В контексте точного времени (Над строками «Бесов» Ф. Достоевского)

В январе 1871 года, в разгар работы над «Бесами», Достоевский писал А. Майкову: «Читаете ли вы роман Лескова в «Русском вестнике»? Много вранья, много черт знает чего, точно на луне происходит» ¹.

Есть устойчивое мнение, ставшее уже предрассудком, что и в произведениях Достоевского с их «фантастическим» реализмом все – «точно на луне»: вместо «космоса» – «хаос», вместо порядка – «последовательная дисгармония», вместо конкретных времени и пространства – «вечность в точке вселенной», вместо развивающихся характеров – неизменяющиеся образы и вырванные из тысячелетий мгновения их бытия, вместо строгой продуманности сюжета и композиции – «мистика» и «черная магия», вместо усилий искусства – «небрежение художественностью».

Предрассудки эти стары: они были уже у современников Достоевского. «Совершенно другие я понятия имею о действительности и реализме, чем наши реалисты и критики… – писал Достоевский в конце 1868 года. – Порассказать толково то, что мы все, русские, пережили в последние 10 лет в нашем духовном развитии – да разве не закричат реалисты, что это фантазия! Между тем это исконный, настоящий реализм!» ²

Через год Достоевский начал писать «Бесов» – роман, который «претерпел» от «реалистов и критиков» более, чем все произведения Достоевского, вместе взятые. Но пристальное, сосредоточенное чтение именно этого романа разрушает многие привычные стереотипы, опровергает прежние и новомодные предрассудки.

* * *

Герои «Бесов» один за другим съезжаются в губернский город, где произойдут основные события романа, – словно актеры в театр к началу спектакля. За полтора года до этих событий возвратился из-за границы Шатов. За два месяца – въехали в губернию новый градоначальник Лембке, чиновник Блюм и Шигалев, вернулась из Швейцарии генеральша Ставрогина. За три недели – объявились в городе Лебядкины и Федька Каторжный, за две недели – семейство Дроздовых и Дарья Шатова, за неделю – Юлия Михайловна и ее родственник писатель Кармазинов. За пять дней – приехал Кириллов, а в день, которым открывается роман-хроника, прибыли главные участники – Ставрогин и Петр Верховенский. Далее приезды станут реже: прикатит из Петербурга девица Виргинская и попадет, как и Эркель, на сходку к «нашим», появится в городе книгоноша, промелькнет юноша самоубийца, разыщет своего бывшего мужа Марья Шатова.

Всмотримся, вдумаемся в этот «съезд» с беспрецедентным даже для Достоевского числом (22 человека!) прибывших на него участников. Что позвало их в дорогу? С чем приехали и зачем собрались они здесь? («Сколько их! куда их гонят? Что так жалобно поют?»).

Вспомним: сразу же по приезде в Россию Шатов зарыл в землю подпольную типографию и отослал в Швейцарию письмо-заявление о полном разрыве с «обществом». Кириллов вернулся из-за границы, чтобы по сигналу Петра Верховенского совершить акт свободной воли – покончить с собой. Брат и сестра Лебядкины ожидают от Ставрогина решения своей судьбы. Кармазинов спешит продать имение до начала будущих беспорядков и навсегда оставить Россию. Дроздовы после многолетнего отсутствия возвращаются в свое родовое гнездо. Чета Лембке мечтает осуществить на новом поприще блистательную административную карьеру. Марья Шатова пришла в каморку на Богоявленской улице родить ставрогинского ребенка. Петр Верховенский намерен получить деньги за имение, убить Шатова, взять власть над Ставрогиным и затеять «смуту вселенскую». По некоей таинственной причине – и нам еще предстоит понять ее – прибыл в город и Ставрогин; его также «борет какая-то грозная новая мысль» ³.

Очевидно главное: хроника запечатлела события финального, заключительного акта трагедии, первые действия которой были сыграны далеко за сценой. Судьбы героев явлены в последнем разрешающем повороте – им предстоит наконец свести старые счеты.

Итоги этого спектакля-съезда поистине трагичны: к концу хроники погибают тринадцать человек – треть всех «говорящих» персонажей «Бесов», то есть треть «вселенной» романа.

