Тургеневский том «Литературного наследства»
«Литературное наследство», т. 73. Из парижского архива И. С. Тургенева, кн. 1 – 581 стр.; кн. II – 505 стр., «Наука», М. 1964.
Тургеневский том «Литературного наследства», состоящий из двух книг, – результат долгого труда русских и зарубежных литературоведов. Международные связи Тургенева, его колоссальная популярность в Европе, его многолетняя работа как популяризатора русского искусства за рубежом, сыгравшая громадную роль в культурном общении России со всем миром, – все это делает естественным и даже неизбежным изучение Тургенева трудами международного коллектива специалистов. Редакция «Литературного наследства» проделала удачный опыт организации такого международного сотрудничества. Материалы заграничного архива Тургенева, ранее разбросанные по частным собраниям, хранятся теперь в Парижской национальной библиотеке. В их разработке и публикации для рецензируемого тома приняли участие, помимо русских знатоков Тургенева, такие зарубежные специалисты, как Андре Мазон, Робер Оливье, Анри Гранжар, Ив Мийе (Франция), Грегор Швирц и Хорст Раппих (ГДР), Моника Партридж (Англия).
Первая книга открывается наброском рассказа «Степан Семенович Дубков и мои с ним разговоры», относящимся к началу 40-х годов. Отрывок размером в две страницы дает колоритный портрет уездного «скептика» из бывших исправников, убежденного в том, что все высшие понятия, вроде любви к ближнему, – «это все филозофия-с, – это хорошо для ученых-с, а не для нашего брата». В отрывке видны черты гоголевской манеры, столь характерные для молодого Тургенева. Живой и сочный диалог автора со своим персонажем интересен, даже увлекателен, хотя цельного представления о замысле дать не может. Гораздо более важное значение имеют два наброска рассказа «Русский немец и реформатор», предназначавшегося для «Записок охотника». К не законченному в 1847 году, рассказу Тургенев хотел вернуться в начале 70-х годов, но не выполнил своего намерения. Остались наброски 1847 года, которые помогают восстановить интереснейший замысел из цикла «Записок охотника». По свидетельству мемуаристов, «русский немец» должен был напоминать Николая I, а его судьба (по замыслу 1872 года), как остроумно и убедительно предполагает Ю. Оксман, должна была повторить судьбу «землееда», героя другого неосуществленного рассказа из «Записок охотника», – того самого помещика, который ежегодно урезывал у крестьян землю, за что и поплатился жизнью: мужики, писал Тургенев с далеко не добродушной иронией, заставили его «скушать фунтов восемь отличнейшего чернозема». Итак, один из самых политически острых сюжетов автора «Записок охотника» обрел теперь новое звучание; это, конечно, прекрасная находка, и таких находок в томе немало.
Не будем касаться планов раннего романа Тургенева «Два поколения» (статья А. Мазона, послесловие Л. Назаровой) и окончания повести «Первая любовь», обнаруженного и изученного Е. Кийко. Эти материалы входят в академическое собрание сочинений Тургенева.
Из поздних замыслов Тургенева пристальное внимание исследователей и читателей, несомненно, привлечет повесть «Наталия Карповна». От нее сохранился только формулярный список действующих лиц, продиктованный писателем по-французски. Список этот показывает, что Тургенев на склоне лет задумал сюжет из современной русской жизни, в котором большую роль должны были играть люди революционного склада. Один из них, молодой человек двадцати семи лет, хрупкий и болезненный, «побывал в обстоятельствах, которые были ему совсем не по плечу, и это подорвало его здоровье. В свои годы он уже привык скрываться, быть под надзором и т. д.». Рядом с этой болезненной и трагической натурой должен был стоять человек совсем другого темперамента, «новый в России тип – жизнерадостный революционер». У него «железное здоровье, геркулесова сила». «Выдающаяся черта его характера то, что он не выносит несправедливости». Есть у Тургенева и прямые указания на деятельное участие его героя в политической организации. Оказывается, он «часто нуждается в деньгах, но не для самого себя. В таких случаях готов делать что угодно, работать с утра до ночи, рисковать собственной головой, если подвернется подходящая оказия». Герой Тургенева «питает безграничное уважение к некоторым громким именам, связанным с революционной историей России».
Действие повести должно было происходить в 1880 году, то есть много лет спустя после времени действия в романе «Новь». После некоторого отступления в прошлой, к темам, далеким от живой современности, Тургенев, как показывает опубликованный «список», должен был вернуться к делам и людям, связанным так или иначе с «революционной историей России». Сохранившиеся характеристики персонажей показывают, что в поздней повести, в отличие от «Нови», не было темы разочарования революционера в своей деятельности. Этой черты лишен даже герой-неудачник, у которого «все разрушается». Отчасти близкий к Нежданову из «Нови», герой «Натальи Карповны» именно этим отличается от своего собрата и предшественника. В «Нови» Нежданову противостоял Соломин, названный в конспекте «русский революционер» и вместе с тем изображенный как «постепеновец снизу». Некоторую аналогию Соломину в новой повести составляет «жизнерадостный революционер» Пимен Пименыч. Как и Соломин, он наделен душевной устойчивостью и силой, но, в отличие от него, вовсе лишен благоразумной сдержанности и умеренности. Как видно, русская жизнь и ее передовые деятели представлялись теперь Тургеневу в иных очертаниях, чем в пору работы над «Новью».
