В глубь времени

Всегда очень трудно говорить о тенденциях развития современной нам литературы и искусства, потому что сталкиваются противоречивые точки зрения, в самой литературе идет полемика, многие явления и произведения еще не доказали своей жизнеспособности. Поэтому естественно, что у нас будут возникать споры и по отдельным произведениям, и по отдельным понятиям и определениям, которые касаются путей развития современной литературы и искусства.

Мне кажется, что мы не можем представить себе отчетливо судьбы нашего искусства без понимания того мира, в котором мы сейчас живем, без понимания тех идеологических споров, которые идут сейчас вокруг современного искусства. Вы, наверное, обратили внимание, что, в сущности, ни одна значительная дискуссия, которая развертывается за рубежом, не обходится без обращения к опыту советской литературы и советского искусства в самых различных аспектах, оценках и вариациях.

Это влияние, которое оказывает наше искусство на мир, заставляет нас быть очень требовательными к своему искусству и быть осторожными, доказательными, объективными в своих суждениях о современном искусстве.

Прежде всего безусловным фактом является сейчас то, что мы сталкиваемся все время с различными, зачастую прямо противоположными оценками советской литературы.

В статьях, опубликованных, например, в китайской печати, советская литература поносится как литература «ревизионистская», советских писателей обвиняют в том, что «они… хотят распространить литературную продукцию ренегата Шолохова под знаменем революционной литературы Горького».

В статье Сян Хуна и Вей Нина «Некоторые вопросы современной ревизионистской литературы в Советском Союзе» называются почти все значительные произведения с самыми бранными бездоказательными эпитетами. Не имеет смысла цитировать сейчас здесь все эти высказывания. Скажу, что в основе всех этих «оценок» – определенная концепция нашей советской литературы, концепция вульгаризаторская, концепция, которая продиктована прежде всего политическими целями, порочной, антимарксистской линией, которую проводят руководители КПК в настоящее время. Так же несомненно, что эта концепция имеет и некоторые эстетические основания в определенном понимании отношений искусства и общества, когда искусство сводится к утверждению желаемого и предполагаемого как сущего, к иллюстрации политических лозунгов и положений, когда искусство освобождается от необходимости анализировать, синтезировать, обобщать и понимать действительность.

Мы встречаемся и с другой тенденцией, которая зачастую выражается в том, что советская литература объявляется традиционной, говорят, что она не ищет и не открыла миру новых форм, что она остановилась в своем понимании человека на уровне реализма XIX века, что она недостаточно новаторская. Таким путем определенная часть буржуазной критики пытается создать своеобразный эмоциональный барьер, закрыть доступ к читателю произведений советской литературы.

В спекулятивных политических целях нередко создается шум -вокруг произведений, в которых критикуются те или другие стороны советской действительности. Эти произведения пытаются объявить знаменем советской литературы, нам пытаются внушить, что если только советская литература пойдет по этому пути, она приобретет истинную силу.

Я говорю об этих тенденциях бегло, но они существуют, и мы должны их учитывать в анализе современного литературного процесса.

По-видимому, нам важно прежде всего определить, что нового вносят наши литература и искусство в мир, почему мы встречаемся с фактами все более и более широкого распространения изданий советской литературы за рубежом, причем нередко идет как бы новое «узнавание» уже ставших классическими произведений. «Тихий Дон» Шолохова – одна из наиболее читаемых книг в мире. Огромный читательский успех, который она имеет в последние годы в Японии, Италии, скандинавских странах, – это не случайное явление.

Мне кажется, есть одно качество советской литературы, которое выступает всегда на первый план: это стремление понять мир, в котором живет современный советский человек, мир новый, мир социализма с его радостями и трагедиями, его бедами и достижениями. И наша литература интересна прежде всего тем, что она рассказывает о советском человеке, об обстоятельствах, в которых он живет. В этом открытие нашей литературы. Именно этим наша литература интересна для серьезного читателя, для того, кто хочет познать время в очень сложных его современных проявлениях.

Наша литература – глубоко народна. Она совесть народа. Она с пристальным, заинтересованным вниманием присматривается к тому, что дали годы советской власти человеку, миру, что они внесли нового в этот мир. И отсюда, как отметил М. Кузнецов, она представляет собой как бы историческое обозрение пройденного нашим народом.

Историчность лучших книг последнего времени – примечательное явление. Писатели стремятся к социальному анализу действительности, к исследованию сложной диалектики отношений характеров и обстоятельств. Для познания настоящего они идут в глубь времени, как бы обнажая нередко перепутанную сложную корневую систему.

С. Крутилин в своих «Липягах» все время сопрягает различные временные пласты: то возвращается к времени начала коллективизации, то повествует о предвоенной поре, о годах войны, о недавнем прошлом, о сегодняшнем… В новеллистичности, замедленности повествования, в свободном переходе от одного времени к другому есть свой «умысел»: обстоятельность исследования, пристальное вглядывание в нравственный мир человека, детальное изучение жизненных обстоятельств. При этом не утрачивается внимание к жизни во всех ее проявлениях. «Баллада о сельском колодце» в этом смысле одна из самых высоких удач романа С. Крутилина. Трагическая история деревенской женщины Груни Казак, великой в своей любви, верности, вписанная в историю времени, обретает истинную одухотворенность и красоту. В нравственном мире этой женщины – одно из проявлений тех начал, которые свойственны нашему обществу, советскому человеку.

Нельзя не обратить внимания и на то, что П. Проскурин в «Горьких травах» пытается расширить плацдарм, на котором ведется исследование жизни современного деревенского человека. П. Проскурин открыл много новых элементов, которые позволяют усилить конкретно-историческое содержание романа. Например, история Дмитрия Полякова – инженера, бывшего разведчика, потерявшего память в фашистских лагерях, подвергавшегося жестоким испытаниям и вернувшегося домой… Он не узнает своего города, дом его разрушен, мать повесили фашисты…

И вот эта современность, эта трагедия, которую пережил народ, заставила автора отбросить предвзятое положение: тема как она должна быть и о чем она должна говорить. Он обратился к самой действительности, стремясь увидеть закономерности, познать самое действительность в разных ее проявлениях, не боясь самых разных по своему содержанию явлений и тенденций.

Отсюда обширность жизненного пространства, на котором развертывается действие романа: