Три ипостаси автопародии

Весьма заманчиво предположить, что автопародия родилась так асе давно, как и пародия. Нам не кажется безосновательным мнение филологов, считающих Гомера автором «Батрахомиомахии» – «Войны лягушек и мышей» (или, как энергично интерпретировал это название украинский переводчик К. Думитрашка, – «Жабомишодраківка») – пародии на героический эпос эллинов.Противники гипотезы, не вдаваясь в глубинный стилистический анализ, упирают в основном на то, что, мол, первая литературная пародия содержит реалии, которые еще не могли быть известны «отцу поэтов». Но ведь и предположительное время жизни Гомера (VIII век до н. э.), и сама личность великого аэда и рапсода пока остаются понятиями весьма условными. Достаточно вспомнить хотя бы спор семи городов за право называться его родиной. Поэтому полагаем возможным вопрос об авторе «Батрахомиомахии» оставить по крайней мере открытым…

Автопародии спокон веков делятся на две категории: вольные и невольные. Последние возникают помимо желания автора и, как правило» являются свидетельством его невысокого интеллектуально-художественного уровня, творческой безликости, того, что в нынешней архитектуре называется «типовым строительством». В своей «Книге о пародии» Вл. Новиков составил вполне ладный пептон из строф пяти авторов, которые и не подозревали о возможности такого вида «сотрудничества» – нежданной услуге со стороны бдительного литературоведа.

Свою солидную монографию в 540 страниц¹ автор назвал «кратким очерком». Это определение в равной мере может свидетельствовать: 1) о скромности автора, или 2) о его далеко идущих творческих планах, и, наконец, 3) о необъятности темы.Так или иначе, книга Вл. Новикова – первое в отечественном литературоведении систематическое, хронологически последовательное исследование по истории и теории пародии почти ab ovo и до наших дней.

Но, с другой стороны, столь же очевидно, что русская литературная пародия XVIII-XX веков действительно располагает к более детальному и аналитическому повествованию. А Вл. Новиков был временами просто вынужден прибегать к скороговорке (о, этот неумолимый «издательский объем»!), к лаконичной фрагментарности. И наконец, столь же несомненно, что необходимый для более расширенной монографии материал автор не только собрал, но и осмыслил давным-давно…

Поэтому мы с нетерпением ждем новых работ Вл. Новикова. Равно как и добросовестной, доброжелательней и квалифицированной рецензии на его «Книгу о пародии».

Ждут самостоятельных исследований и пародийные палитры Александра Архангельского, Александра Раскина, Юрия Левитанского, харьковской школы пародистов и, конечно же, Александра Иванова, Владлена Бахнова, Леонида Филатова…

Вернемся, однако, к теме наших заметок. Сам феномен невольной автопародии достаточно ясен и не нуждается в специальном исследовании. Впрочем, при очень большом желании элементы самопародии можно обнаружить почти повсюду. Даже в такой строке из «Флейты-позвоночника» Маяковского:

Запрусь одинокий с листом бумаги я.

Совершенно очевидно, что усмотреть тут невольную самоиздевку может лишь обладатель изощренно-болезнен кого воображения – то есть слишком дотошный исследователь жанра. Нормальный же читатель абстрагируется от «современных деталей» и увидит в строке лишь главное: желание уединиться и творить.

Аналогичный пример вырывания строки из текста » Мойдодыра» для иллюстрации творческого метода Александра Иванова привел Б. Сарнов в своих блистательных «Плодах изнурения»:

Вдруг из маминой из спальни,

Кривоногий и хромой,

выбегает…

При желании, пользуясь методом «ивановского обрезания», можно и пушкинского «Пророка» читать, предположим, так:

И он к устам моим приник,

и вырвал…

Что же касается сознательного автопародирования, то не мешает тут вспомнить, как воспринимается свой голос, звучащий в магнитофонной записи, по радио или ТВ: собственная речь порой кажется нам почти чужой и даже не слишком приятной.

Тем интересней возможность самооценки, как субъективной, так и объективной, когда речь идет о творчестве. Как и при оценке внешности или духовных качеств, тут почти неизбежен «зазор» между собственным мнением и мнением «человека со стороны». Поэтому хорошая автопародия интересна тем, что предполагает наличие у автора беспощадной самоиронии, органического чувства юмора, достаточно развитого интеллекта и смелости. Казалось бы, все это аксиоматично, Но, увы, не каждый пересмешник обладает названными достоинствами: иные добросовестные квазипародисты явно переоценивают свои возможности в избранном жанре…

В русской литературе автопародия появилась, насколько нам известно, в XVIII веке (например, у Хвостова), а в XIX веке уже значительно расширила сферу влияния. Иногда она носит, так сказать, превентивный характер. У талантливых это получается естественно, непринужденно и даже азартно. По мнению А. Морозова, о самоиронию Пушкина разбились все попытки его пародирования как современниками, так и потомками: никому не удалось подражать автору «Евгения Онегина» лучше, чем это сделал он сам.

Автопародии, монолитно или фрагментарно, целеустремленно или походя, создавали: В. Брюсов, А. Белый, А.

1. Вл. Новиков, Книга о пародии, М., 1989.[↩]