«Цензура обрела власть необъяснимую…». Вступительная заметка Т. Дубинской-Джалиловой; публикация З. Водопьяновой, Т. Домрачевой и Г.-Ж. Муллека

Мы продолжаем публикацию материалов Центра хранения современной документации. См.: «Вопросы литературы», 1993, вып. I-VI; 1994, вып. I-V.

В архиве ЦК КПСС сохранилась копия стенограммы выступления Григория Цезаревича Свирского на общем партийном собрании писателей Москвы 16 января 1968 года. За это «демагогическое, политически вредное выступление» Свирский 27 марта 1968 года был исключен «из членов КПСС» (см. Приложение II к документу 4 данной подборки). Произведения писателя прекратили печатать в СССР¹, его самого фактически принудили к эмиграции.

В свое время машинописную копию январского выступления Свирского тайно читали во всем Советском Союзе. Вскоре оно было полностью опубликовано на французском языке в газете «Монд» (28 – 29 апреля 1968 года). На русском языке напечатано в Собрании сочинений А. Солженицына, т. 6. «Дело Солженицына» (Франкфурт-на-Майне, 1970).

Григорий Свирский, пожалуй, первый открыто и откровенно сказал о всевластии цензуры, затопившей «с жестокостью и слепотой паводка… всю социальную литературу». Он нарушил непреложное и лживое правило, которое соблюдали во всех редакциях страны: не произносить слово «цензура», не говорить о ее правке, сокращениях, запрещениях. Свирский сказал: «Мы так привыкли ко лжи, что порой не заботимся даже и о тени правдоподобия. Мы втягиваем в эту ложь самих писателей, которые вынуждены говорить неправду, лгать, что называется, в порядке высокой дисциплинированности»… «Писатель принижен, ограблен в самом главном – в праве выступать со своими сокровенными мыслями и чувствами перед народом, выступать ответственно, без участия некоей псевдотайной инстанции, которая присвоила себе права всё на свете решать за него, вымарывая, что вздумается».

Ефим Эткинд в предисловии к лондонскому изданию книги Свирского «На лобном месте» писал, что он «в том январе… наговорил себе на 25 лет (по шкале 1949 г.) или на вышку (по шкале 1938 г.)» ². В 1968 году подобное выступление снова стало крамолой. Но теперь не сажали, не убивали. Это было время, когда неугодных гнали из страны.

Современный читатель, возможно, даже удивится наивности некоторых суждений Свирского. Ему казалась «враждебной» теза, что «извращения периода культа личности Сталина органически присущи системе коммунизма». Поэтому он критически отозвался о книге «ренегата» Светланы Аллилуевой «Двадцать писем к другу», которая «твердит о том, что не отец виноват, а система. Советская коммунистическая система». Свирский считал, что цензорский беспредел можно обуздать в союзе с «руководителями идеологической работы, членами Политбюро ЦК», если они станут приезжать «время от времени… сюда, в Союз писателей», и говорить «с нами без посредников, не всегда, как показала жизнь, объективных».

Сложно распознать, искренне ли тогда заблуждался Свирский, говоря, например, о «документах нашей партии» как «основополагающих», выражающих «объективную истину». Подобные неприятные моменты в его выступлении сейчас выглядят демагогически. Хотя может быть, что он просто избрал подходящую тактику.

Бóльшая часть выступления Свирского посвящена критике коллег – писателей-сталинистов. Не понимая – или делая вид, будто не понимает, – что руководители партии потворствуют сталинистам, он изобличал их, ссылаясь на формальные решения брежневского ЦК, который провозглашал верность линии XX-XXII съездов. Так Свирский, вероятно сам того не ведая, обнажил существенную грань «иезуитского стиля» руководства КПСС.

