЙКОВ В ОЦЕНКЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ

В перечне коротких, трагически оборванных писательских биографий (которыми так богата русская литература) Валериану Майкову пришлось бы отвести одно из первых мест. Творческий путь Писарева измеряется десятью годами. Добролюбов печатался около шести лет. Критическая деятельность Майкова продолжалась менее тридцати месяцев!

Но за этот недолгий срок ему удалось стать известным и очень влиятельным критиком. И когда пришло известие о безвременной смерти В. Майкова – он умер от удара во время купания в возрасте двадцати четырех лет, – передовые русские люди горько оплакивали его гибель. «Много благородных стремлений и помыслов, много широких концепций, смелых, глубоких идей унесено им в могилу!» – писал А. Н. Плещеев¹. В другом некрологе, написанном Гончаровым и напечатанном в «Современнике» Белинского и Некрасова, говорилось, что Майкову «суждено было пополнить именем своим небольшое число наших истинных, призванных критических талантов высшего разряда» ².

Майков начал журнальную деятельность (если не считать трех-четырех его статей из «Финского вестника») в «Отечественных записках». Он явился прямым преемником Белинского по отделу критики. Он вступил с Белинским в полемику в первой же своей крупной статье в «Отечественных записках» и вызвал со стороны последнего резкие ответные удары… Уже одних этих фактов было достаточно, чтобы наметилась внутренняя тема последующих исследований о Майкове: Белинский и Валериан Майков. Каково соотношение их философских и эстетических взглядов? Кто из них был прав в «споре о народности»?

Либерально-буржуазное литературоведение (К. Арсеиьев, А. Скабичевский, А. Мухин и др.) ³, которое первым обратилось к изучению В. Майкова, в этих Вопросах безоговорочно становилось на сторону Майкова: Белинский, по мнению этих ученых, отстал от жизни, погряз в «старых метафизических теориях», то есть в философии Гегеля; Майков же был трезвым мыслителем, «человеком дела». Г. Александровский, автор предисловия к собранию сочинений В. Майкова (1901), договорился даже до того, что объявил его предшественником экономического учения К. Маркса.

В 1911 году появилась известная статья Г. В. Плеханова «Виссарион Белинский и Валериан Майков». Плеханов блестяще опроверг нападки либерально-буржуазных литературоведов на Белинского и показал несостоятельность мнения о «марксизме» Майкова. Но при этом он воздвиг между Майковым и передовой русской критикой непроницаемую стену: «направление» развития Майкова, писал он, «резко разошлось с тем, по которому шла сначала мысль Белинского, потом Чернышевского и Добролюбова и, наконец, русских марксистов» ⁴.

Отчасти такой категорический вывод был продиктован полемическим заданием работы Плеханова. Ведь его противники, либерально-буржуазные исследователи, ставили вопрос так: Майков или Белинский. Фигурой молодого критика они пытались заслонить и отодвинуть на второй план мощный образ Белинского. Такое намерение несостоятельно уже в своей основе. Белинский – «центральная натура», как точно сказал о нем Тургенев. По глубине и зрелости политической и философской мысли, пониманию главных задач времени и литературы, наконец, тонкости и проницательности эстетического вкуса Белинский не знал себе равных. Значение не только Майкова, но и любого из русских критиков тех лет не может быть ни в какой мере приравнено к значению Белинского.

Но признавать первостепенную роль Белинского – не значит упрощать картину общественной и литературной борьбы тех лет. В первую очередь это противоречило бы трезвому подходу к жизни Белинского, ненавидевшего пустое фразерство и умевшего выдвигать перед русским обществом такие задачи, которые вытекали из реальной ситуации.

Белинский не одинаково относился к своим противникам по литературным и иным спорам. Он был беспощаден к тем, в ком видел в то время главных врагов, – к представителям официальной идеологии и близкого к ней во многом славянофильства. Он умел говорить правду в глаза и тем, с кем его связывали совместная литературная и журнальная работа, известная общность воззрений. Но в этом случае Белинский не перечеркивал всю деятельность своего оппонента, считая, что на данной стадии развития русской общественной мысли известное расхождение взглядов среди передовых людей естественно и закономерно. В 1847 году он писал: «У нас большое счастие для журнала, если он успеет соединить труды нескольких людей и с талантом и с образом мыслей, если не совершенно тождественным, то по крайней мере не расходящимся в главных и общих положениях. Поэтому требовать от журнала («Современника», – Ю. М.), чтобы все его сотрудники были совершенно согласны даже в оттенках главного направления, значит требовать невозможного» ⁵.