«В сущности читателю-зрителю предлагается присутствовать только при развязке… – писала Анна Ахматова о романах-трагедиях Достоевского. – Все уже случилось где-то там, за границами данного произведения: любовь, ненависть, предательство, дружба» ⁴. Тайнами былых встреч и расставаний, загадками намерений и решений, головоломками ситуаций и поступков, когда-то содеянных, до предела наполнены время и пространство романа. Случившееся то неясно мерцает, то отчетливо проступает, а то и властно вторгается в настоящее, освещая страницы романа призрачным, зловещим светом. Экспозиция хроники, вкрапления «из прошлого» оказываются вестниками грядущей катастрофы – неизбежной, неминуемой расплаты за прожитое.

Происшедшее – давно или только что – отнюдь не всегда явно и очевидно, часто оно имеет едва различимые контуры, а порой даже и не подозреваешь о факте его существования. И требуются специальные усилия, чтобы обнаружить и осмыслить эту «подводную», незримую часть целого.

Пути движения хроники от ее предыстории, от прошлого к настоящему, сложности и парадоксы этого движения, эволюция героев во времени и составили предмет нашей работы.

«ПРОШЛОЕ»: 1849 – 1869

Повествование романа-хроники содержит огромное количество временных помет, обозначающих то год и месяц, то день и час, то минуту или мгновение. Они регистрируют возраст персонажей и события их прошлого, фиксируют длительность эпизодов и промежутки между ними, определяют темп, ритм, скорость и направление времени, ведут ему счет.

Как мы покажем ниже, логические и причинно-следственные взаимосвязи «временных знаков» продуманы столь тщательно, что оказывается совершенно реальной возможность вычислить даты почти всех событий строго по календарю. Более того, совокупная хронология «Бесов»»работает» так, что читатель может полагаться на ее почти абсолютную точность: каждое событие в романе имеет одно-единственное время и место и не терпит приблизительных, «на глазок», определений.

Ошибка в расчетах всего только на день или час (там, где счет на часы) вызывает серьезные искажения, а порой и вовсе грозит потерей смысла.

Герои романа хотят достоверно знать все сроки – как в «сиюминутном», так и в «вечном». И вот Кириллов утверждает: он узнал, что счастлив, «на прошлой неделе… в среду… ночью… было тридцать семь минут третьего»; Липутин «наверное» рассчитывает день и час, когда наступит «фаланстера» в губернии; Кармазинов справляется об этом же у Петруши, и тот выдает тайну: «К началу будущего мая начнется, а к Покрову все кончится». Даже разрушение мира, по планам Шигалева, должно наступить «совершенно определенно, так-этак послезавтра утром, ровно в двадцать пять минут одиннадцатого».

Внутренняя хронология «Бесов» с ее многочисленными и настойчивыми «сигналами точного времени» образует стройную и законченную систему времяисчисления.

Летопись романа слагается из трех основных временных пластов.

Это, во-первых, прошлое, досюжетное время, в котором разворачивается предыстория событий; во-вторых, собственно сюжетное время и, в-третьих, постсюжетное время, пролегающее между концом романного действия и появлением текста хроники из-под пера Хроникера.

«Прошлое» наиболее выразительно предстает в жизнеописании «многочтимого» Степана Трофимовича Верховенского.

«В самом конце сороковых годов», сообщает Хроникер, он «воротился из-за границы и блеснул в виде лектора на кафедре университета». Почти тут же университетская карьера его лопнула, в это самое время в Москве была арестована его поэма (написанная за шесть лет до этого), а в Петербурге отыскано «какое-то громадное, противоестественное и противогосударственное общество, человек в тринадцать, и чуть не потрясшее здание».

Итак, «звездный час» Степана Трофимовича точно совпадает с важнейшим событием русской жизни «самого конца сороковых» – арестом петрашевцев в апреле 1849 года. Здесь впервые возникает и закрепляется эта опорная дата – начало истории в романе «Бесы», отстоящее от его «настоящего» ровно на двадцать лет⁵.

В 1849 году круто изменилась не только общественная, но и личная жизнь Степана Трофимовича – он стал воспитателем сына Варвары Петровны Ставрогиной и навеки поселился в ее доме. Все дальнейшие подробности биографии Степана Трофимовича излагаются с точной привязкой к реальным событиям русской истории.

Так, мы узнаем, что в мае 1855 года по дороге в Крым, в действующую армию, умирает генерал Всеволод Николаевич Ставрогин, отец Николая Всеволодовича. Этим событием датируется первая значительная ссора Степана Трофимовича и его покровительницы.

