В кругу чтения

«Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе – кто ты!» Есть и такой вариант: «Скажи мне, что ты перечитываешь…»

Это, однако, лишь в том случае, если человек сам выбрал, что ему читать и что перечитывать. Если не сам – то неподсуден. Заранее отвергаю суд над собой на основании книг, скопившихся на моей больничной тумбочке. Два романа Диккенса. Все три романа Гончарова и четыре – Тургенева. Современный американский бестселлер «Страх полета» Эрики Джонг. Мемуары Франсуа Мориака…

Нести ответственность готова лишь за Диккенса. Остального не выбирала.

В больничной библиотеке не было ни одного собрания сочинений классиков, лишь разрозненные школьные издания Тургенева и Гончарова. Их перечитывать я не хотела, хотела другое; другого не было; взяла, что было, взяла из жадности: вечный страх очутиться без книг! Не предвидела, что не пройдет и нескольких дней, как я стану хвататься то за Тургенева, то за Гончарова в поисках поддержки, утешения, приюта…

Это к вопросу о перечитывании. Что же касается чтения, то американский роман Э. Джонг принесли друзья. Я поначалу оживилась, думала – детектив, оказалось — не детектив, и я, не в силах скрыть разочарования, поблагодарила друзей не слишком горячо… Тогда, чтобы меня ободрить, указали на цифры переизданий книги. Роман, вышедший в 1974 году, был дважды переиздан в 1975, дважды в 1976, четырежды в 1977 и трижды в 1978. Ну, разве не любопытно знать, почему такой бурный успех у американского читателя? «Это смотря у какого, – не дрогнула я, – Мало ли что имеет бурный успех. Уровень вкусов, знаете ли…»»А печать? – ответили мне. – Американская пресса от романа в восторге. Взгляните: на обложке цитаты из хвалебных статей!»

К мемуарам Мориака (опять-таки принесли друзья) я тоже отнеслась без энтузиазма. Виду не показала, поблагодарила, про себя же подумала: «Да не буду я этого читать, и зачем притащили?» Ибо беглого перелистывания было достаточно, чтобы увидеть: забвения и развлечения (а их и ищешь в больнице!) я тут не найду, книга требует размышлений, а значит – напряжения. Тут мемуары особого рода: не рассказ о своей жизни (этим бы еще можно развлечься), а мысли по поводу прочитанных книг, рассуждения о романе психологическом, о так называемом «новом романе» и остальное в этом роде… Я не отказываюсь, когда-нибудь соберусь с силами и одолею, но здесь-то, в больнице-то, к чему напрягаться?

Опять ошиблась! Не предвидела, что читать буду именно теперь, именно здесь, к этой книге прибегну скоро, снова в тех же поисках поддержки и утешения. И в поисках ответа.

Перечитывая «Оливера Твиста», радуясь тому, что я так хорошо, так плотно этот роман забыла (только и помнила, как бедный приютский мальчик попросил добавить ему супа, после чего такое поднялось!), испытывая приятное волнение за его судьбу (приятное, ибо все кончится хорошо, отлично, на Диккенса можно положиться, Диккенс не подведет!), я, однако, все косилась на ярко-желтую лакированную обложку романа Э. Джонг, желтую с черным и красным. Черные буквы – название романа. Красные – имя автора. И тоже красные (мелкие) – цитаты из хвалебных статей: «Самый раскованный, восхитительный эротический роман, когда-либо написанный женщиной!» На обложке сзади портрет автора. Молодая блондинка с распущенными волосами радостно смеется. Все причины радоваться: бешеный читательский успех, восторги прессы. Что ж, попробуем читать. Надо же быть в курсе.

Расстанемся пока с Оливером Твистом, с ним сейчас все благополучно – его кормят бульоном в доме добрейшего старого джентльмена. Смутно, впрочем, припоминается, что злоключения ребенка еще не кончились, его, кажется, выкрадут из дома доброго джентльмена, впереди приятные волнения, но это потом, а сейчас будем знакомиться с романом Э. Джонг.

«Сто семнадцать психиатров летело в Вену, я лечилась, по крайней мере, у шести из них. А за седьмым была замужем». Так начинается роман. Рассказ ведется от первого лица. Героиню зовут Изадора Уинг. Она журналистка и поэтесса.