Отношение Белинского к Майкову – лучшее подтверждение сказанного. Когда между ними возникли разногласия в понимании «народности», Белинский не скрыл своего мнения, не пощадил молодого критика. Но спустя некоторое время, когда острота спора сгладилась, Белинский стал предпринимать меры, чтобы привлечь молодого критика к сотрудничеству в «Современнике». В журнале было опубликовано несколько рецензий Майкова. А в ноябре 1847 года Белинский писал: «Майков перед смертью решительно перешел было к нам» ⁶.

Надо сказать, что Плеханов хотел продолжить свою работу по изучению Майкова; в четвертой части «Истории русской общественной мысли» он собирался посвятить Майкову, В. Милютину и петрашевцам специальную главу. Но сделать это Плеханов не успел. Тем не менее его вывод из статьи 1911 года надолго предопределил трактовку деятельности Майкова в исследовательской литературе. Тщетно С. Макашин в вышедшем в 1949 году первом томе биографии Салтыкова-Щедрина напоминал, что неправильно превращать указанное Плехановым «общее направление» развития Майкова в уже «осуществленный результат». Тщетно пытался он доказать, что в портрете «филистера» и «оппортуниста», каким рисуют Майкова некоторые исследователи, трудно узнать человека, близкого к петрашевцам, человека, о котором с похвалой отзывался Чернышевский, которого, наконец, высоко ценил Белинский, даже полемизируя с ним… Краски, какими рисовался облик Майкова, становились год от года темнее. Н. Мордовченко, например, считал, что Майков во многом отошел от прогрессивной традиции русской критики (оценка Гоголя, Достоевского и т. д.), но еще видел в нем «преемника Белинского» в «борьбе за натуральную школу» ⁷. В. Кулешов же почти полностью исключает Майкова из этой традиции. В своей книге об «Отечественных записках» (в целом очень содержательной и ценной) он проводит следующую параллель между Майковым и Огюстом Контом: «Конт предлагал связать искусство с заказами господствующих классов. Конт был за «активное», наступательное искусство, но он понимал само искусство как простую беллетризацию нужных буржуазии идей. Нечто подобное мы встречаем и у Майкова» ⁸.

Как это непохоже на отношение к Майкову Чернышевского, который по поводу самой крупной работы критика – статьи о Кольцове – писал: «Она направлена, по-видимому, против статьи Белинского, но, в сущности, представляет развитие мыслей, высказанных Белинским, и некоторые места в ней прекрасны» ⁹. В 1846 году, называя предполагаемых авторов «Современника» – «пишущих знаменитых людей литературных», – Чернышевский упоминает Майкова в одном ряду с Белинским и Герценом¹⁰. А спустя четыре года великий критик советует М. Михайлову в связи с его занятиями литературой: «Перечитайте Белинского и Майкова» ¹¹.

Надо сказать, что в последние годы стали появляться работы, в которых предпринята попытка изучения Майкова в русле прогрессивного направления русской критики и общественной мысли. Объективнее, чем это было раньше, оценена деятельность Майкова в «Истории русской критики» (1958). С. Деркач в статье «О литературно-эстетических взглядах петрашевцев» («Вестник Ленинградского университета», 1957, N 14, вып. 3) сопоставляет критические суждения Майкова и петрашевцев. Особенно ценна работа Т. Усакиной «Чернышевский и Валериан Майков» («Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы», т. 3. Саратов, 1962), в которой убедительно показана близость воззрений Майкова и ран него Чернышевского.

Но вместе с тем «проблема Майкова» еще далеко не решена. Не раскрыт смысл полемики Майкова с Белинским в 1846 – 1847 годах. Не определено общее значение Майкова как критика и теоретика литературы. Наконец, противоречия в суждениях Майкова не объяснены «изнутри», из самой сущности его воззрений. Вообще нет ничего ошибочнее, чем отождествление исследователя с «адвокатом» или с «прокурором» определенного лица. Если в ответ на десять фактов, говорящих не в пользу данного человека, привести столько же фактов противоположных, то это еще не объяснит нам, кем же он был в действительности. Всегда полезно сделать шаг вперед от простой констатации противоречий и посмотреть, чем они вызваны, какая историческая закономерность нашла отражение в деятельности интересующего нас литератора.

Поэтому для выяснения места В. Майкова в истории русской критики остановимся прежде всего на самых спорных (и самых важных) моментах его творческой деятельности.

2. ПОЛЕМИКА МАЙКОВА С БЕЛИНСКИМ

Содержание этой полемики, как известно, раскрывается в нашем литературоведении следующим образом: революционный патриотизм Белинского против буржуазных (даже аристократических) взглядов Майкова на народность.

Однако Белинский, который хорошо распознавал проявления буржуазной идеологии (вспомним его статью о «Парижских тайнах» Э. Сю), счел необходимым заметить о взглядах Майкова: «Вот истинно русское и в этом отношении резко национальное мнение, которое не могло бы придти в голову европейцу!» ¹² В чем же действительный смысл его возражений Майкову? Ответ на этот вопрос невозможен без конкретного подхода к возникшему спору.

Майков был недоволен вводной статьей Белинского к изданию Кольцова. Он считал, что маститый критик недооценил поэта, не увидел его огромного значения для судеб литературы. И допустил эту «ошибку» Белинский потому, что не опирался на твердый методологический фундамент.

Таким образом, Майков должен «круто поворотить в сторону» и поговорить о методе литературной критики вообще. Он признает, что критика Белинского оказала русской литературе «разнообразные услуги», но, по его мнению, она скорее выражала симпатию, чем анализировала. Она была «безотчетна» и не отвечала пробуждающимся «требованиям строгой логики» ¹³. И молодой критик бросает Белинскому самый суровый упрек, какой только был в его лексиконе, – обвинение в дуализме, под которым он подразумевал непоследовательность мышления, отсутствие научной системы доказательств.

Каким же образом можно упрочить фундамент критики, ввести в нее «математически доказанные начала»? Тут Майков возвращается к предмету своей статьи, к стихам Кольцова, и пишет об их земном, антиромантическом пафосе. «…Как ни негодовать господам романтикам на бедного Кольцова, когда вместо того, чтобы гнушаться такими вещами, каковы, например, физический труд, любовь к полезной работе, деньги, выручаемые потом и терпением, он совершенно предан земледельческому промыслу, совершенно сочувствует пахарю, заботливо и любовно входит в его тяжкие нужды, радуется его прозаической радости при виде урожая, следует за ним на пашню и проч.» (I, 10 – 11). Значение Кольцова в том, что он выражает земные, естественные потребности человеческой натуры, мечту о свободном, живущем неподневольным трудом работнике. «Свежесть лица, крепкая, крутая грудь, хороший аппетит, веселость и бодрость духа, социальность, счастливая любовь, выгодный труд, исполняемый не по неволе, все это такие вещи, которые нам, презренной, чернорабочей толпе, кажутся необходимыми условиями законного существования, и по тому самому все противоположное этому мы считаем злом» (I, 13). Вот от чьего имени хочет говорить критик, которого упрекают в аристократизме! Он ценит в поэзии Кольцова твердое «жизненное начало», те права «человеческой природы», которые в простом крестьянине, плебее так же сильны (если не сильнее), как и у представителя высших классов. Он находит в Кольцове опору для своих антропологических взглядов.

Но имеет ли это какое-либо отношение к методу литературной критики? Да. Если Кольцов показал нам значение «жизненного начала» в поэзии, то критика обязана ввести его в оценку литературных явлений. Держась антропологической почвы, критик с уверенностью скажет, что естественно, а что не естественно, что выражает «неуклонную правильность жизненных отправлений», а что является отступлением от нее, – другими словами, в чем нужно видеть истинную поэзию, а в чем – ее суррогат. При этом критика впервые, как считает Майков, становится научной, переходит из сферы выражения симпатий в сферу доказательств. Ведь природа человека, надеется Майков, может быть исследована и, так сказать, очерчена с пунктуальной точностью, – остается применить добытые строгие измерения в оценке явлений литературы. Например, антропологический принцип впервые, по Майкову, создает основу для доказательного «осуждения классицизма и романтизма»: они, в отличие от «новой (то есть реалистической. – Ю. М.) школы искусства», просто не выражают естественных потребностей человека.