Это были весьма типичные заблуждения честного человека 60-х годов. Свирский вырос в Советской стране (родился в 1921 году), прошел всю войну, воевал в авиационных частях в Белоруссии, под Москвой, в Заполярье. После войны закончил филологический факультет МГУ; вышли его книги «Заповедь дружбы» (1947), «Здравствуй, Университет» (1952), «Ленинский проспект» (1962). По сценарию «Дикая земля», написанному Свирским совместно с Ю. Щукиным, на «Мосфильме» был поставлен художественный фильм «Места тут тихие». Книги, которые он писал, с трудом проходили через цензуру, за роман «Государственный экзамен» писатель боролся 13 лет, в конце концов набор был рассыпан. Тем не менее Свирский не издал за рубежом ни одной своей книги, пока не оказался в эмиграции. Он верил в праведность коммунистической системы, был убежден, что сталкивается с несправедливостью, непорядочностью отдельных людей. Поэтому сражался, «шел на прорыв», надеясь на поддержку руководителей партии и правительства. 27 октября 1965 года на открытом партийном собрании писателей Москвы Свирский неожиданно вышел на трибуну в тот самый момент, когда объявили, что слово предоставлено секретарю ЦК КПСС, кандидату в члены Политбюро ЦК КПСС П. Демичеву. Свирский говорил о государственном антисемитизме в СССР (речь опубликована в журнале «Горизонт», 1990, N 3). Выступивший вслед Демичев согласился со многими положениями этой речи. Через неделю Свирского вызвали в Московский горком партии и предложили отказаться от своих слов как клеветнических. Он не отказался, но тогда все-таки его простили.

Архивные документы показывают, как правительство, партийное руководство решительно расправилось с писателем за выступление о государственной лжи в январе 1968 года.

Начальник Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР П. Романов направил в ЦК КПСС записку (документ 2), в которой лгал, будто цензура не причастна к тому, что названные в выступлении Свирского произведения задерживаются, кромсаются, отвергаются в редакциях. (Однако почти все эти книги вышли в России, когда государство отказалось от цензуры.) Формально Романов был прав, опровергая Свирского, который приписал все запретительство Главлиту. Однако Романов ссылался на цензорские акции других ведомств и в результате обнажил систему многократного идеологического контроля. В судьбу фильма, спектакля, книги могли вмешаться не только Главлит, но и ИМЛ при ЦК КПСС, и Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского Флота, и обком, и просто номенклатурные кланы. Романов, видимо, обладал особыми полномочиями, так как счел себя вправе советовать ЦК «поручить Комитету партийного контроля при ЦК КПСС рассмотреть вопрос о привлечении члена КПСС Г. Свирского к партийной ответственности за клевету и ложь». Так началась борьба «на уничтожение» Свирского, травля, организованная ЦК КПСС³. Теперь это подтвердили документы. К сожалению, публикаторам не удалось поработать в Архиве Президента Российской Федерации, где находится подлинник записки Романова. Поэтому неизвестно, были ли на этой записке какие-либо резолюции. Но дошли до нас выписки из протоколов заседаний бюро Фрунзенского РК КПСС г. Москвы, где рассматривалось «персональное дело Свирского Г. Ц.». Эти бумаги в архиве райкома надлежало хранить особо, не допускалось «ни в коем случае <…> приложение их к советскому и профсоюзному делопроизводству», «безусловно» воспрещалось их «копирование» (см. Приложение I. к документу 4). Выписки из протоколов заседаний бюро райкома партии свидетельствуют, что обсуждали «персональное дело Свирского Г. Ц.» в срочном порядке – через две недели после того, как была написана записка начальника Главлита. Выписка из протокола N 4 от 21 марта 1968 года повторила в кратком изложении романовскую записку – значит, члены бюро, в частности секретарь Фрунзенского РК КПСС С. Грузинов, знали о записке, ей следовали. Партийные начальники районного масштаба лгали, как и главный цензор страны. В казуистике они П. Романова превзошли. Подтасовали даже факты биографии Свирского. В выписке из протокола N 4 написано: «С XI. 1939 г. поX.1943 г. служил в Советской Армии…» Правильно говорить о том, что Свирский «служил» до начала войны, но с 22 июня 1941 года онвоевалза свою Родину в рядах Советской Армии. Причем воевал вовсе не до октября 1943 года. 25 сентября 1944 года Свирский в качестве воздушного стрелка участвовал в районе норвежского порта Вардэ в боевом полете, во время которого была затоплена немецкая самоходная баржа⁴.

