В глубь леоновского творчества
З. Богуславская, Леонид Леонов, «Советский писатель». М, 1960, 367 стр.
Критическая литература о творчестве Л. Леонова довольно обширна. Жаркими спорами, в которых было немало крайностей, очевидных сегодняшним исследователям, сопровождалось опубликование уже первых крупных произведений писателя. В последующие годы наряду с многочисленными непосредственными откликами на каждое новое произведение Леонова появлялись и работы аналитически-обобщающего характера. В работах последнего времени (З. Кедриной, В. Ковалева, Е. Стариковой, М. Лобанова) с различной степенью полноты и глубины освещаются те или иные стороны леоновского творчества либо отдельные вещи и группы произведений писателя.
Книга З. Богуславской – первая работа, которая дает целостное представление о творческом облике писателя. Критик прослеживает эволюцию Леонова от ранних рассказов до романа «Русский лес». В книге рассматриваются и юношеские стихотворения Леонова, и его «большая» проза – все шесть романов и многие повести, большинство драматических произведений.
Работа З. Богуславской привлекает ощущением цельности леоновского таланта, раскрытием внутренних связей произведений, относящихся к различным этапам творчества писателя. Показывая идейно-художественную эволюцию Леонова, критик избегает традиционного негативизма в отношении, тех произведений раннего Леонова, где здоровое и верное тесно переплетается с болезненным и ошибочным, стремится почувствовать и в них те нити-нервы, которые пронизывают все творчество писателя как единый организм.
Один из таких стержневых мотивов Леонова критик справедливо видит в гуманистических устремлениях писателя. З. Богуславская показывает, что «горьковские воззрения, которые, начиная с «Петушихинского пролома», уже явственно влияют на Леонова, будут еще долго спорить на страницах его произведений с философией Достоевского». Наиболее решительное выражение каждой из этих традиций критик справедливо видит » в романах «Вор» и «Соть», где у Леонова сталкиваются разные понимания гуманизма: страдательного, пассивного и активного, созидающего.
Раздумья о судьбах человека на переломе эпох, о стихийном и сознательном, о разрушительном и созидательном, о смысле жизни и справедливости, о человеческом счастье волнуют Леонова на протяжении всего его творчества, и решение этих проблем дается ему ценой нелегких,, порой уводящих в сторону, но всегда настойчивых и упорных исканий.
Отмечая приверженность Леонова к определенным темам, существенным не только для уяснения его собственных позиций художника, но и для развития всей советской литературы, З. Богуславская тщательно прослеживает изменения в их звучании, тонко улавливая поиски писателем новых изобразительных средств и приемов.
Порой исследователю удается это установить даже в рамках одного произведения, например, первого романа Леонова «Барсуки»: «В «Барсуках», как ни в каком другом произведении Леонова, чувствуется внутреннее становление писателя. Кажется, что по ходу повествования вместе с изменением жизни героев меняется и сам Леонов, его отношение к окружающему. Творческая манера писателя на протяжении романа как бы все более органично вмещает полноту нового содержания. Элементы условности, некоторая нарочитость рассказа в начале первой части постепенно сменяются реалистической соразмерностью, гармоничностью. Многие темы, завязанные в традиционном для Леонова плане, разрешаются к концу романа по-новому».
З. Богуславская не раз возвращается к вопросу о связи Леонова с Достоевским – с одной стороны, и Горьким – с другой. «От изображения периферии жизни к центральным явлениям времени, к изображению фактов социалистического опыта, от героев, оторванных от общественной жизни и трудовой деятельности, к героям яркой целеустремленности, воспринимающим труд как творчество, видящим главный источник радости в победе идей коммунизма, от утверждения страдания как стимула движения до отрицания его как силы, калечащей человека, – вот путь Леонова от произведений 20-х годов до «Соти», «Скутаревского», «Дороги на океан», – так резюмирует критик. И в этом выводе звучит мысль: Леонов в своем мировоззрении удаляется от Достоевского и приближается к Горькому.