Ценнейший материал для биографа представляет автобиографический конспект «Мемориал» с краткими записями главных событий жизни Тургенева по годам (1830 – 1852), тщательно расшифрованный и объясненный Л. Журавлевой (предисловие и публикация А. Мазона), и в особенности последний дневник Тургенева с ноября 1882 по январь 1883. Этот маленький осколок недошедшего до нас дневникового богатства Тургенева, как отмечает И. Зильберштейн, дает возможность «в какой-то степени узнать, что же представляли собой те дневники, которым писатель уделял, по-видимому, столько времени и столько душевного внимания, предположить их размах и масштаб». Значение тургеневских дневников превосходно выяснено в большой статье И. Зильберштейна, и в его комментариях. По крупицам, с величайшей тщательностью собрал исследователь сведения о дневниках и автобиографических записях Тургенева из его писем, разного рода признаний, из воспоминаний о нем его современников – русских и зарубежных. В последнем дневнике внимательно выделены прямые и косвенные свидетельства о том, что «к Тургеневу тянутся участники русского революционного движения, бежавшие из мест заключения или опасавшиеся ареста; некоторые стремятся получить за границей высшее образование, заняться литературной деятельностью, другие просят материальной поддержки. И Тургенев всем помогает…». Дневник, таким образом, расширяет ранее известные сведения о связях Тургенева с революционерами 70 – 80-х годов. Любопытны записи, говорящие о глубоком интересе Тургенева к изобразительному искусству (об этом И. Зильберштейн пишет и в своей специальной работе «Тургенев и художник В. В. Верещагин», предпосланной публикации статьи Тургенева о выставке работ Верещагина в Париже). Много внимания уделяет автор статьи о дневниках взаимоотношениям Тургенева с Полиной Виардо. Эти отношения были далеко не так безоблачны, как склонны предполагать некоторые биографы и мемуаристы. И. Зильберштейн говорит об этой большой и трудной теме без тени сенсационности, с чувством меры и такта, сдержанно и просто. Примечания к дневнику насыщены новыми фактами и материалами. Стоит отметить, например, образцовый комментарий к краткой записи о посещении Тургенева американцем Хеем. Расшифровка этой записи превращается в содержательную сводку данных об отношении Тургенева к Америке, к американской культуре и цивилизации, в своего рода проспект будущего исследования. По другим поводам в комментариях приводятся интереснейшие неопубликованные материалы: письма к Тургеневу Анненкова и Стасюлевича с отзывами о его произведениях, записи великого князя Константина Николаевича (сына Николая I) о его встречах с писателем и др.
Большой раздел первой книги составляют либретто оперетт («Слишком много жен», «Зеркало», «Последний колдун») и тексты одноактного водевиля «Ночь в гостинице Большого Кабана». Во вступительной статье Робера Оливье приводятся также подробные сведения о набросках и сценариях других комических опер, в том числе и оперетты «Людоед», в которой Тургенев исполнял заглавную роль. Не предназначавшиеся для печати, написанные по-французски, оперетты Тургенева тем не менее сильно занимали их автора. Драматургическая деятельность, казалось бы давно оставленная автором «Месяца в деревне», нашла в 70-х годах неожиданное продолжение. Шумный успех Ж. Оффенбаха, чьи оперетты с триумфальным успехом прошли по всем сценам Европы, привлек внимание Тургенева, и совместно с Полиною Виардо он отдал дань новому жанру.