«Однажды, еще при первых слухах об освобождении крестьян, когда вся Россия вдруг взликовала и готовилась вся возродиться», а именно осенью 1856 года, Варвару Петровну посетил важный петербургский барон, «стоявший весьма близко у дела». В этот памятный день произошла еще одна серьезная размолвка Степана Трофимовича и Варвары Петровны⁶.

«В самом конце пятидесятых годов», то есть, как мы можем быть уверены, зимой 1859 – 1860 годов, Степан Трофимович и Варвара Петровна едут в Москву и Петербург в надежде «примкнуть к движению и показать свои силы». «К великому посту», то есть к весне 1860 года, все «лопнуло, как радужный мыльный пузырь», и по возвращении из столиц Варвара Петровна «тотчас… отправила друга своего за границу». Осенью того же года Степан Трофимович вернулся в Скворешники.

Как видим, приведенные в жизнеописании факты не так уж и значительны – недаром Хроникер называет их «анекдотами». Но рассказаны все они неспроста. «Мелочи жизни», точно соотносимые с реальным историческим временем, позволяют определить обстоятельства куда более важные и существенные.

Так, прошлое отца ненавязчиво прочерчивает и датирует историю сына, злополучного Петра Степановича Верховенского.

Это в романе он законченный негодяй и мошенник, политический честолюбец и убийца. А в предыстории хроники единственный сын Степана Трофимовича – несчастный сирота, не знавший ни отца, ни матери, с грудного возраста живший у «теток» где-то в глухой провинции, ребенок, «по почте высланный» отцом с глаз долой и им же обобранный. Знаменательно, что Степан Трофимович, воспитывавший Ставрогина, Дашу, Лизу, наставлявший своего молодого друга Хроникера, в воспитании сына не принял никакого участия и вообще видел его два раза в жизни.

«Спрятанные» в жизнеописании Степана Трофимовича детство и отрочество его сына придают биографии Петруши новый, драматический оттенок, показывают, кем стал за десять лет чувствительный и богобоязненный мальчик из «случайного семейства».

Другой эпизод – из осени 1860 года, когда Степан Трофимович после заграничного вояжа жалуется Хроникеру-конфиденту на свою судьбу приживальщика, – казалось бы, совсем незначителен. Однако именно он позволяет датировать первое, самое раннее в хронике общение Хроникера со своим старшим наставником.

Подробности, связанные с Хроникером, особенно драгоценны, ибо повествователь «Бесов» исключительно редко и мало говоритосебе; это единственное лицо хроники, чей возраст вообще не указан. Как «образное ничто», «манера писания, определенный стиль изложения событий, облаченный Достоевским в сюртук и брюки» ⁷, воспринимается порой Хроникер.

Между тем у Антона Лаврентьевича Г-ва, повествователя «Бесов», тоже есть биография, только она как бы заслонена событиями других жизней.

«Меня тогда еще не было» (то есть не было при Степане Трофимовиче), – говорит Хроникер о 1849 годе, когда в доме генеральши появился гувернер. Не был Хроникер и свидетелем уже упомянутых событий 1855 – 1856 годов. Значит, стать доверенным лицом Степана Трофимовича он мог между 1856 и 1860 годами, а точнее, около 1858 года. Эта дата вытекает из следующих временных пунктиров: осенью 1855 года Николай Всеволодович поступил в Лицейипервые два года (1856 и 1857) бывал дома на каникулах. Но Хроникер увидел его только в 1865 году, когда тот вернулся домой после петербургских приключений («Тут-то я в первый раз и разглядел его, а дотоле никогда не видывал»). Значит, Хроникер приблизился к домочадцам генеральши ужепослеприезда ее сына в 1857 году и до отъезда Степана Трофимовича в Петербург, а потом за границу зимой 1859 – 1860 годов. По всей вероятности, около 1858 года Хроникер окончил гимназию: по роману он«классического воспитанияи в связях с самым высшим обществом молодой человек» (подчеркнуто мною. – Л. С), получил место («я служу») и примкнул к кружку либеральной интеллигенции, собиравшейся под крылом Степана Трофимовича. Отсюда и определяется возраст Хроникера: в год окончания гимназии ему могло быть лет семнадцать, значит, к моменту действия романа (десять лет спустя) ему опять-таки 27 лет – классический возраст «заговорщика» по Достоевскому⁸.

Однако Хроникер не заговорщик. Он единственный из молодых людей в романе не причастен к козням Петруши и один из тех немногих, кто смело и открыто изобличает его. Стремясь все подметить и разузнать, все припомнить и записать, он выполняет огромное дело, может быть, главное дело своей жизни. В этом смысле хроника действительно подвиг Хроникера, пытливого, ищущего «русского мальчика» ⁹.