21 марта 1968 года бюро Фрунзенского РК КПСС объявило Свирскому строгий выговор с занесением в учетную карточку. 27 марта это самое бюро отменило принятое решение и постановило исключить Свирского «из членов КПСС». Оказывается, Свирский «признал ошибочность своего выступления, но <…> не дал принципиальной оценки своему поведению». Партийные руководители вновь лгали: дело было вовсе не в том, что Свирский плохо каялся. Объяснение, пожалуй, находим в письме секретаря Фрунзенского райкома КПСС С. Грузинова в Центральный Комитет (документ 4) и в записке отдела культуры ЦК КПСС (документ 3). Секретарь райкома партии сообщил: «Согласно договоренности направляем решения бюро РК КПСС <… > по персональному делу Свирского Г. Ц.». Обращает внимание и то, что в ЦК отправленывместеоба решения – от 21 марта и 27 марта 1968 года. Значит, между райкомом партии и ЦК велисьпереговоры. Первое решение бюро райкома, видимо, не удовлетворило цековских начальников, бумаги задержаны в райкоме, через неделю «дело» Свирского пересмотрено, принято второе решение. Отдел культуры ЦК составил записку в высшую партийную инстанцию (на этой записке виза П. Демичева). В записке изложена суть дела, сообщено, что Свирскийисключен из партии, и подведен итог: «Дополнительных мер принимать не следует». Вот почему Комитет партийного контроля при ЦК КПСС не изменил второе решение Фрунзенского райкома партии.

Во всех издательствах, журналах, на «Мосфильме» были остановлены книги, рассказы, сценарий Свирского. В книге «Заложники» (Париж, 1974) Свирский писал, что его фактически вычеркнули «из списка живых литераторов», хотя не осталось «почти ни одного из руководителей Союза писателей, который не пытался бы мне помочь…».

По документам из архива ЦК КПСС видно, что секретариат правления Союза писателей СССР стремился помочь Свирскому издать роман «Линия фронта на карте не обозначена» (документ 5 и приложение к нему). 13 мая 1968 года секретариат правления Союза писателей СССР принял постановление, которое предписывало правлению издательства «Советский писатель» решить в двухмесячный срок «творческий спор», возникший между издательством и Свирским. Директор издательства Н. Лесючевский немедля, в тот же день, послал в ЦК КПСС записку, в которой уведомлял партийное начальство, что решительно не согласен с постановлением секретариата правления Союза писателей. К записке в ЦК Лесючевский приложил это постановление и свое ответное письмо в Союз писателей. Свирского уже исключили из партии, тем не менее Лесючевский «капает» в ЦК: «Считаю своей партийной обязанностью информировать об этом ЦК КПСС». Письмо директора издательства в секретариат правления Союза писателей СССР оставляет ощущение, что его теперь не интересует мнение руководителей Союза писателей: уверенный в поддержке Центрального Комитета, он отчитывает их, как мальчишек, за то, что они смеют именовать «творческим спором»»конфликт Г. Свирского с издательством, имеющий характер идейного столкновения». Так Лесючевский демонстрировал перед партийным руководством свою «принципиальность», «правоту» вверенного ему издательства, проявившего «необходимую идейную требовательность». Ради нее Лесючевский соглашался даже признать «ошибку отдельных работников издательства, допустивших доведение романа до последней корректуры и до подписания книги в печать». Лесючевский знал, что ему не будут вменять в вину немалые расходы, затраченные государственным издательством на книгу, фактически готовую в печать. Конечно, никого из номенклатурных деятелей не интересовали переживания автора неизданной книги. Как писал Лесючевский, «гораздо важнее то, что издательством, хотя бы и на этой стадии, предотвращено напечатание идейно неприемлемого романа, выпуск которого явился бы несоизмеримо более серьезной ошибкой и принес бы идеологический ущерб».