В 1938 году Фрейд был вынужден бежать из Вены, своего родного города. Его имя было под запретом, его ученики либо изгнаны, либо погибли в газовых камерах. Теперь, по прошествии многих лет, Вена собирается открыть музей Фрейда. Предстоит прием у мэра города и конгресс. Вот по какому случаю психиатры, некоторые с женами, летят в Вену. Среди них Изадора, жена врача Бениета Уинга.

«Поскольку мой первый муж был психопатом, для меня было естественно во второй раз выйти замуж за психиатра. Найти, как говорится, противоядие. Я не хотела вторично испытывать того, что было со мной. На этот раз я была намерена найти кого-то, кто обладает ключом к бессознательному».

Ну, а у самой-то Изадоры все ли благополучно? Ведь ей еще и тридцати лет нет, а она уже лечилась у шести психиатров! Но, оказывается, еженедельные визиты к врачам этого профиля не свидетельствуют о психической неполноценности пациента. Это так сегодня принято в Америке. Муж посещает одного врача (психиатра-аналитика), жена – другого. Беннет, между прочим, хотя и обладает ключом к бессознательному, тоже ходит к аналитику. Визиты к психиатру, видимо, следует рассматривать как баню, эдакую очистительную процедуру. Человеку иной раз такое в голову лезет, что он сам удивляется, и признаться в этом некому – стыдно! А психиатр-аналитик на то и поставлен, чтобы все спокойно выслушивать и подвергать анализу, а именно: находить источники зарождения всяких диких фантазий. Ну, например: была у пациента в раннем детстве какая-то неприятность, давно, казалось, забытая, а с помощью наводящих вопросов психиатра она всплывает наружу, и выясняется, что здесь-то и был источник…

По-видимому, после бесед с психиатром пациент начинает лучше к себе относиться, ибо выяснил, что ничего особо постыдного в его фантазиях нет, не он один такой, всем черт те что в голову лезет, так уж человек устроен.

Изадора Уинг делится с психиатром, а заодно и с читателем, своей мечтой: иметь быстрый однодневный роман… «Роман», впрочем, не то слово. Познакомиться с мужчиной… Опять не то. Никакого знакомства как раз и не надо. Стоит Изадоре близко познакомиться с мужчиной, узнать его жизнь, вникнуть в его дела, как она готова с ним подружиться, даже, быть может, его полюбить, но «проснуться среди ночи, дрожа от страсти», она не сможет. Страсть способен пробудить лишь незнакомец, случайно встреченный. Итак, Изадора мечтает… Выразимся так: о быстрой результативной встрече. О встрече краткой и анонимной – вспышка страсти, ее удовлетворение и расставание.

В промежутке между первым и вторым мужем у Изадоры были любовники. Среди них – дирижер, не любивший мыться: руки грязные, волосы сальные… Добавляется еще ряд подробностей, говорящих о нечистоплотности дирижера, но привести их я не рискну. Затем – уроженец Флоренции (бабник, менял женщин как перчатки), затем – доктор философии Калифорнийского университета и еще разные люди. За пять лет супружеской жизни с Беннетом Уингом Изадора ему не изменяла, однако мысленно изменяла постоянно: все мечтала о своей быстрой результативной встрече. Ехала ли она в поезде, в автобусе или ином общественном транспорте, ходила ли в гости, в театр, на приемы, увиденных там мужчин она рассматривала исключительно с одной точки зрения: кто из них годится на роль героя эдакого быстренького романа. А однажды, когда поезд, в котором ехала Изадора, время от времени нырял в туннель, она чрезвычайно живо вообразила, как все это происходит между двумя незнакомыми людьми, случайно очутившимися рядом в вагоне… Живо вообразила (прилив страсти, незамедлительное ее удовлетворение) и – живо описала.

…Мне внезапно захотелось укрыться в доме старого джентльмена, чудака, холостяка (никогда не женился, всю жизнь оставался верен своей первой любви), в доме, где добрая экономка ухаживает за больным Оливером и где бедный заброшенный мальчик впервые ощутил… Я тут же поборола это трусливое желание. В руках у меня бестселлер, отражающий современную жизнь, надо быть в курсе, а не прятаться в старомодные произведения минувшего века. И, между прочим, Диккенса уже никто не читает, отжил, его сентиментальность смешна, его многословие противоречит нашим сегодняшним темпам. Только отдельные личности моего, уже весьма немолодого, возраста хватаются время от времени за Диккенса, что говорит об их отсталости, о неспособности шагать в ногу со временем.