В сотрудничестве с Полиной Виардо созданы были и материалы «Игры в портреты», известные ранее лишь в небольшом количестве. Вновь опубликованные тексты дают наглядное представление об интересной игре, имевшей самое близкое отношение к литературному труду Тургенева. Дело в том, что подписи к портретам как две капли воды похожи на «формулярные списки» персонажей, которые, начиная с «Накануне», всегда предшествовали у Тургенева созданию его художественных произведений; увлечение же игрою в портреты началось еще до «Накануне», именно в конце 1856 года. Тогда же Тургенев писал Боткину: «Я сохранил все эти очерки – я некоторыми из них (то есть некоторыми характеристиками) воспользуюсь для будущих повестей». Эти слова Тургенева привел в своей сопроводительной статье А. Мазон, а А. Дубовиков, автор другой статьи о «портретах», обнаружил любопытные случаи перекличек между портретными характеристиками и образами литературных произведений. Вот для примера такой случай. Под одним из портретов Тургенев делает жались: «Великий человек – ни больше, ни меньше! Печальный, нелюдимый, глубокий, могучий, одинокий. Он мог бы стать народным вождем, не будь он слишком большим философом. Может быть неотразимо красноречивым – иногда вспыльчив до ярости, обычно молчалив и исполнен горечи. Большое сердце и в самой глубине души много скрытой нежности». Осторожно, отказываясь от соблазнительной возможности увидеть в этом эскизном наброске прямой прообраз Базарова, А. Дубовиков отмечает, однако, что отдельные черты в этой записи весьма напоминают тургеневского героя, в особенности ту его характеристику, которую Тургенев дал в известном письме к К. Случевскому после выхода в свет «Отцов и детей»: «Мне мечталась фигура сумрачная, дикая, большая, до половины выросшая из почвы, сильная, злобная, честная – и все-таки обреченная на погибель…»
Вторая книга целиком посвящена неизданной переписке Тургенева, самую важную часть которой составляют, пожалуй, не письма самого Тургенева (они войдут в академическое собрание его сочинений), а письма к нему таких его корреспондентов, как Панаев, Полонский, Марко Вовчок, Писемский, Фридрих Боденштедт. Интереснее других письма к Тургеневу Я. П. Полонского и А. Ф. Писемского. В письмах Полонского (статья и публикация Э. Полоцкой) раскрывается история большой и сердечной дружбы обоих писателей, родственных по духу, хотя и далеко не равных по значению и таланту. Иной характер отношений вырисовывается в переписке Тургенева с Писемским (предисловие и публикация Ива Мийе, статья К. Тюнькина, комментарии Ива Мийе и Л. Журавлевой). Это не ровная, спокойная дружба, которой дышат письма Полонского, а настоящее обожание, глубокая преданность, восхищение человеком и писателем. В одном из писем автор «Тысячи душ» так и именует себя: «Обожающий Вас». И при всем том, когда дело доходит до литературных и политических суждений и оценок, Писемский ни на йоту не отступает от того, в чем видит истину, он пишет Тургеневу «строгие и откровенные письма», нисколько не смягчая своих отзывов. Лишь в одном они сходятся вполне – в благоговейном отношении к Белинскому. Расхождения с его последователями не колебали уважения к нему самому. «Я все это время перечитываю Белинского. Что это за прелесть такая! – писал Писемский 13/25 августа 1859 года. – Кроме уж удивительного чутья, величайшей добросовестности и рыцарской смелости, нашим современным критикам недостает по преимуществу той почти пламенной любви к русской литературе: он не пропускал ни одного явления, в котором хоть намек был на живую истину. Это решительно был великий человек!»
Много интересного и в письмах Тургенева к П. А. Лаврову (публикация Ю. Красовского), в письмах к Тургеневу Марко Вовчка (статья и комментарии Н. Крутиковой), Фридриха Боденштедта. Неоценимую помощь всем занимающимся Тургеневым окажут «Материалы для библиографии писем Тургенева и к Тургеневу» (С. Рейсер), «Материалы для библиографии воспоминаний о Тургеневе» (Л. Гринберг), «Указатель библиографических работ о Тургеневе» (И. Моцарев).
Словом, в изучении Тургенева том «Литературного наследства» – большой шаг вперед. Недостатки издания незначительны и для «Литературного наследства» мало характерны. Так, в некоторых случаях отсутствуют нужные комментарии. Цитируется, например, письмо К. Маркса к Лаврову (октябрь 1876 года): «Поздравляю вас с вашей передовой статьей в последнем номере «Вперед» о панславистском лиризме в России. Это не только шедевр, но это прежде всего великий акт морального мужества». Но что это за статья, что разумеет Маркс под «панславистским лиризмом», каков вообще был взгляд Маркса и Лаврова на славянское движение 70-х годов и на русско-турецкую войну, – об этом не сказано ни слова. Тургенев в письме к тому же Лаврову обращает его внимание на повесть А. Виницкой «Перед рассветом» («вещь весьма замечательную и обещающую многое в будущем»), но что это за повесть, какого толка и направления, – об этом в комментариях, вообще хорошо составленных, тоже почему-то умалчивается. В одном из писем Я. П. Полонского к Тургеневу упомянут «нелепейший казус», случившийся в Москве в 1857 году: «Граф Бобринский на вечере у Черткова избил Шевырева вследствие какого-то спора о речи Роберта Пиля». В комментариях приведена большая справка, однако не отмечено, что эпизод этот отразился в «Отцах и детях». В главе XXIV Павел Петрович Кирсанов в разговоре с братом, измышляя причину дуэли («побоища») с Базаровым, говорит: «Мы немножко повздорили с господином Базаровым, и я за это немножко поплатился… Господин Базаров непочтительно отозвался о сэре Роберте Пиле».
Наряду с этими недоговоренностями встречаются иной раз и излишества. К чему, например, во второй книге на стр. 290 большая справка о разногласиях Тургенева с Герценом и Огаревым в начале 60-х годов, ничего нового не прибавляющая к широко известным фактам?
Все это мелочи, конечно, да их и немного. Ценного же, важного и просто увлекательно-интересного в материалах, статьях и комментариях бесконечно много. Редакция обещает новый тургеневский том, который будет специально посвящен «разработке широкой проблемы – Тургенев и русское революционное движение». Нечего и говорить, что литературоведы и историки будут ждать его с нетерпением.
г. Ленинград