Но и этим, по Майкову, значение поэзии Кольцова не исчерпывается. Ведь он воплотил идеал «естественного» человека в условиях, которые слишком далеки от человеческих; всю жизнь поэт «чувствовал себя связанным по рукам и по ногам». Все, что Кольцов высказал поэтически, он высказал как обвинение мерзкой российской действительности, вопреки ее давлению и притязаниям. Какими же могучими силами сопротивления должна обладать человеческая натура, если их не в состоянии подавить никакой гнет, никакие препятствия! Верный принятому им антропологическому принципу, Майков выясняет источник этих сил – так называемую «жизненность», или «любовь к жизни», и определяет великого человека (в данном случае поэта) как наивысшую степень концентрации этой «жизненности».

И тут мы подходим к вопросу о народности.

Высказав свое мнение о личности Кольцова, Майков заметил: «Главное возражение предвидим мы со стороны тех, которые все приписанное нами личности поэта относят к его национальности» (I, 53). Это был опять полемический намек на Белинского, хотя смысл его воззрений на «национальное» Майков передал неточно (у Белинского оно воплощает в себе и «свет» и «тень», и «разум» и «предрассудки» народа). Но направление своих рассуждений о народности Майков наметил здесь очень точно: он действительно все лучшее в Кольцове «приписал» его личности.

Почему это произошло? Концепция национального у Майкова тесно связана с его антропологическими взглядами. Ведь если человек в своей идеальной сущности разумен, добр, совершенен, то все дурное в нем привнесено со стороны, является искажением здоровой человеческой натуры. Ныне человечество расколото на сотни национальностей и народностей, но как раз они-то знаменуют собою удаление от его совершенного прообраза, от идеала человека. Сущность человека – абсолютна и независима от внешних обстоятельств, его национальная форма – преходяща и обусловлена почвой, климатом, историей («судьбой»).

Майков пишет: «…пороки могут быть объяснены внешними обстоятельствами, между тем как добродетели прирождены человеческой природе, как силы, составляющие ее сущность» (I, 56). «Какое же право имеем мы смотреть на хорошие стороны народа как на его особенность, как на исключительную принадлежность его национальности? Не правильнее ли было бы видеть в них черты общей человеческой натуры, черты, которые могут быть пощажены одною национальностью и заглушены другою?» (I, 55).

«…Можно ли представить себе подлеца, который самою натурой был бы устроен так, чтоб руки протягивались у него к взятке?..» (I, 57) – спрашивает Майков. И отвечает отрицательно: ведь зло заключено в данной, конкретной, национальной форме, а натура каждого человека непорочна и наклонна к добродетели. Таким образом, национальная форма становится у Майкова вместилищем всего отсталого, косного, противящегося прогрессу.

1. »Русский инвалид», 1847, 15 августа, стр. 722. [↩]
2. «Современник», 1847, N 8, отд. IV, стр. 106.[↩]
3. К. Арсеньев, Валериан Майков («Вестник Европы», 1886, N 4); А. Скабичевский, Сорок лет русской критики (Сочинения А. Скабичевского, т. 1, СПб. 1890); А. Мухин, Преемник Белинского («Исторический вестник».1891, N4).[↩]
4. Г. В. Плеханов, Сочинения, т. XXIII, 1926, стр. 258.[↩]
5. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., Изд. АН СССР, т. X, М. 1956, стр. 235.[↩]
6. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. XII, стр. 408.[↩]
7. Н. Мордовченко, В. Белинский и русская литература его времени, Гослитиздат, М., – Л. 1950, стр. 240.[↩]
8. В. И. Кулешов, «Отечественные записки» и литература 40-х годов XIX века, Изд. Московского университета, М. 1958, стр. 258.[↩]
9. Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. III, Гослитиздат, М. 1947, стр. 515.[↩]
10. Там же, т. XIV, стр. 69.[↩]
11. Там же, стр. 211.[↩]
12. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. X, стр. 25.[↩]
13. Сочинения В. Майкова в двух томах, Киев, 1901, т. I, стр. 9. В дальнейшем цитаты из Майкова приводятся в тексте по этому же изданию (том обозначается римской цифрой, страница – арабской).[↩]