Документы из архива ЦК КПСС рассказали и о том, что последнюю точку в споре Свирского с издательством поставил именно Центральный Комитет КПСС. Зав. сектором отдела культуры ЦК КПСС А. Беляев известил директора издательства, что секретарь Союза писателей Г. Марков сообщил в ЦК: «Секретариат СП СССР своим решением от 13/VI-68 г. отменил указанное в письме т. Лесючевского решение как ошибочное» (см. пометку на документе 5).

26 января 1972 года председатель Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР Ю. Андропов направил в ЦК КПСС записку, в которой писал, что Комитет считает «дальнейшее пребывание Свирского в Советском Союзе нецелесообразным». Секретари ЦК КПСС с ним согласились (документ 6).

Сейчас Григорий Свирский живет в Канаде.

 

1

ПИСЬМО Г. Ц. СВИРСКОГО В ЦК КПСС Л. И. БРЕЖНЕВУ⁵

[Не позднее 24 января 1968 г. ⁶.]

ЦК КПСС

Уважаемый Леонид Ильич!

Считаю своим партийным долгом направить членам и кандидатам в члены Политбюро ЦК КПСС стенограмму моего выступления на общем партийном собрании писателей г. Москвы от 16/I-68 г. ⁷.

Речь идет об антипартийной практике в идеологической работе.

К сожалению, бывали случаи, когда письма моих товарищей-писателей на имя руководителей партии попадали в руки тех, кто подвергался критике, и задерживались ими.

В связи с этим, я просил бы Вас известить меня о том, что этот документ дошел до Вас непосредственно.

С глубоким уважением

Григорий СВИРСКИЙ.

На документе пометы:1. «Доложено тт. Голикову В. А. и Александрову М. А⁸. Хранить в архиве. В. А Горбунов⁹.29.I.68 г.»; 2. «Б. Н. Пономарев ознакомился. В. Г. Вершинин¹⁰. 13.II.68 г.»; 3. «Первый лист приобщить к экз[емпляру] т. Брежнева, все остальное уничтожить. К. А Емельянов¹¹. 14.II.68 г.».

ЦХСД. Ф. 5. Оп. 60. Д. 61. Л. 4. Подлинник.

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

Г. Ц. Свирский. Стенограмма

[выступления на общем партийном собрании писателей г. Москвы

16 января 1968 г.]

Два года назад писатели Москвы поставили в известность секретаря ЦК т. Демичева о трудностях социальной литературы. Как было сказано и в отчетном докладе парткома, цензура обрела власть необъяснимую: запрещаются или уродуются произведения советских писателей.

Тов. Демичев согласился, что так жить и работать нельзя. «Поправим», – пообещал он.

И что же? Ввели цензуру в ее законные берега? Она занимается только государственными и военными секретами?

Ничего подобного! С жестокостью и слепотой паводка она затопила всю социальную культуру. Союз писателей попытался спасти хотя бы несколько книг крупных художников – Солженицына, Бека и др. Какое! Мнение писательского коллектива ныне ничего не значит. Фигурально выражаясь, Союз писателей ушел под воду, как град Китеж. Только маковки пробиваются из-под цензурной глади…

Нашим колхозам официальным правительственным актом дали право самостоятельно решать, что сеять и выращивать. В промышленности – экономическая реформа. К Общественной жизни привлечено много людей. Только Союз писателей вне этого естественного здорового процесса.

У каждого писателя есть гражданская совесть. У писателя-коммуниста есть еще и партийная совесть. Он отвечает за то, что пишет.

Но это право – отвечать перед народом за написанное – у него отобрано. Писатель принижен, ограблен в самом главном – в праве выступать со своими сокровенными мыслями и чувствами перед народом, выступать ответственно, без участия некоей псевдотайной инстанции, которая присвоила себе права всё на свете решать за него, вымарывая, что вздумается.