«Как оглянусь на прошлое, да подумаю, сколько даром потрачено времени, – писал Достоевский брату из Петропавловской крепости в 1849 году, – сколько его пропало в заблуждениях, в ошибках, в праздности, в неуменьи жить; как не дорожил я им, сколько раз я грешил против сердца моего и духа, – так кровью обливается сердце мое» ¹⁰. Хроникер, сумевший не потерять времени даром, как бы «исправляет»»заблуждения и ошибки» молодого Достоевского. Обращая взгляд из «настоящего» в «прошлое», писатель особенно остро чувствовал смысл и цену каждой прожитой минуты, ибо в стремлении не упустить время заключена для него высшая жажда жизни.

1865, 1869: ДВЕ ВСТРЕЧИ

Предыстория романа – это двадцатилетие (1849 – 1869), в течение которого «профессор» постепенно опускался; генеральша упрочивала состояние; «дети» – Петруша, Ставрогин, Лиза и Даша – подрастали; в городе менялись губернаторы, а в стране – государи; произошли Крымская война, великая реформа, Польское восстание, крестьянские волнения.

Реальные исторические события, а также жизнеописание Степана Трофимовича – цельное и последовательное – образуют хронологическую основу, с помощью которой можно собрать вместе и датировать рассыпанные, рассредоточенные по тексту детали и подробности биографий всех основных персонажей романа.

Особенно показательна в этом смысле биография Николая Ставрогина – хронология дает возможность реконструировать непрерывную последовательность важнейших событий его жизни.

Перечислим их, опуская технические приемы датировки. 1840 – год рождения Ставрогина; 1849 – начало домашнего воспитания; осень 1855 – декабрь 1860 – годы учебы в петербургском Лицее; 1861 – служба в гвардии и успехи в высшем свете; 1862 – дуэли, суд и разжалование; 1863 – участие в Польской кампании, производство в офицеры и отставка; 1864 – петербургские «углы», знакомство с Лебядкиными, Петрушей, Кирилловым; июнь 1864 – «происшествие» с Матрешей; март 1865 – женитьба на Хромоножке, июнь 1865 – приезд к матери; весна 1866 – отъезд из России; 1866 – 1869 – пребывание за границей; август 1869 – возвращение в Россию¹¹.

Как видим, «дороманные» эпизоды жизни Ставрогина помещены в контекст конкретного пространства и в жесткие рамки времени: учась в петербургском Лицее с 1855 по 1860 год, Николай Всеволодович мог иметь вполне реальных однокашников¹²; его сослуживцами по петербургскому гвардейскому кавалергардскому полку должны были быть в 1860 – 1861 годах поименно известные офицеры.

Чем ближе к началу хроники, тем гуще и напряженнее становится предыстория Ставрогина.

Уехав весной 1866 года за границу, Николай Всеволодович исколесил всю Европу, путешествовал по Египту, простаивал восьмичасовые всенощные в Афоне, поклонялся святым местам в Иерусалиме, в составе некоей ученой экспедиции посетил Исландию, слушал лекции в университетах Германии.

Летом 1867 года Ставрогин купил во Франкфурте портрет девочки, похожей на Матрешу, но забыл его в случайной гостинице, – в исповеди Николай Всеволодович признается, что тогда чуть ли не впервые вспомнил о «происшествии» с Матрешей. Осенью этого же года он совершает новое, на этот раз интеллектуальное, кощунство – с Шатовым и Кирилловым. «В то же самое время, когда вы насаждали d моем сердце бога и родину… вы отравили сердце этого… маньяка ядом… Вы утверждали в нем ложь и клевету», – обвинит его позже один из «новообращенных», видя нравственное преступление прежде всего в факте одновременного совращения двух учеников противоположными идеями. В конце 1867 года «пробы» Ставрогина вышли за рамки личных развлечений – он участвует в реорганизации Петрушиного «общества» по новому плану и пишет для него устав.

Еще более значительные смысловые открытия позволяет сделать реконструированный календарь нескольких последних месяцев, предшествовавших хронике.

