Утверждая цельность личности

Я хочу особо сказать об одном качестве нашей литературы, которое, на мой взгляд, очень сильно и отрадно проявило себя в прозе прошлого года, да и не только прошлого,.. Речь идет о цельности героя – цельности, обретаемой в процессе нравственных поисков, цельности, характеризующейся подлинной гармонией между идеалами личности и потребностями общества.

В одной из статей, опубликованных в прошлом году, я прочитал следующее, показавшееся мне странным рассуждение о честности: «И если литературное произведение не оставляло сомнений, что слово, например, «честность» имеет в виду не только «общежитейскую», личную, так сказать, честность (что бесспорно украшает характер человека), но прежде всего честность перед партией, народом, близким человеком, которого любишь И которому веришь, то все мы были за поэтизацию такой честности».

Как это понять? Ведь мы безоговорочно за честность в любых ее проявлениях, в том числе и за общежитейскую честность (непонятно за что компрометируемую здесь кавычками!). Зачем же сталкивать эту «низшую», на взгляд автора статьи, личную честность с какой-то еще честностью перед «близким человеком»?

В этом же духе в той же статье трактуется понятие «правда». Автор берет под сомнение привлеченные им для устрашения термины «доброта без пределов», «правда вообще» и резко осуждает их. Но что имеется в виду под «правдой вообще»? Почему брать себе не всю полноту правды, а лишь какую-то частицу? Почему бояться сказать, что наша правда – это и есть правда вообще, правда истинная?

Читая эти рассуждения, которые все еще встречаются в критике, я вспомнил одно место из «Синей тетради» Эм. Казакевича. Вождь революции спорит с Зиновьевым:

«- Массы должны знать правду. Нет ничего опаснее обмана.

– В принципе да…

– Раз в принципе, значит – и в частностях, и всегда, и при любой обстановке!

– Ах, Владимир Ильич, зачем вы мне говорите общие места, известные мне не хуже, чем вам! Вы говорите вообще, а я говорю о тактике.

– Превосходно. Наша тактика – говорить массам правду. Правду надо им говорить даже тогда, когда это нам невыгодно; только тогда они будут нам верить. Мы будем непобедимы в том случае – и только в том случае, – если всегда, при всех поворотах истории будем говорить массам правду…»

Разве не за правду вообще, без кавычек и оговорок, ратует здесь Ленин?

Я заговорил об этом лишь потому, что, на мой взгляд, многие процессы развития современной прозы связаны со стремлением писателей преодолеть недоверие к «общечеловеческим» нравственным нормам и узкие, сектантские взгляды на мораль.

Наша литература все увереннее берет на вооружение все эти «общечеловеческие» понятия, столь необходимые в жизни советского общества, не отдавая их нашим идейным противникам. И совсем не следует обыкновенные человеческие побуждения, неизменно работающие на пользу социалистическому обществу, – потому что оно самое гуманное и самое справедливое! – ограждать какими-то страховочными заборчиками и оградами.

Этот вопрос необычайно важен для понимания цельности героя лучших книг минувшего года, для определения его духовных качеств.

В книге Ю. Пиляра «Люди остаются людьми» («Юность») есть, на первый взгляд, весьма странная реплика.

После долгих лет разлуки, после всего, что автор пережил и на войне, и в Маутхаузене, и в нашем проверочном лагере, он спрашивает при встрече мать: «А что бы ты пожелала, если бы я снова уходил на войну?» И она отвечает ему:

«- Чтобы ты всегда был честным, это, по-моему, главное.

Откуда знает она, старенькая мама, полжизни прожившая среди лесов, что главное для человека – это всегда быть честным, то есть поступать по совести, так, как велит внутреннее понимание долга?..»

Не правда ли, поначалу кажется странным, как может рассказчик вести такой «вневременной» разговор о честности? Но ведь эта честность имеет в романе вполне определенное социальное и историческое содержание: она подразумевает, что человек должен быть мужественным в защите своих идеалов и убеждений, должен оставаться настоящим человеком и в борьбе с открытым врагом, и в трудных испытаниях жизни.

Всем строем своего романа, расстановкой всех сил Ю. Пиляр показывает, что советские люди остаются советскими людьми, хотя роман назван, если угодно, абстрактно: «Люди остаются людьми».

Герой романа В. Аксенова «Пора, мой друг, пора» Валя Марвич тоже рассуждает об этом: «Я прошел, наверное, через все фазы наивного цинизма. Не знаю, всем ли необходима его школа, но я пришел сейчас к каким-то элементарным понятиям, к самым первым ценностям: к верности, жалости, долгу, честности». И опять-таки здесь вложено вполне определенное социальное содержание, определяемое расстановкой образов романа.

Но если даже считать, придравшись к этим «абстрактным» терминам, как то сделала Л. Крячко в статье «Поистине – пораl» («Москва», N 9), что В. Аксенов не вполне преодолел притяжение своих прошлых произведений, то как объяснить, что А. Кузнецов, писатель, без сомнения, умеющий здраво судить о том, что происходит в жизни, написал в новой своей повести «У себя дома» ту «роковую» фразу, вокруг которой уже не первый месяц крутится дискуссия в критике. Ту фразу, которая разъясняет, почему произошло «чудо» на ферме, куда пришла работать Галя Макарова:.»…никакого чуда не было… Просто очень ловко пас коров пастух Костя; просто Волков здорово взгрел бригадира, и подкормка поступала вовремя… просто доярки работали честно, с хорошим настроением…».

Доярки работали честно. Это та личная честность, тот моральный кодекс, без которого не может существовать никакое общество: ни социалистическое, ни коммунистическое.