Писатель-социолог чувствует себя ныне гражданином второго-третьего сорта. Он угнетен своим бесправием, угнетен воинствующим примитивизмом контрольных инстанций.

Но, может быть, все это не так? Может быть, контрольные инстанции имеют право на то, что творят?

Давайте разберемся в этом спокойно, на основании фактов. Спокойно и вдумчиво.

В Ленинграде пьесу «Дион» запретили. В Москве – разрешили¹². Фильм «Перед судом истории» разрешили и в Москве, и в Ленинграде, но запретили в Горьком и некоторых других городах¹³.

В одном из московских журналов имя Солженицына запретили упоминать даже в статье о советской литературе за рубежом; в издательстве, которое на соседней улице, – разрешили.(Оживление в зале.)

Из книг писателя В. Померанцева в течение последних десяти лет изымаются лучшие его рассказы. Об одном из них, к примеру, было сказано в официальном заключении, что он «дискредитирует советскую прокуратуру»… Спустя несколько месяцев рассказ появился в официозе прокуратуры СССР- журнале «Социалистическая законность» ¹⁴. (Шум в зале.)

Безапелляционность разрешающих инстанций стала бытом. Фильм К. Симонова и В. Ордынского «Если дорог тебе твой дом» восторженно принят зрителями, но – запрещен в армии.

А пьесу М. Шатрова «Большевики» официально так и не выпустили. Она идет без разрешения Главлита.

Бесконтрольное корежение текста, изъятие целых глав стало нормой. С кем из писателей ни заговоришь о разгуле цензуры, тебя перебивают: «Это еще что? А вот у меня…» (Смех в зале.)

Когда слышишь обо всем этом, тем более когда испытываешь на себе самом, невольно вспоминается танковая атака, описанная Твардовским:

…Лежишь в канаве,

А на сердце маета:

Вдруг как сослепу задавит, –

Ведь не видит ни черта¹⁵.

 

Но… в самом ли деле Главлит так глух и слеп? А может быть, очень хорошо видит тех, кого давит своими гусеницами? Наблюдается ли какая-нибудь закономерность в том, что разрешают, а что запрещают? По каким целям ведется огонь? Порой огонь на уничтожение…

Годами не печатается Солженицын – это известно. Не печатаются произведения Аксеновой-Гинзбург и других коммунистов, вернувшихся из бериевских застенков и обратившихся к пережитому. Это недостойный и, как показало время, бессмысленный акт.

Коммунисты западных компартий сейчас много говорят о том, что книга Аксеновой- Гинзбург¹⁶оказалась действенным оружием против книги ренегата Светланы Аллилуевой¹⁷. Светлана Аллилуева, пытаясь выгородить отца, твердит о том, что не отец виноват, а система. Советская коммунистическая система.

Книга коммунистки Аксеновой-Гинзбург, судя по западной прессе, дает отпор клевете Аллилуевой. Образ большевички в книге Аксеновой-Гинзбург, которая даже в лагере, как пишет газета «Унита», «сохранила веру в людей, в партию, в несокрушимую силу ленинской правды», – этот образ поразил западного читателя и во многом нейтрализовал вредное влияние аллилуевских писаний.

Об этом упоминают почти все газеты и журналы Европы. И французский коммунистический журнал «Ля нувель критик», и итальянский журнал «Рассенья совьетика», и австрийский коммунистический журнал «Тагебух», и десятки других коммунистических, социалистических и даже буржуазных газет. Английская коммунистическая газета «Морнинг стар» посвящает ей, в частности, статью под названием «Героизм советской женщины». В статье прямо сказано: «Эту книгу должен прочесть каждый коммунист». Немецкий журнал «Шпигель» опубликовал портрет Евгении Гинзбург с подписью: «Верна системе».

А у нас? Как только не крестили Аксенову-Гинзбург, когда ее книга, неожиданно для автора, вышла на Западе! Как глумился над ней в одной из своих речей Семичастный!