Нельзя не согласиться с тем, что Достоевский и Горький – это действительно два главных полюса, движение в поле тяготения которых во многом определило творческую судьбу Леонова.
Связь Леонова с Достоевским критик справедливо не сводит лишь к мировоззренческим моментам, тем более что именно по этой линии она в итоге все больше ослаблялась. Леонов разделял – на первых пора – идейные заблуждения Достоевского, но вместе с тем учился у него умению раскрывать драматизм чувств, проникать в самые затаенные уголки человеческой души, строить психологически насыщенную интригу. И то, что Леонов здесь унаследовал от Достоевского, не нуждалось в «преодолении», а, напротив, все более и более органично претворялось в леоновских произведениях. Не остывал и интерес Леонова к персонажам с «червоточинкой», с «калечинкой», что также связывает его с Достоевским, причем не только на первых этапах. Глубокое рассечение уродливых душ «психологическим скальпелем» Достоевского помогало Леонову изображать врагов новой жизни, показывая их опасность, изворотливость, изощренность. ……
Но, думается, З. Богуславская несколько упрощает вопрос, полагая, что эволюция Леонова «от Достоевского к Горькому» в равной мере охватывала как сферу философских воззрений писателя (что, конечно, бесспорно), так и формирование стилистики Леонова. Например, З. Богуславская пишет о тяготении Леонова к «густоте быта горьковских творений». Говоря о связи драматургии Леонова с драматургией Горького, критик восклицает: «Разве в изображении семьи Рощиных (в пьесе Леонова «Волк». – Н. З.)… вам не чудится манера Горького?»
Признавая решающее значение идейного влияния Горького, вряд ли следует искать у Леонова непременно и признаков горьковской манеры письма. Сам писатель высказался на этот счет довольно определенно: «Все мы, нынешняя литераторская генерация, выпорхнули на свет из широкого горьковского рукава. Это не означает, что все принадлежат к школе горьковского стиля».
Есть в работе З. Богуславской признаки огорчительной инерции – стремления несколько выправить путь писателя. Серьезной критике З. Богуславская подвергает главным образом ранние произведения Леонова. Чем дальше, тем критические замечания приобретают все более частный и «безобидный» характер. Когда же речь заходит о последних периодах творчества, критик предпочитает говорить лишь о достижениях писателя. Вместо того, чтобы разобраться в таких сложных, далеко не бесспорных вещах, как, например, пьесы «Метель» или «Ленушка», З. Богуславская просто обходит их.
Приходится пожалеть и о том, что критик исключил из круга исследуемых им произведений повесть «Взятие Великошумска», где леоновский талант проявился в своих новых гранях. Удивляет невнимание исследователя к публицистике Леонова – одной из органических частей его творчества.
Параллельная работа прозаика, драматурга и публициста, отвечающая различным – сторонам писательского темперамента Леонова и позволившая наиболее полно проявиться его творческой индивидуальности, а то же время знаменуется своеобразным «взаимопроникновением». Его проза остро конфликтна и публицистична. В свою очередь публицистика Леонова пронизана яркой образностью и подлинно драматическим нервом. А драматургия как бы синтезирует изобразительную силу, широту социальных обобщений, тонкий психологизм леоновского романа и высокий пафос его публицистики. Быть может, по этой причине драмы Леонова интересны не только на сцене, но и в чтении, А некоторые романы и повести могли быть переведены и на язык сцены.
Раздел о драматургии Леонова представляется одной из наиболее удавшихся частей монографии. Здесь в отличие от других глав критик достигает наиболее органичного соединения идейного и стилевого анализа. Поэтому так убедительно звучит вывод: «Развитие характеров, символика, даже ремарки-все в леоновских пьесах устремлено к тому, чтобы выразить главное, раскрыть авторскую философию. Всеми средствами Леонов ведет нас в глубь текста, концентрируя внимание на самом существенном для него – на человеке и его отношении к миру». Интересны суждения З. Богуславской об архитектонике леоновских пьес, о символических ситуациях и деталях, о роли ремарок.
