№11, 1982/Обзоры и рецензии

В контексте истории

Е. Горбунова, Юрий Бондарев. Очерк творчества, М., «Советский писатель», 1981, 352 с.

Из посвященных творчеству Юрия Бондарева монографических работ книга Е. Горбуновой «Юрий Бондарев. Очерк творчества» – наиболее обстоятельный, аналитичный труд. Он написан опытной рукой литературоведа, автора многих исследований современной драматургии и прозы. У него добротный теоретический фундамент, творчество Бондарева прочитывается здесь в теоретическом аспекте, ввиду чего книгу Е. Горбуновой будет, может быть, нелегко читать «самому широкому читателю», но зато она представит несомненный интерес для специалистов и любителей литературы.

Пафос своей работы Е. Горбунова выразила словами Бондарева, вынесенными ею эпиграфом ко всей книге: «Оптимисты говорят, что изящная словесность есть форма второй жизни. Пессимисты утверждают, что литература – это трагический акт самопознания. Хотелось бы определить литературу как деятельность самопознания, самоутверждения и самонаказания. Самонаказание обретает силу в том случае, когда человек отходит от высшей нравственности – категории, которая называется совестью». В плане философской, нравственно-эстетической и нравственной проблематики и рассматривается в книге творчество одного из самых интересных наших писателей.

Щедро отведено место в книге анализу эпического характера творчества писателя. Историческая объективность, ведущая его к эпосу, просматривается при характеристике таких произведений, как «Тишина», «Родственники», определяемых автором как «шаг… на пути создания нового типа романа, по форме психологического, «семейного», как назвали бы его раньше, но по сути остросоциального, трактующего важные политические проблемы» (стр. 142). «…Судьба и совесть народа, его прекрасный образ и подвиг, а не только и просто битва в районе города Сталинграда» (стр. 155 – 156) предстают перед нами в «Горячем снеге». Характеристика этого романа в книге наиболее емка. Подробно и доказательно проводит автор мысль об эпической сущности «Горячего снега». Историческая значимость событий, легших в основу произведения, «диктовала и условия художественных решений, становилась жанро-образующим фактором» (стр. 175). Принципиальное отличие от всего написанного Бондаревым ранее заключается здесь, по справедливому суждению автора, в «содержании, выходящем далеко за пределы конкретного сюжета, жанра и ситуаций, и более всего сказывалось в концепции мира и человека, обретающей в «Горячем снеге» и «Береге» ту философско-обобщающую глубину, историзм и эпичность, которые предопределялись требованиями нового времени» (стр. 165).

В анализе ранних, еще незрелых работ писателя, первого обращения к крупной форме – «Юности командиров» (1956) Е. Горбунова обосновывает будущую творческую направленность устремлений Бондарева к «социально-психологическим коллизиям», к углублению «внутреннего драматизма сюжета» (стр. 18), к стремлению «сконцентрировать в сюжете морально-этическую коллизию» (стр. 19).

Размышления об удаче писателя, показавшего в романах «Горячий снег» и «Берег»»единство общенародной жизни и жизни отдельного человека» (стр. 161), основательно подкреплены анализом тенденций в литературе тех лет, когда вышли эти романы – 60 – 70-е годы, – к образованию нового типа лиро-эпической прозы, сильного взаимного притяжения романа и новеллистики на определенном этапе развития нашей литературы, глубокого воздействия друг на друга малоформатной прозы и романистики. «Именно роман с его широкими изобразительно-содержательными возможностями, без сомнения, помогал малой прозе обрести энергию философско-аналитического мышления, усовершенствовать познание индивидуальной и общественной психологии» (стр. 320).

Справедливо подмечая и подчеркивая активизацию малой прозы в наши дни, Е. Горбунова подчас вызывает и на спор с собой. Так, о «Мгновениях» Бондарева она пишет, что если иметь в виду жанровую природу этой книги, то можно было бы назвать ее книгой лирической публицистики (или, наоборот, публицистической лирики), и выстраивает целый ряд произведений, которые она считает близкими в этом смысле к «Мгновениям»: книгу А. Фадеева «За тридцать лет», «Дневные звезды» О. Берггольц, «Сегодня и давно» К. Симонова, «Память» В. Чивилихина. Думается, что «Мгновения» – иной жанровый организм. Это даже и не «философская публицистика», как называет некоторую их часть Е. Горбунова в другом месте своей работы. Пожалуй, правильнее поступают те, кто ведет поиск ответа на этот вопрос в традициях публицистики Достоевского.