В мае 1868 года, после зловещего сна о Матреше, у Ставрогина начались мучительные галлюцинации, родившие идею покаяния и исповеди. В конце 1868 года он поменял гражданство и тайно купил дом в кантоне Ури. События 1869 года, вплотную приведшие к исповеди, выстраиваются следующим образом: январь – связь с Марьей Шатовой в Париже; март – апрель – знакомство с Лизой; середина апреля – встреча с матерью и Дашей в Париже; май – июнь – совместная поездка в Швейцарию; начало июля – страсть к Лизе и замысел двоеженства; середина июля – сближение с Дашей, отказ от «хищного» замысла; конец июля – спешный отъезд. Вот обстоятельства этого отъезда, по исповеди Ставрогина: «Я почувствовал ужасный соблазн на новое преступление.., но я бежал, по совету другой девушки, которой я открылся почти во всем» (11,23). Оказывается: сразу же после признания Даше (устной исповеди) и бегства по ее совету из Швейцарии был создан письменный текст документа, тиражирован и – в начале августа – ввезен в Россию¹³.

История бедной девушки, сумевшей за короткий срок пребывания на водах привести «великого грешника» к покаянию, после цепи преступлений и кощунств подвигнуть на исповедь, заслуживает пристального внимания. Реконструкция биографии Дарьи Шатовой в контексте дороманной истории Ставрогина придает «прошлому» новый, неожиданный смысл.

В 1869 году воспитаннице Варвары Петровны, сироте, дочери дворового человека, бывшего крепостного Ставрогиных, 20 лет. Восемь лет назад, в 1861 году, в двенадцатилетнем возрасте, она была взята в дом генеральши – как раз тогда, когда Николай Всеволодович, окончив Лицей, служил в Петербурге и вот уже четыре года не приезжал к матери. В Скворешниках «затишье»; в течение четырех лет (1861 – 1865) к девочке ходили учителя и гувернантки, она получила хорошее воспитание и стала доверенным лицом своей покровительницы. Как раз в эти четыре года со Ставрогиным случились серьезные неприятности – дуэли, суд, разжалование. Естественно, что Даша, наперсница генеральши, посвящена во все ее дела, хлопоты, волнения.

Приезд Ставрогина к матери в июле 1865 года (именно тогда Даша впервые увидела его) раскрывает свой подлинный сюжетный смысл только в том случае, если знать, что за три месяца до этого (в марте 1865) он тайно женился. Фрагмент из исповеди дает точное представление о его умонастроении в этот период: «Мне и вообще тогда очень скучно было жить, до одури… Мысль о браке Ставрогина с таким последним существом шевелила мои нервы. Безобразнее нельзя было вообразить ничего» (11, 20).

Очевидно, что безобразия Ставрогина в губернском городе, где «зверь выпустил свои когти», должны были происходить на глазах шестнадцатилетней Даши, неотлучно живущей в доме генеральши. И хотя в романе об этом нет ни слова, их встреча и близкое знакомство, по логике сюжета, неизбежны и столь же достоверны, как факты прошлого, специально упомянутые Хроникером.

Неприметно для читателя и как бы ненароком автор поселяет под одной крышей Ставрогина и Дашу. Полгода они находятся в одном доме, встречаются за одним столом. По-видимому, тогда и должна была родиться у шестнадцатилетней девочки любовь к человеку, стоящему на краю пропасти, – любовь-жалость, любовь-самопожертвование.

Встреча в Швейцарии оказалась продолжением старого знакомства – Николай Всеволодович знал, кому он открывается и чьи советы выслушивает. «Создание нежное и великодушное, которое я угадал!» – напишет Даше Ставрогин в своем предсмертном письме.

Итак, хронология романа помогает найти «затерянные» в предыстории эпизоды, ликвидировать «белые пятна» в рассказе от Хроникера, реконструировать биографии героев, выстроить события в их подлинной причинной зависимости.

12 СЕНТЯБРЯ: ДЕНЬ УДИВИТЕЛЬНЫХ СЛУЧАЙНОСТЕЙ

Перед самым началом главных событий хроники календарь отсчитывает уже не годы и месяцы, а недели и дни, атмосфера ожиданий сгущается – Аннушка уже пролила масло.

Повествование о ближайшей предыстории романа Хроникер начинает со специального уведомления: «Приступлю теперь к описанию того отчасти забавного случая, с которого, по-настоящему, и начинается моя хроника. В самом конце августа возвратились наконец и Дроздовы». Попробуем поверить Хроникеру на слово и обозначение «в самом конце августа» понять буквально – как самый последний день месяца, 31 августа. Выстроим от этой даты цепочку событий.

«В тот же день» Варвара Петровна узнала от «Дроздихи» о размолвке сына с Лизой и написала ему письмо с просьбой приехать как можно скорее. «К утру», то есть 1 сентября, у нее созрел проект сватовства Дарьи и Степана Трофимовича, о чем она сообщила обоим уже днем. Даша согласилась тотчас, а Степан Трофимович просил отсрочки до завтра. «На завтра», то есть 2 сентября, он выразил согласие; на предстоящий день его рождения была назначена Помолвка, а через две недели – и свадьба. «Спустя неделю» (то есть 9 сентября) Степан Трофимович пребывал в смятении, а «на следующий день» (10 сентября) он получил от Варвары Петровны письмо, которое и определяет календарные даты происходящего. «Послезавтра, в воскресенье, она просила к себе Степана Трофимовича ровно в двенадцать часов» (подчеркнуто мною. – Л. С).

Итак, если весь расчет верен, то это самое воскресенье должно наступить 12 сентября.

1. Ф. М.Достоевский, Письма в 4-х томах, т. II, М. -Л., 1930, с. 320. Речь идет о романе Лескова «На ножах», печатавшемся в «Русском вестнике» в 1870 (N 10 – 12) и 1871 (N 1 – 8, 10) годах.[↩]
2. Ф. М.Достоевский, Письма в 4-х томах, т. II, с. 150.[↩]
3. Ф. М.Достоевский, Полн. собр. соч. в 30-ти томах, т. 10, Л., 1974, с. 202. В дальнейшем все ссылки на это издание Даются в тексте.[↩]
4. АннаАхматова, Стихи и проза, Л.. 1976, с. 544.[↩]
5. Сопоставляя эту ключевую дату с_;временными пометами в тексте, мы и получаем практически всю календарную цепочку предыстории хроники, а также ее конечное звено – предполагаемое время сюжетных событий – 1869 год.[↩]
6. Сведения о первой супруге Степана Трофимовича, которая «скончалась в Париже, быв с ним последние три года в разлуке и оставив ему пятилетнего сына», позволяют выяснить, что пять лет Петруше исполнилось в 1847 году. Значит, в 1869 году ему должно быть около 27 лет, что затем и подтверждает Хроникер.[↩]
7. С.Антонов, От первого лица… (Рассказы о писателях, книгах и словах). Статья пятая. Ф. Достоевский. «Бесы». – «Новый мир», 1973, N 8, с. 251.[↩]
8. В романе по 27 лет Петру Верховенскому, Шатову и Кириллову. И Степану Трофимовичу во время писания «опасной» поэмы было 27 лет (что выясняется путем несложных расчетов). Самому Достоевскому было 27 лет именно в 1849 году, переломном в его жизни и центральном для хронологии романа. В 1849 году примерно одного возраста были многие петрашевцы – сам М. Петрашевскии, Н. Момбелли, Н. Григорьев, А. Пальм, Н. Спешнев, П. Шапошников, Д. Ахшарумов и Ф. Толль.[↩]
9. См. об этом: Ю. Карякин, Зачем Хроникер в «Бесах»? – «Литературное обозрение», 1981, N 4.[↩]
10. Ф. М.Достоевский, Письма в 4-х томах, т. I, с. 130 – 131.[↩]
11. Хронология романа содержит убедительные факты, опровергающие нигилистические концепции о биографическом времени у Достоевского. См., например: «Образ Ставрогина не имеет времени биографического…». «Сведения из «биографии» Ставрогина, которые сообщаются читателю, являются лишь «мгновениями»… и отнюдь не слагаются в единое, биографическое время» (М. Л. Ков сан, Художественное время в романе Ф. М. Достоевского «Бесы». – «Филологические науки», 1982, N 5, с. 25, 27).[↩]
12. Даты учебы Ставрогина в петербургском Лицее имеют реальное обоснование. Выпуск XXIV курса из 29 лицеистов («ставрогинский») состоялся в декабре 1860 года. Предыдущий, XXIII курс был выпущен в мае 1859 года (это для Ставрогина рано), следующий, XXV курс был выпущен в мае 1862 года (это для него уже поздно). См.: «Памятная книга лицеистов», СПб., 1911, с. 63 – 66.[↩]
13. Исповедь не могла быть написана в Швейцарии, так как швейцарские события отразились в ней постфактум. С другой стороны, известно, что уже в середине августа Ставрогин встречался с Гагановым в Петербурге. И поскольку Николай Всеволодович ввез документ в Россию, значит, он мог быть создан в промежутке между концом июля и серединой августа.[↩]