Нет. Надо набраться сил и продолжить знакомство с романом Э. Джонг, не ханжа ведь я в самом-то деле, и потом это теперь такая мода говорить читателю все, все, все. Регулярные посещения психиатров-аналитиков, несомненно, наложили свой отпечаток на литературу. Авторы, привыкнув морально обнажаться перед врачом, стали заодно обнажаться перед читателем. Так теперь принято. Не одна же Э. Джонг раздевается. Другие тоже. Но, видимо, она всех затмила, ибо в одной из хвалебных статей (цитаты – на обложке) сказано: «…превзошла таких-то и таких-то в своей озорной, остроумной, раскованной сексуальной откровенности». Ну, а кроме того, откровенничающие писатели – это в основном мужчины. Про себя они многое поведали на страницах своих произведений, пытались также, напрягши воображение, рассказать и о сексуальной жизни женщины, однако такое лучше знать из первоисточника. Вот этим-то и взяла Э. Джонг, которая, по утверждению печати, пишет «в духе и стиле современной раскрепощенной женщины». Вот, значит, в чем новаторство романа: женщина без утайки о себе. За это и благодарит ее пресса, выражая свои чувства в том же современном непринужденном духе и стиле: «Уэм! Бэнг! Спасибо, Эрика!»

…Психиатры прибыли в Вену, автобус развозит их по отелям. Изадора смотрит на город из окна автобуса и размышляет. Она не любит немцев. Немцы ее раздражают. Есть мнение, что немцы чистоплотны, но Изадора с этим не согласна. Отсюда мысли героини легко переключаются на немецкие уборные, и дается сравнительная характеристика ряда наций с точки зрения уборных: общая чистота помещения, унитазы, наличие туалетной бумаги и т. п. С такого рода наблюдениями мне пришлось впервые столкнуться на страницах этого романа, и их, скорее всего, тоже следует расценить как новаторство автора.

Изадора и Беннет прибыли в отель. Очень устали. Легли отдохнуть, а проснувшись – упали в объятия друг друга. Описание того, как супруги любили друг друга перед тем как отправиться в Венский университет, не показалось мне обязательным. Их личное дело. Их законное право. Не ясно, почему и при этом должен присутствовать читатель.

В университете идет регистрация лиц, прибывших на конгресс. Журналистов (а Изадора – журналистка) не пускают. Изадора ссорится с регистраторшей, и тут на выручку приходит англичанин, врач-психиатр. Его зовут Адриан Гудлав. На нем открытая летняя рубашка, на груди курчавятся рыжие волосы. Он заговорил с Изадорой и «улыбнулся той улыбкой, какой мужчина улыбается в постели после…». В общем: после. Изадора ощущает страстное влечение к незнакомцу: ах, не он ли осуществит ее давнюю мечту о быстрой результативной встрече? Влечение взаимно. Вспыхнувшую страсть оба жаждут удовлетворить как можно скорее, однако обстановка не та: университет, очередь в регистратуру, муж где-то неподалеку топчется. Для первой встречи англичанину пришлось довольствоваться малым: он ущипнул Изадору пониже спины и сообщил, что эта часть тела у нее прекрасна. И никакие комплименты, слышанные Изадорой за всю ее жизнь, никакие похвалы ее интеллекту, ее поэтическому дару и еще разные похвалы – ничто, ничто не доставило ей столько радости, сколько эта высокая оценка ее… Скажем так: фигуры. И чем больше Изадора смотрит на Адриана, тем больше убеждается: вот он, тот незнакомец, о котором она мечтала в автобусах, театрах и поездах.

Дальнейшие страницы романа (не считая отступлений, посвященных семье Изадоры, ее детству, ее сексуальной жизни до замужества с Беннетом) повествуют о том, как Адриан и Изадора ищут уединения, что очень непросто: конгресс, толпы, муж постоянно возникает то здесь, то там…

Прием для участников конгресса. Ужин. Танцы. «Хотите танцевать?» – спрашивает Адриан.