Одну из существенных особенностей литературного процесса недавнего времени Е. Горбунова усматривает в углублении понятий лиризма я эпичности. «Лиризм… все меньше уподоблялся интимной замкнутости переживаний и событий, самоизлияниям автора, – пишет Е. Горбунова. – Он принимал форму субъективности, не отстраняющей автора от эпического повествования (что почитается законом эпоса), а, напротив, ищущей и обретающей органические с ним связи» (стр. 172). И, развивая эту мысль, автор показывает своеобычие лиро-эпического состояния прозы: эпичность чаще всего обозначала не «распространенность и всеохватность, но более целостный историзм, философичность постижения народной жизни в ее поворотные и переломные моменты. Современный эпос, выражая идею единства, представал в художественном творчестве как картина целого, как система, приводящая в художественное сцепление всю огромную множественность жизнепроявлений. Отсюда жанрово-стилевое богатство современного эпоса» (стр. 172 – 173). На наш взгляд, это глубоко верное наблюдение. Наибольшее внимание уделяет Е. Горбунова в своей работе исследованию бондаревских характеров, их сложности и множественности. Отметив, что Бондарев главными героями военной прозы 70-х годов назвал «Личность, Историю, Борьбу, Время, Нравственность»… на первое место поставив Личность» (стр. 170), исследователь показывает, что основные усилия писателя направлены на постижение драматической сути характеров.

«Желая познать характер во всем богатстве его возможностей, писатель постоянно обращал внимание на… единство и борьбу противоположных начал, которые заложены в его душевном строе и способствуют подъему или нравственному разрушению личности» (стр. 193), – пишет Е. Горбунова, и это ее суждение применимо к коллизиям и характерам того романа, который она не успела охватить в своем исследовании, – к «Выбору».

Книга Е. Горбуновой рассчитана на читателя, свободно ориентирующегося в произведениях Бондарева. При анализе одного произведения исследовательница часто обращается к героям и ситуациям другого, созданного ранее или позднее. Тут много удачных сопоставлений, не только делающих книгу серьезным исследованием творческих принципов писателя, но разворачивающих перспективу на будущее его творчество. Этой задаче подчинены сравнения Бессонова с Княжко, – два разных характера, исполненных внутреннего драматизма при неизменном внешнем спокойствии. Многое дает для понимания всего романа «Горячий снег» в целом фиксация нашего внимания на различии поведения Бессонова и Дроздовского. «Все здесь прямо противоположно с точки зрения военной целесообразности и с точки зрения человечности» (стр. 189). Автор рассматривает психологический рисунок характера Бессонова, вникая в подробности движений души этого особенно дорогого, важного для нее образа во всей образной системе художника, подробно и свежо анализируется в исследовании многоплановый характер героя рассказа «Простите нас!», убедительны и новы сопоставления некоторых особенностей характеров Никитина и капитана Новикова…

Мир образов в романах и повестях Бондарева многомерен и непрост, и не все сказанное исследователем, естественно, способно до конца прояснить нам поступки героев, вложенный художником в них смысл. Так, представляются много сложнее исходные причины поведения Меженина и Гранатурова, чем просто «импульсивная мстительность» (стр. 249). Это люди, пришедшие на фронт граждански незрелыми, сполна воспринявшие здесь науку ненависти, но по тем или иным причинам недобравшие уроков Добра, Справедливости. Княжко и Никитину куда легче разобраться и в самих себе, и в окружающих: они усвоили нравственный закон, высшую правду и, очевидно, шли к ней не таким кровавым путем, каким идут Меженин и Гранатуров. Ведь потому-то критика так строго осудила Рамзина, который должен был знать и, стало быть, должен был вести себя сообразно тем высоким понятиям, о которых имел четкое представление. Заметим, что Никитин в зрелом возрасте многое иначе понимает в истории с Межениным. «Конфликт Никитина я Княжко с Межениным и Гранатуровым выводит весь роман к той главной проблематике, которая, зародившись в годы военного противоборства между Советским Союзом и гитлеровской Германией, сконцентрировала в себе идеологическую противоположность социализма и фашизма, – пишет Е. Горбунова. – Затронув все слои общества и все стороны человеческой жизни, эта всеопределяющая противоположность не могла, естественно, разрешиться одновременно с окончанием военных сражений. Глубоко укоренившись в национальном сознании, искажая его природу и достоинство, идеи гитлеризма продолжали сказываться и сразу после войны, и долгие годы после» (стр. 252): В связи с нелегким историческим опытом оседает также в чувствах и сознании межениных и гранатуровых ненависть и мстительность не только к носителю идеологии фашизма. Положа руку на сердце, многим ли из нас, людей, чьих судеб коснулась война, не приходилось стыдиться в себе «искажающего природу и достоинство» мстительного чувства или стойкого недоброжелательства ко всему немецкому долгие годы после войны? Осмыслению еще и этой стороны жизни служит роман «Берег», автор которого не упрощает проблемы этого противостояния, неоднозначности ее, – оттого так высок и благороден в нем пафос интернационального долга каждой личности, гражданской сознательности, так остры вопросы, поднятые в сюжетной линии Никитин – Эмма, которой многие и сегодня не могут принять.