Однако с некоторыми суждениями, высказанными критиком в этой главе, трудно согласиться. Например, З. Богуславская пишет о «светлой, солнечной атмосфере»»Половчанскнх садов». На самом же деле пьеса проникнута атмосферой предгрозья, предощущением грядущей войны (характерен один из первоначальных вариантов названия пьесы – «Гроза»). Согласно ремарке за сценой слышен рокот движущихся танков. «Даже воздух – какой-то железом пронизанный!»»Воздух-то жесткий наощупь», – говорят герои пьесы. Натяжкой выглядит рассуждение критика о том, что «…поэзия леоновских садов в чем-то сродни «Вишневому саду», а в любви Унуса и Ручкиной звучат элегические, нотки чувств чеховской Маши из «Чайки», носящей траур по своей жизни, и учителя Медведенко, который, как и Унус, не устает повторять ей: «Я люблю вас», и даже Пыляев, подобно чеховскому Гаеву, шлет невидимого «дуплета в середину».
З. Богуславская возвращается к высказывавшейся в критике мысли о «прометействе» и «фаустианстве» героя леоновского романа «Скутаревский». Роман дает для этого основание. И все же это частный, локальный пример леоновского отражения «вечных» тем в их современном звучании, – пример, «привязанный» к одному произведению.
У Леонова можно заметить прочный интерес и к другим «вечным» темам – теме жизни и тлена, любви и ненависти, душевной открытости и тайной злобы, творческого созидания и бесплодной завистливости, – условно говоря, к теме «моцартианства и сальеризма». Эта тема неоднократно варьируется во многих произведениях Леонова, каждый раз раскрываясь в новых своих гранях, то приобретая остро политическое звучание, то переходя в морально-этический план. Развитие этой сквозной темы леоновского творчества определяет и композиционную структуру произведений писателя, которые строятся на противопоставлении двух полярных характеров. Вокруг каждого из них группируются другие персонажи, многократно отражая в себе и в то же время чем-то дополняя сущность «полюсных» фигур, таких, как Буслов – Черваков («Унтиловск»), Скутаревский – Петрыгин («Скутаревский»), Маккавеев – Пыляев («Половчанские сады»), Вихров – Грацианский («Русский лес»).
От произведения к произведению у Леонова идет своеобразное перемещение сил. Положительный полюс, не вполне откристаллизовавшийся и одинокий в ранних вещах, в последующем становится все более могущественным и ярким, все шире становится круг группирующихся около него фигур, тогда как его антипод теряет своих «спутников». Возрастает художественная убедительность торжества правды над злом, все более очевидной становится неотвратимая его обреченность. И в этом отразился не только исторический процесс развития нашего общества, но и идейно-художественный рост писателя, укрепление его на позициях социалистического реализма.
Монография построена по хронологическому принципу. Автор, рассматривая одно произведение за другим, высказывает немало интересных в тонких замечаний об их стилевом своеобразии. Так, уже при анализе «Барсуков» З. Богуславская справедливо говорит: «Здесь мастерство молодого писателя приобретало ту отточенность, размах, полифоничность, которые станут приметами его писательского таланта». В дальнейшем к этим приметам добавляются уточнения о многоступенчатости композиции и особенностях группировки персонажей, об излюбленном приеме Леонова «через раскол семьи показать раскол определенной социальной группы общества», о его тяготении к символике, о леоновском искусстве портретной характеристики и интересе к профессии героев, о стилистической, связи языка героев и авторской речи.. Но все эти наблюдения взяты в отдельности, часто они остаются несуммированными, далеко не всегда поставленными в связь друг с другом. В результате З. Богуславской удалось, глубже проникнуть в идейную проблематику, конфликтно-сюжетную основу произведений Леонова, чем в особенности его стиля и языка.
Но и то, что сделано критиком, несомненно, представляет собой новый, и заметный шаг в освещении творчества одного из самых ярких и сложных мастеров советской литературы. Книга З. Богуславской, написанная живо и интересно (что тоже немаловажно), дает немало материала для дальнейших серьезных размышлений, ведет нас в глубь леоновского творчества.