Даже такой книги мы не сумели трезво оценить…

Впрочем, и сейчас, когда всем известно, какое значение приобрело произведение коммунистки Аксеновой-Гинзбург, оно у нас по-прежнему под запретом.

1. В России (после распада СССР) издана только одна книга Григория Свирского – «Прорыв. В России – евреи, в Израиле – русские», М., 1992 (впервые опубликована в США, 1983).[↩]
2. ГригорийСвирский, На лобном месте. Литература нравственного сопротивления (1946 – 1976), Лондон, 1979, с. 8.[↩]
3. Впоследствии Григорий Свирский вспоминал: «Меня исключили из партии, в которую я вступил на войне. Окончательно. На самом «верху», в Комитете, которым ведает член Политбюро ЦК КПСС А. Пельше, сухонький белолицый латыш, сохранивший свою жизнь в годы сталинщины ценой утраты всего человеческого. Он походил на тугоухого старичка, который слышит, лишь вставив в ухо слуховой аппаратик. Хочет внимать говорящему – вставит аппаратик, не хочет – вынет. Меня исключали из партии и издевались надо мной все утро, всем Комитетом, за выступление в Союзе писателей… Моя участь была решена. Впрочем, она была решена заранее. Человек, которого исключали из партии до меня, но в последний момент простили, прошелестел в коридоре мимо меня, прошептав белыми губами: «Тебя сейчас будут убивать!» (ГригорийСвирский, На лобном месте, с. 239 – 240).[↩]
4. См.: ГригорийСвирский, Прощание с Россией, Нью-Йорк, 1986, с. 139.[↩]
5. Аналогичное письмо Г. Свирский отправил секретарю ЦК КПСС, зав. международным отделом ЦК КПСС Б. Н. Пономареву.[↩]
6. Дата регистрации документа в общем отделе ЦК КПСС.[↩]
7. Стенограмма, направленная Г. Свирским вместе с письмом в ЦК КПСС, печатается ниже (см. Приложение).[↩]
8. В. А.Голиков, М. А.Александров-Агентов – помощники Л. И. Брежнева.[↩]
9. В. А.Горбунов – зав. сектором общего отдела ЦК КПСС.[↩]
10. В. Г.Вершинин – помощник Б. Н. Пономарева.[↩]
11. К. А.Емельянов – зам. зав. сектором общего отдела ЦК КПСС.[↩]
12. Пьеса Л. Зорина «Римская комедия (Дион)» была поставлена Г. Товстоноговым в Большом драматическом театре имени М. Горького (Ленинград). Снята с репертуара по указанию Ленинградского обкома партии (см. об этом: А.Витоль, Невысказанные мысли. Записки, которые в свое время не велись. – «Аврора», 1993, N 1). В Москве спектакль шел в Театре имени Евг. Вахтангова, пользовался большим успехом у зрителей.[↩]
13. Историко-документальный фильм «Перед судом истории» был снят в 1965 году режиссером Ф. Эрмлером как развернутое интервью с В. Шульгиным, русским политическим деятелем, монархистом, в 1944 – 1956 годы находившимся в Советском Союзе в заключении, в 1960-х годах призвавшим русскую эмиграцию отказаться от враждебного отношения к СССР.[↩]
14. Речь идет о рассказе В. Померанцева «Старый упрямец» («Социалистическая законность», 1960, N 1).[↩]
15. Неполная строфа из поэмы А Твардовского «Василий Теркин».[↩]
16. Речь идет о книге Е. Гинзбург «Крутой маршрут. Хроника времен культа личности». Еще в 1962 году автор представила рукопись в журналы «Новый мир» и «Юность», но несмотря на положительные отзывы, книга так и не была опубликована. Без участия автора книга в 1967 году была издана в Милане. В СССР впервые напечатана в 1989 году в Латвии, а в 1990 году московским издательством «Советский писатель».[↩]
17. Имеется в виду книга С. Аллилуевой «Двадцать писем к другу». В 1968 году опубликована в Нью-Йорке. В Москве впервые вышла в издательстве «Вся Москва» в 1987 году.^[↩]