Одна из центральных в исследовании Е. Горбуновой – проблема воздействия традиций русской классики на творчество Бондарева. Книги его она рассматривает «как некое звено, связующее традиции великой русской литературы – Льва Толстого, Достоевского, Чехова, Бунина – с литературой нашего времени, запечатлевшей трагическую глубину пережитых народом потрясений» (стр. 104). Показывая влияние традиций классики на Бондарева и на всех писателей, пришедших с войны, автор ведет разговор о мастерстве, художественном мироощущении, миропонимании и понимании смысла искусства в их единстве, диалектическом взаимопроникновении. Здесь, на наш взгляд, есть в суждениях критика спорные положения, во всяком случае, такие, с которыми наверняка не все будут солидарны. Явно преувеличено воздействие манеры живописания Чехова на всю прозу Бондарева и «особенно на новеллистику последних лет, объединенную под названием «Мгновения» (стр. 91). Вряд ли можно считать чеховское начало характерной чертой «Мгновений». По крайней мере об открытом уроке у Чехова, как у Л. Толстого, например, как у Достоевского с его психологизированием и постановкой «навсегда больных вопросов», вряд ли следует говорить с такой однозначностью.

Мы придали бы гораздо более серьезное значение внутренним связям Бондарева с шолоховской традицией. Когда Бондарев говорит о проникновении Шолохова в человеческую душу, говорит, что учится «его бесстрашию перед трагическими противоречиями жизни, бесстрашию правды и красоты» (стр. 100), думается, в таком взгляде на жизнь и задачи искусства заключено принципиальное мировоззренческое и художническое родство этих по внешней видимости не очень близких писателей. Это подтверждает и направление развития творчества Бондарева, отчетливо обозначившееся в «Выборе», где и от себя, и от читателя Бондарев требует именно «бесстрашия перед трагическими противоречиями жизни».

О внутреннем родстве искусства Бондарева с творчеством и эстетикой Л. Толстого написано много. Рассматривая эту преемственность, сказывающуюся, например, в переосмыслении «тушинской» традиции, в отношении писателя к образу Андрея Болконского, о чем также много писалось, Е. Горбунова подчеркивает: «…Наиболее существенное, на мой взгляд, значение в его книгах, как и в книгах других советских писателей, получает толстовская эстетика вопросов…» (стр. 286). Конечно же, новым социально-историческим содержанием наполнена у советских писателей, следующих художественному опыту классика, «философско-эстетическая концепция жизни, особенно близкая нашему времени и идеям социалистического гуманизма и интернационализма» (там же), что глубоко и верно вскрыто исследователем на примере обращения к Толстому Бондарева.

Видя глубинные диалектические связи творчества Бондарева с традициями Достоевского, автор исследования подробно останавливается на этом вопросе в главе о конфликтах, характерах, коллизиях романа «Берег». Здесь наиболее интересным, оригинальным и убедительным представляется анализ мучительной ночи Никитина после того, как он стрелял в Меженина. Е. Горбунова называет ее «философско-драматической кульминацией романа». К ней стянуты все предшествующие и последующие фабульные нити, в ней сцепились судьбы всех центральных персонажей, возникли в полный рост все роковые вопросы, составляющие содержание «Берега». «Зло и добро в представлении Бондарева, как сиамские близнецы, порой уживаются в единой сущности, «мучаясь в противоречиях, но не в силах оторваться друг от друга». И тогда образуются те самые сложные характеры, о которых с полной уверенностью можно судить, только испытав их нравственную прочность в «предельных обстоятельствах», выявив либо окончательное обесценивание личности, остановившейся в развитии, либо, наоборот, ее способность к обновлению и развитию» (стр. 36).

Многое в исследовании Е. Горбуновой являет собою как бы подступ к проникновению в самую сущность трагического в творчестве писателя, и связано это в первую очередь с традицией Достоевского.

Деликатно и тактично спорит исследовательница с некоторыми оценками и характеристиками бондаревских произведений. Соглашаясь с мнением других критиков или опровергая их, Е. Горбунова, к сожалению, не выстраивает сколько-нибудь определенного ряда суждений критики о книгах Бондарева, хотя это могло быть поучительно и полезно.

За каждой страницей этой книги долгое и глубокое размышление вдумчивого ученого, активная гражданская позиция кровно заинтересованного в развитии нашей литературы критика, воспринимающего писательское дело как служение делу общенародному. Отсюда и удача Е. Горбуновой.

Цитировать

Богатко, И. В контексте истории / И. Богатко // Вопросы литературы. - 1982 - №11. - C. 232-237
Копировать